«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так говорит, обращаясь к Сократу, персонаж одного из произведений Платона. Впечатление, по-видимому, отвечавшее действительности. Афинский философ Сократ, сын Софрониска, был тем, что называется лицо без определенных занятий. Ни одной строчки, написанной им, до нас не дошло, и нет оснований предполагать, что он что-либо написал. Этого человека можно было видеть на улицах и базарах, он подходил к толпе, слушавшей какого-нибудь краснобая, и задавал оратору самые простые вопросы. Они касались не столько существа дела, сколько принципов мышления. В конце концов противник начинал путаться и растерянно умолкал. Сократ был чрезвычайно популярен. Нищий и независимый, он презрительно отклонил попытки правительства тридцати тиранов привлечь его на свою сторону. Нет никаких сведений о болезни Сократа и о враче по имени Эриксимах. В 399 году до н. э. родоначальник диалектики, или искусства отыскивать истину путем методического вскрытия противоречий в ответах оппонента, был привлечен к суду по обвинению в непочтении к богам. В речи перед судьями, художественно пересказанной Платоном в знаменитой «Апологии», Сократ говорил о своем демоне — внутреннем голосе, который повелевает ему следовать правде. Он был казнен (выпил яд), отказавшись от негласно сделанного ему предложения покинуть Афины.
Эта краткая справка нужна, чтобы оценить дистанцию между историческим Сократом и образом, который создан классиком французской литературы XX века Полем Валери. Подражая Платону, Валери написал свое произведение в форме диалога. О чем спорит выздоравливающий философ с медиком, которого ждут новые больные? Не так легко прокомментировать диалог Валери, многозначный, как всякое истинное произведение искусства; попробуем вскрыть один из его слоев.
Медицина — такова уж ее природа — вынуждена сопрягать две противоположные точки зрения на человека. Имея дело с человеческой индивидуальностью, врач должен уметь понять внутренний мир пациента — мысленно поставить себя на его место. Но как ученый он обязан отделиться от своего «объекта», взглянуть на него со стороны. Парадокс медицины заключается в том, что именно этот путь отчуждения обеспечил ее прогресс. Достижения медицины стали возможны благодаря тому, что она сделала организм человека предметом объективного естественнонаучного исследования.
Врач Эриксимах олицетворяет науку — ту науку, которая проникла в тайны человеческого тела извне. Но «тело» это — Сократ. Тот самый Сократ, который избрал своим лозунгом слова, начертанные на храме дельфийского оракула:
«Познай самого себя». Сократ, для которого самосознание есть самопознание. И ему кажется, что лекарь, читающий его болезнь, словно открытую книгу, подрывает доверие к этому лозунгу, ибо медицинское знание «уловляет» — мы бы сказали, объективирует — не только тело, но и душу.
Но это и так, и не так. Верно, что предела научному познанию нет. Но верно и то, что наука отнюдь не ставит под сомнение суверенность и неповторимость человеческой личности. Человек сам стал объектом науки, но при этом он остается ее субъектом, ее творцом и ее критиком. И врач, для которого величайший мудрец Эллады «наг и прозрачен», не может предсказать, какие новые доводы в пользу своей философии этот мудрец изобретет завтра. Наука учит благоговению перед человеком — таков глубокий гуманистический смысл художественно-философской миниатюры Валери, которую мы решились предложить читателям «Химии и жизни».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Перевод и послесловие Г. Шингарёва⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 5
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Альфред Бестер
Старик
— В былые дни, — сказал Старый, — были Соединенные Штаты, и Россия, и Англия, и Испания, и Россия, и Англия, и Соединенные Штаты. Страны. Суверенные государства. Нации. Народы.
— И сейчас есть народы, Старый.
— Кто ты? — внезапно спросил Старый.
— Я Том.
— Том?
— Нет. Том.
— Я и сказал Том.
— Вы неправильно произнесли, Старый. Вы назвали имя другого Тома.
— Вы все Томы, — сказал Старый угрюмо. — Каждый Том… все на одно лицо. Он сидел, трясясь на солнце и ненавидя этого молодого человека. Они были на веранде госпиталя. Улица перед ними пестрела празднично одетыми людьми, мужчинами и женщинами, чего-то ждущими. Где-то на улицах красивого белого города гудела толпа, возбужденные возгласы медленно приближались сюда.
— Посмотрите на них. — Старый угрожающе потряс своей палкой. — Все до одного Томы. Все Дейзи.
— Нет, Старый, — улыбнулся Том. — У нас есть и другие имена.
— Со мной сидела сотня Томов, — прорычал Старый.
— Мы часто используем одно имя, Старый, но по-разному произносим его. Я не Том, Том или Том. Я Том.
— Что это за шум? — спросил Старый.
— Это Галактический Посол, — снова объяснил Том. — Посол с Сириуса, такая звезда в Орионе. Он въезжает в город. Первый раз такая персона посещает Землю.
— В былые дни, — сказал Старый, — были настоящие послы. Из Парижа, и Рима, и Берлина, и Лондона, и Парижа, и… да. Они прибывали пышно и торжественно. Они объявляли войну. Они заключали мир. Мундиры и сабли и… и церемонии. Интересное время! Смелое время!
— У нас тоже смелое и интересное время, Старый.
— Нет! — загремел старик, яростно взмахнув палкой. — Нет страстей, нет любви, нет страха, нет смерти. В ваших жилах больше нет горячей крови. Вы сама логика. Вы сами — смерть! Все вы, Томы. Да.
— Нет, Старый. Мы любим. Мы чувствуем. Мы многого боимся. Мы уничтожили в себе только зло.
— Вы уничтожили все! Вы уничтожили человека! — закричал Старый. Он указал дрожащим пальцем на Тома. — Ты! Сколько крови в твоих, как их? Кровеносных сосудах?
— Ее нет совсем. Старый. В моих венах раствор Таммера. Кровь не выдерживает радиации, а я исследую радиоактивные вещества.
— Нет крови. И костей тоже нет.
— Кое-что осталось, Старый.
— Ни крови, ни костей, ни внутренностей, ни… ни сердца. Что вы делаете с женщиной? Сколько в тебе механики?
— Две трети, Старый, не больше, — рассмеялся Том. — У меня есть дети.
— А у других?
— От тридцати до семидесяти процентов. У них тоже есть дети. То, что люди вашего времени делали со своими зубами, мы делаем со всем телом. Ничего плохого в этом нет.
— Вы не люди! Вы монстры! — крикнул Старый. — Машины! Роботы! Вы уничтожили человека!
Том улыбнулся.
— В машине так много от человека, а в человеке от машины, что трудно провести границу. Да и
