Мир приключений. 1973 год, выпуск 2 - В. Болдырев

— Оставь дьявола в покое, когда разговариваешь со мной. Постарайся, чтобы карбюратор вел себя как надо! Понял?

Унтер-офицер посмотрел новому командиру в глаза, перевел взгляд на рукоятку пистолета, торчащую у барона за поясом, и, кашлянув, изобразил на лице покорность.

Два других немца, один тощий, длинноносый, в разорванной матросской рубахе, второй голый по пояс, с обгоревшими на солнце плечами, переглянулись.

Унтер-офицер спросил:

— А где наш капитан, если позволите спросить, капитан-цурзее?

— Мертв! Его отравил шкипер этого корыта. Разве вы не видели, как этот пират прыгнул за борт и уплыл на берег?

— Что-то не заметили, — сказал унтер-офицер.

Матросы опять переглянулись, и длинноносый спросил с усмешкой:

— Как же вы уцелели, капитан-цурзее?

— Я не пью по утрам. И вообще пью редко. Я предупреждал вашего капитана, что виски отравлен. И даже провел опыт над попугаем. Увидите, он лежит дохлый на столе.

— Кто: попугай или капитан? — сострил длинноносый. Унтер и второй матрос зашикали на него, и все стали спускаться в каюту.

— Картина! — Длинноносый остановился у комингса.

— Ну, что стали? Видите мешки?

— Приличные саваны, — сказал длинноносый. — Один был для вас?

— Меньше разговаривай. У нас нет времени.

Помощника шкипера, упрятанного в мешок, сбросили за борт без лишних церемоний. Тело Рюккерта положили у борта. Унтер-офицер сказал, вздохнув:

— На крейсере он совсем не пил и спиртное запретил держать. Даже доктору приказал спирт отравить, а тут — пил, глушил без просыпу, и вот…

— Кончай заупокойную мессу, — сказал длинноносый матрос. — Смотри, на берем у сколько их собралось. Никак, хотят принять участие в похоронах, и в наших в том числе.

Барон фон Гиллер тоже заметил толпу на берегу. Перед ней, у самой воды, бегал Голубой Ли и, что-то крича, показывал обеими руками на свою шхуну.

— Кончайте! — Барон фон Гиллер кивнул, и бухта Тихой Радости, скорбно всплеснув волной, поглотила тело “Железного Рюккерта”.

Капитан-цурзее распорядился:

— Возьмите на шхуне все необходимое для большого перехода. Мы сейчас уходим из этого проклятого места. Сколько вас там еще осталось на берегу?

— С вашей помощью никого не осталось, — ответил длинноносый комендор. — Последних русские разнесли вместе с пулеметом. Раненый, что чудом остался на клипере, помер полчаса назад. Так что все мы здесь, капитан-цурзее.

— Вот и прекрасно.

— Куда уж прекрасней!

— Я не о том. Конечно, с нами случилось страшное несчастье. Хорошо, что мы, оставшиеся в живых, собрались здесь. Через четверть часа мы должны покинуть это проклятое место. Надо взять воды и продуктов. За дело, друзья! — В его голосе появились заискивающие нотки: он знал, как рискованно портить отношения с людьми, от которых б)дет зависеть исход плавания по неведомому морю.

Он едва сдерживал себя, наблюдая, как эти грязные оборванцы с подчеркнутой независимостью расхаживают по палубе, перетаскивая на катер продовольственные запасы Голубого Ли. Барон фон Гиллер думал не без горечи, как быстро падает дисциплина даже среди немецких матросов, стоит им очутиться вне привычной обстановки, и лишний раз убеждаясь, что для государства “с новым порядком” необходимо создать расу человекообразных существ, абсолютно послушных, все строптивые чувства которых должны быть заменены преданностью господину, еще более сильной, чем у собак…

Вернувшись на шхуну, Голубой Ли огорчился по-настоящему, увидев на столе в своей каюте мертвого попугая. Ни проигранное сражение, ни промах с белыми туанами так его не расстроили. Попугай был не простой птицей, а служил вместилищем для духа — покровителя “Розового лотоса”. Теперь дух вылетел из мертвого тела, и шхуна, а следовательно, и ее. хозяин остались без надежного заступника. Голубой Ли крикнул одному из уцелевших матросов, чтобы тот прибрал в каюте, а сам пошел на корму, где находился небольшой алтарь, зажег жертвенные свечи и, приняв молитвенную позу, обратился мыслями и сердцем к богине Кали, прося ее не оставлять его своими милостями. Он дал очень нелестную характеристику сбежавшему духу-покровителю. Во-первых, он не помог захватить корабль чужеземцев, хотя знал, какие жертвы обещаны и ему и ей, богине Кали. Сегодня же дух-покровитель до того растерялся, что дал отравить свое тело. Пусть богиня мщения пришлет более расторопного духа, он же, Ли, ее верный слуга и раб, не останется в долгу…

Ночь застала барона фон Гиллера и его незадачливую команду в открытом море вблизи банки, на которой стоял буек с ацетиленовой мигалкой. Мотор останавливался раз десять, несмотря на ругань и угрозы командира. Наутро вблизи острова катер догнал голландский сторожевой миноносец и запросил, “не нуждается ли катер в помощи”. Катер в это время стоял лагом, и его несло к банке. Барон фон Гиллер приказал поднять “флаги бедствия” и, когда подошла шлюпка, оставил катер. К удивлению барона и команды спасательной шлюпки, матросы с “Хервега” и их унтер-офицер отказались оставить катер. Как раз в это время мотор на катере вновь заработал.

— Мы дойдем до острова, — сказал унтер-офицер. — Вон же пальмы торчат. На какого дьявола мы оставим такую посудину?

— Хорошо, я буду ждать вас на острове, — согласился капитан-цурзее. — Если же у вас опять испортится мотор и мы не увидимся, то надеюсь, вы не уроните чести флота кайзера Вильгельма.

— Чести нам никак нельзя уронить, — сказал длинноносый комендор, — она, эта честь, так низко сейчас лежит, что ее поднимать надо.

Второй матрос, мечтательно улыбнувшись, на миг представил себе, как они, продав катер, заявятся в кабак где-нибудь в Батавии, и уж там-то они “честь поднимут”…

Мотор взревел, и суденышко, словно обрадовавшись, что избавилось от неприятного пассажира, бойко пошло к острову.

— Пожалуй, мы пропустим этот остров, — сказал длинноносый комендор.

— Лучше всего пойдем к следующему, — подтвердил унтер-офицер.

— Выберем островок поспокойней, мы заслужили отдых. — Матрос с обожженными плечами подмигнул товарищам и вытащил из вещей, захваченных в каюте Голубого Ли, недопитую бутылку виски. — “Белая лошадь”! Я прихватил ее на шхуне. Враки, что малаец отравил кэпа. Они поскандалили из-за вчерашнего. У старика было неважное сердце, да еще этот проклятый пират вывел его из терпения, ну, и… Эх, какой приятный цвет! Выпьем за крепкий причал и мою Клару.

— Аминь, — произнес длинноносый комендор.

По обыкновению, судьба барона фон Гиллера складывалась гораздо лучше, чем у всех его соотечественников, с которыми он имел дела в последние полгода. С голландского сторожевика он пересел на английский миноносец, один из тех, что потопили “Хервег”. Командир миноносца с радостью принял на свой борт человека, который знал о сражении из уст самого Рюккерта и плавал на непокорном русском клипере. В Гонконге бывшим командиром немецкой подводной лодки заинтересовалось высшее морское начальство и особенно английская разведка в лице майора Нобля. Майор снабдил его небольшой суммой денег и несколько дней присматривался к нему, расспрашивал о плавании на “Орионе”, его экипаже. Майор с удовлетворением отметил, что пленный немецкий офицер не зря провел время среди русских: он добился значительных успехов в изучении русского языка; правда, говорил он по-русски хуже самого майора Нобля. Барон фон Гиллер признался, что на клипере избегал говорить по-русски и вообще выказывать знание русского языка, “чтобы иметь преимущество перед своими врагами”, — как он заявил майору Ноблю, и удостоился понимающей улыбки.