Мир приключений. 1973 год, выпуск 2 - В. Болдырев

— Ничего не могу возразить, но хотел бы подробностей в данном случае.

— Пожалуйста. Если бы я не налетел на мину в Атлантике, то, по всей вероятности, “Орион” не находился бы сейчас в поле вашего зрения.

— Как и вы?

— Разумеется.

— Но я счастлив, что так случилось!

— Я не могу полностью с вами солидаризироваться до момента встречи в Гонконге.

Они улыбнулись, каждый довольный тем, что так хорошо понимает другого, а сам остается для него загадкой.

Едва скрылся под горизонтом крейсер “Суффольк”, как показался английский миноносец. Догнав “Орион”, миноносец сбавил ход и некоторое время шел с равной с ним скоростью, держась в пятидесяти саженях с правого борта.

И хотя большинство команды клипера после боя с “Хервегом” и пиратами преисполнились чувством уверенности в своих силах и даже переоценивали их, сейчас, рассматривая хищное тело миноносца, с торчащими на нем стволами орудий и лотками минных аппаратов, матросы видели, что противник “серьезный”, и все же им не верилось, чтобы их “Ориоша” сплоховал против этого “железного корытца”, как охарактеризовал миноносец Зуйков.

— Поплоше немецкого крейсера будет, — сказал Трушин. — Тот, если сравнивать, больше на битюга походил — ломовая лошадь, а этот так себе, стригунок. Форсу много, толку мало.

— Он тебе даст толку, как саданет торпедами, настругает стружек, — заметил Брюшков.

— Крейсер тоже хотел, — Трушин задорно тряхнул головой, — ты тогда тоже пророчил. Эх, Назар, земляная твоя душа, привыкла клониться перед тем, кто посильней или кто кажется сильным. А ты свою силу показывай, свою удаль!

— Удаль… на дне-то?.. — ухмыльнулся Брюшков.

— Да везде! Пока душа живет.

Наводчик кормового орудия Серегин, человек обстоятельный, резонно заметил:

— Самое главное — надо момент не упустить, а первым ударить, фугасным, по машинному отделению. С такой-то дистанции верная ему крышка. Только если первым ударить…

Ему возразили:

— А если он опередит?

— Нас не опередит. Была бы команда в срок дадена, так врежем, что век не забудет.

— Он те врежет, — сказал Брюшков.

На него зашикали, и Брюшков замолчал, зло покусывая выгоревший в тропиках ус.

Прошел на мостик радист, бросив на ходу матросам:

— Прощайтесь с Гринькой Смитом. За ним и лейтенантом Фелимором пришел миноносец.

Матросы возмущенно зашумели. Веселый, никогда не унывающий англичанин всем пришелся по душе, даже Брюшков угощал его табаком, а такой “чести” он удостаивал очень немногих, да и то из унтеров.

Воин Андреевич, выслушав сообщение радиста, сказал:

— Жаль расставаться, да ничего не поделаешь, это их право. Позвать ко мне англичан.

И лейтенант Фелимор, и старший матрос Гарри Смит стали просить командира клипера, чтобы он разрешил завершить плавание на своем корабле, тем более что миноносец “Отранто” тоже шел во Владивосток. Командир приказал передать эту просьбу командиру “Отранто” капитану Коулю.

Тотчас же пришел лаконичный ответ: “Сожалею. Приказ адмирала”.

Клипер лег в дрейф. У лейтенанта Фелимора подозрительно блестели глаза, когда он прощался с офицерами. И как потом передавал Сила Нефедов, его окончательно “разделал в лоск” Стива Бобрин:

— Сует ему мой Белобрысенький самую большую коробку с перчатками, те, что он у Фелиморовой невесты накупил в Плимуте, такого они желтенького цвета, малюсенькие из себя, на дитё и то, поди, не влезут; как-то я померил, они в каюте у него остались, так только три пальца и вошли — и по швам! Пришлось списать в иллюминатор, да их там еще около двух дюжин осталось. И надо вам сказать, что никогда я такой радости на лице у человека не видел, как у того Христофора Фелиморова. Аж затрясся весь, как увидал эти, прости господи, напальнички. Бормочет. В глазах слезы, жмет моему руки. Хороший человек. И куда они ему? Думаю, взял из деликатности, от доброго сердца, чтобы моего не обидеть. Ведь так потратился человек, одному отцу Сидору пятьдесят целковых должен. И такая радость у этого Христофора, будто в адмиралы произвели…

Не менее трогательным было прощание Гарри Смита с его многочисленными друзьями. Все понимали, что расстаются навсегда с этим славным компанейским парнем, и каждый старался вручить ему какой ни на есть подарок. В мешок, тоже подаренный, совали носки, платки, рубахи, Зуйков, хлопнув подошвой о подошву добротными шлепанцами, сплетенными из манильского троса, сказал:

— Носи, Гриня, не марай!

Гарри Смит отдарил Зуйкова, вручив ему свою фарфоровую наяду. Зуйков долго не брал такую драгоценность, да Гарри сунул ему трубку в карман и, хлопнув по плечу, сказал:

— Закуривай, и будь здоров!

Под выстрелом у борта клипера плясала на волнах английская шлюпка. Матросы, гребцы с миноносца, положив весла на валек, прислушивались к голосам, доносившимся с палубы “Ориона”, и обменивались впечатлениями “об этих русских” и их корабле. Пожилой боцман (боси), командовавший шлюпкой, неодобрительно хмурил густые брови. Ему не нравилось слишком затянувшееся прощание. Он даже считал неприличным поведение своих соотечественников, которые так затягивают прощание с русскими. Боцман вытащил из кармана часы и убедился, что прошло уже пятнадцать минут, как он подошел к паруснику, и больше сорока минут, как там стало известно, что за ними придут. Боцман лишний раз убедился, насколько было предусмотрительно высшее начальство, приславшее инструкцию, как вести себя в русских портах. Инструкция запрещала матросам общаться с большевиками и прочими революционно настроенными элементами, как военными, так и гражданскими. И если говорить о большевистской заразе, то здесь, на этом паруснике, ее, видно, хоть отбавляй. Недаром клипер сбежал из Плимута на Восток, где тогда еще у власти стояли красные. Этих двоих, особенно матроса, приказано держать “в карантине”…

Боцман опять вытащил часы и, взглянув на циферблат, сильно щелкнул серебряной крышкой, что не предвещало ничего хорошего, и буркнул:

— Он забыл, что все-таки является матросом Королевского флота! — Боцман сделал ударение на “матросе”, он знал службу и никогда не позволял себе критиковать старших по званию, но в данном случае всем в шлюпке стало ясно, что боцман прошелся и насчет лейтенанта, и, быть может, главным образом имел его в виду.

Наконец лейтенант Фелимор ловко спустился по штормтрапу, потряс руку боцману, поздоровался с матросами. Гарри Смит, прыгнув в шлюпку, только кивнул всем сразу и продолжал обмениваться прощальными словами с русскими матросами.