Мятежный дом - Ольга Чигиринская

Ну, отведет этот морлок глаза первым или нет? Всю жизнь его учили склоняться перед людьми, такая позиция и такой взгляд были непростительны, если направлены не на врага дома Рива. Молодняк суровейшим образом избивали, если детеныши случайно принимали такую позу по отношению к людям, а мысль о том, чтобы принять ее намеренно, даже не допускалась. Но офицеров готовили к таким противостояниям, их учили, что ни при каких обстоятельствах человек не может быть для морлока «собакой снизу». Любой другой туртан застрелил бы Порше на месте за одну только попытку смотреть в глаза.

— Так ты им не рассказываешь о Содоме и Гоморре, Иисусе Навине, Аморейцах и прочей боговдохновенной резне?

Морлок выпрямился во весь рост. Хороший трюк, чтобы прервать поединок в «гляделки» и при этом сохранить лицо обоих участников.

— Я морлок, а не дурак. Когда я впервые услышал проповедь, я даже понять не мог, что не так с Содомом и Гоморрой, не говоря уж об Иисусе наивном. Но сейчас я знаю, чему по-настоящему нужно учить.

Теперь настала очередь Шэна смеяться. Ну, он хотя бы не теолог. Но и не дурак, да. Шэн на собственной шкуре это познал, когда попытался дискутировать с Порше при младших. У этого парня прекрасно работала интуиция, а из логических ловушек он выскальзывал с простотой и Жанны д’Арк. У него был хороший учитель. Неужели тот подросток, которого гемы почитают святым?

— У меня мало времени, чтоб научить их любви, — продолжал морлок. — И так много вокруг людей, которые учат их ненависти. Если они переживут ваше воспитание и войну, пусть ломают головы над Писанием и этим, как его, теодицеем. Сколько угодно. Завтра будет завтра.

Шан скрипнул зубами. Да, если они переживут войну, если они все переживут эту войну — определенно делать юными морлокам будет нечего, кроме как ломать голову над «теодицеем». Неужели он не понимает, что следующее поколение обращенных гемов просто проглотит всю доктрину, не жуя? Ладно, не это важно…

— В одном ты прав: есть и другие. Они уже подозревают, что ты не фантазия молодняка, что ты существуешь. Много ли времени у них займет схватить и убить тебя?

Морлок пожал плечами.

— Вы творили нас не для долгой и счастливой жизни. Но я благодарен вам за ваше беспоойство.

— Да пошел ты со своей благодарностью! Просто не приходи больше, сделай такую милость! Ты не сломанный инструмент, ты пушка, сорвавшаяся с цепей: разрушаешь все вокруг, не замечая, что делаешь!

— Неправда ваша, сеу. Я точно знаю, что я разрушаю, — морлок развернулся и пошагал прочь через мост. В считанные секунды ветер, дождь и сумерки укрыли его.

Шэн проклял его, себя и весь мир.

Общее затруднение разрешил лорд Гус.

— В старые времена, когда человечество еще не вышло в космос и только осваивало океаны своей родной планеты, корабли вооружались баллистическими орудиями. Эти орудия стреляли каменными или металлическими снарядами, которые выбрасывались из ствола силой взрыва от горючей смеси. Поэтому у них была очень сильная отдача, много сильней, чем у нынешних электромагнитных орудий. Такая отдача нескольких десятков орудий сразу разрушила бы корпус корабля — ведь корабли тогда делались из дерева. Поэтому орудия ставили на колеса, а чтобы они не катались по всей палубе, приковывали их цепями с некоторым запасом. Пушка стреляла, откатывалась назад от отдачи, останавливалась благодаря цепям, а стрелки возвращали ее на место. Пушки делали из металла, цельнолитыми, весили они очень много, поэтому когда такая пушка во время боя или в шторм срывалась с цепей…

Рэй с трудом представлял себе эти старинные пушки — в голову все время лезли ТЭО десантных катеров. Самое тяжелое из них Рэй легко поднимал на руках — без зарядной части разумеется, а зарядная часть намертво вмонтирована в корпус, зачем ее приковывать? Но для того, чтоб понять майора Шэна, не обязательно воображать древние орудия — достаточно знать, что это были тяжелые дуры, которые крушили все на своем пути.

У Дика, видно, воображение работало получше. Он усмехнулся, глядя куда-то поверх голов:

— Как они все-таки нас боятся.

Потом взгляд его сосредоточился на Рэе.

— А что он за мужик вообще, этот майор Шэн?

— Аболиционист, — тщательно выговорил Рэй. — Он за освобождение гемов. Хороший человек, я его еще с той войны помню. Только он меня не помнит, мы же с лица все одинаковые.

— Его можно обратить?

— Никак нет. Он за Клятву и за то, чтобы гемов привести к Клятве, — Рэй фыркнул. — Потом. Когда-нибудь. Когда мы будем готовы.

— Нужно передать его контакты Рокс, такие люди нужны Салиму, — капитан достал из пачки сигарету и протянул Рэю. — Ты будешь?

Рэй никогда раньше не курил, но капитан ведь находит в этом что-то, и другие находят — почему бы не попробовать? Он взял сигарету, позволил Дику поджечь, втянул в себя дым.

Горько. Рэй закашлялся.

— Не надо сразу затягиваться, нужно дым сначала подержать во рту, а потом можно осторожно потянуть, когда слегка остынет, — Дик показал, как. — Этот Шэн прав. Тебе не нужно туда ходить.

Они сидели втроем на краю дамбы под навесом, за кухонным помещением. Дождь уже не стоял стеной, а моросил, в чеках бурлила вода, бегущая с гор, до посева оставалось еще несколько дней, пока дожди стихнут, а вода чуть сойдет, гемы бездельничали — то есть, готовили прошлогодние партии гаса к продаже: перебирали, сушили, перевязывали, не работа, а так, занятие. Из сушилки доносилось монотонное пение.

От дыма начала слега кружиться голова. Не так, как кружится от потери крови или резкого входа в невесомость. Странное ощущение. Почти приятное.

— Почему, сэнтио-сама?

— Это риск. Для них в первую очередь.

— Вы говорите прямо как Шэн.

— Я считаю, что он прав. Понимаешь, Рэй, раньше мне казалось важным обратить как можно больше гем-людей, а все остальное — риск, гибель их или моя — все побоку. Потому что жизнь их сама по себе ну настолько беспросветна, что ради Благой Вести, ради того, чтобы хоть кусочек ее прожить по-людски, стоит рискнуть головой.

— Но ведь так оно и есть, сэн… Дик, — Господи, только не это. Чтобы капитан сдался, чтобы капитан дрогнул — только не это! — Беспросветна их жизнь, и раннюю тяжелую смерть им все равно готовят, ведь Рива ждут войны, и этих детей бросят в огонь! Неужели дать им умирать, как умирали мы? Без надежды, без любви, без памяти? Что ты такое говоришь, как ты можешь просить меня оставить их?

— Да я не прошу оставить! Я прошу повременить, неужели так трудно? Ведь теперь есть Салим, есть люди, готовые нам помочь, в смысле — менять здешние законы, и это не последние люди, у них есть власть… Шнайдер хочет совершить свой Эбер, а гемов оставить здесь. Тут останутся и планетники, и им придется с гемами договариваться, а если будет война — то придется договариваться еще быстрее. И терять людей сейчас, когда просвет какой-то появился… Я же люблю вас, Рэй, и не хочу никого больше терять, Господи, я так устал терять…

Он привстал, смял окурок и бросил через дамбу. Маленький пенный водоворот подхватил его и унес куда-то в систему чеков. Дик опять присел на парапет. Парапет низкий, коленки капитана торчат высоко, и весь он похож в своем ношеном армейском на печальную лягушку. Рэй снова напомнил себе, что это по меркам морлоков он созревший воин, а по меркам людей — почти ребенок. Он устал, он согнулся под весом того, что на него свалилось, и глупо было ждать чего-то другого. Глупо спорить и возражать сейчас.

Рэй затянулся своей сигаретой. Он тянул в себя дым не так жадно, поэтому сигарета тлела медленней.

— Что, сначала гемов крестим, потом курить учим? — Шастар выглянул из дверей сушильни. — Правильной дорогой идете… Ты уже поговорил с ним?

Пока Рэй соображал, кому адресован вопрос, лорд Гус уже ответил:

— Нет… еще нет… Я как раз собирался.

— Ты уже второй день собираешься, — Шастар выдернул сигарету и сел радом с Диком. — Моя мать хочет замуж.

Дик посмотрел на Шастара. На лорда Гуса. Опять на Шастара. Опять на лорда Гуса.

— Поздравляю.

— Толку мне с твоих поздравлений, какой клан зарегистрирует этот брак?

— А… м-м-м… разве вавилоняне не смотрят на эти вещи… неформально?

— С тех пор, как матушка допетрила, что он сын доминатора, то есть, на наши деньги главы Дома, ей резко захотелось формальностей.

Дик видимо сдерживал улыбку.

— Да и я, признаться, неловко себя чувствую, живя во грехе, — проговорил лорд Гус, заламывая пальцы. — То есть, в намерении заключить брак должным образом, как только появится возможность. Но ведь она появилась, не так ли?

— По имперским законам, — медленно проговорил Дик. — Я все еще капитан. И я могу заключить брак. Правда, у меня сейчас нет капитанской печати, чтоб скрепить документ… И если мое капитанство что-то значит после того, как я ушел в бега…