Песнь о моей Мурке - Александр Сидоров

Г.Андреевский в книге «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920—1930-е» пишет: «Как-то в 1923 году в народный суд милиционер привел девочку. Судья Иванова обратила внимание на ее опрятность, белый бант в светлых, немного вьющихся волосах и на книксен, который она сделала, войдя в кабинет. Из милицейского протокола следовало, что девочка занималась спекуляцией и оказала неповиновение работникам милиции. Вины своей она не отрицала. Судья стала разбираться, и выяснилось, что Нина, так звали девочку, старший ребенок в семье. Семья живет в подвале. Мать ходит на биржу труда, но устроиться на работу не может. Есть дома нечего. Все надежды семья возлагает на то, что Нина заработает на торговле яблоками — 50–70 рублей в день — и что-нибудь купит, чтобы не умереть с голоду. Патента на торговлю у Нины нет и быть не может, так как ей нет еще шестнадцати лет. А нет патента — торговля незаконная. Попала девочка в милицию. Продержали ее там до ночи, а потом отпустили, только она идти домой отказалась: страшно. В милиции посчитали такое поведение дерзостью и на следующее утро привели девочку в суд для наказания. Только судья оказалась не формалисткой. Взглянула с тоской на милиционера, вздохнула и девочку выпустила».

Самодеятельным предпринимателям следовало бояться не столько инспектора «с толстой палкою», который на самом-то деле ни за кем не гонялся. Куда более грозными оказывались сотрудники милиции, в чьи обязанности входила проверка патентов на уличную торговлю. Тот же Г.Андреевский отмечает:

«В марте 1924 года помощник начальника 12-го отделения милиции Соловьев и милиционер Гришин распили пол-литра водки и пошли проверять патенты на торговлю. В то время беспатентная торговля была очень модным занятием. Никто не хотел платить и уравнительный налог, составляющий 1 % с оборота. В 1925 году, например, ежедневно за беспатентную торговлю милиция штрафовала пятьдесят-шестьдесят мелких торговцев, правда, безрезультатно. Оштрафованный тут же, на глазах милиции, продолжал торговать, перейдя на соседний угол… Все это возмущало работников милиции. И вот, распалившись от алкоголя и законного негодования, Соловьев взял у одного торговца мануфактурный товар и бросил его в грязь, а после этого встал на него и начал топтать ногами».

Реалиями нэпа объясняется и то, почему «рублики», плаченные за бублики, «для республики всего милей». Денежная реформа 1923–1924 гг. в Советской республике ставила целью остановить инфляционные процессы (до реформы счет деньгам шел на миллионы и миллиарды). Был выпущен полноценный золотой советский червонец, в весовом отношении — точная копия царского, а также бумажный червонец с золотым обеспечением. Планировалось выпустить и более мелкие устойчивые банкноты. В официальной терминологии появились термины «твердые деньги», «твердая валюта» — так называли рубль, который должен был конкурировать с иностранной валютой. Кстати, в это время в лексиконе беспризорников и босяков появляется слово «валюта», означающее деньги вообще, а вовсе не иностранные.

По поводу автора песни существуют расхождения. Дмитрий Сергеевич Лихачев вспоминал: «Член-корреспондент АН СССР известный литературовед Леонид Тимофеев в молодости сочинил чрезвычайно популярную у шпаны песенку: «Купите бублички»… Под музыку «Бубличков» в 20-е годы танцевали фокстрот, а в Соловецком театре отбивала чечетку парочка — Савченко и Энгельфельдт. Урки ревели, выли от восторга (тем более что артисты были «свои»)».

Тимофеева называет автором «Бубличков» и ученица Николая Гумилева поэтесса Ирина Одоевцева в мемуарах «На берегах Невы», рассказывая о своих занятиях в петроградском «Институте Живого Слова» в 1918 году:

«Мы — слушатели «Живого Слова», «живословцы» — успели за это время не только перезнакомиться, но и передружиться…

Самый «заметный» из поэтов, Тимофеев, жил, как и я, на Бассейной, 60 и, возвращаясь со мной домой, поверял мне свои мечты и надежды, как брату-поэту, вернее, сестре-поэту.

Это он, много лет спустя, сочинил знаменитые «Бублички», под которые танцевали фокстрот во всех странах цивилизованного мира:

Купите бублички, Горячи бублички, Гоните рублички Ко мне скорей!

 И в ночь ненастную Меня несчастную, Торговку частную Ты пожалей.

 Отец мой пьяница, Он этим чванится, Он к гробу тянется И все же пьет!

 А мать гулящая, Сестра пропащая, А я курящая — Смотрите — вот!

«Бублички» действительно — и вполне справедливо — прославили своего автора. Но в те дни Тимофеев мечтал не о такой фокстротной славе. Лира его была настроена на высокий лад».

Прежде всего, заметим, что Дмитрий Сергеевич ошибался. Он явно перепутал профессора Леонида Тимофеева с поэтом и драматургом Борисом Николаевичем Тимофеевым (1899–1963), о котором, скорее всего, и рассказывала Одоевцева. К слову сказать, в 30-е годы Тимофеев достиг определенной популярности благодаря стихам, на которые был написан ряд романсов, известных до сей поры, музыку к большинству из них написал известный в то время композитор Поль Марсель (Поль-Марсель Александрович Русаков). Кроме того, помимо шлягеров тех лет «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся мечтаний», «Мы странно встретились и странно разойдемся», «Вернись, я все прощу», «За окном черемуха колышется», Тимофееву принадлежит также авторство знаменитой песни «С одесского кичмана», которой в нашем сборнике посвящена отдельная глава. Видимо, Одоевцева спутала «Бублички» с «Кичманом».

На самом деле большая часть исследователей склонна считать автором «Бубличков» известного одесского поэта Якова Петровича Давыдова (1885–1940), более известного под псевдонимом Яков Ядов (другие псевдонимы — Боцман Яков, Аника Воин, Жгут, Мартын Задека, Якив Орута и т. д.). Ядов — автор сотен песенок, стихотворных фельетонов, сатирических сценок, эпиграмм, которые звучали со столичных и провинциальных эстрад. По поводу авторства Ядова остался ряд свидетельств. Об этом, в частности, вспоминает популярный в свое время куплетист Григорий Красавин. Его воспоминания дошли до нас в двух вариантах. Первый сохранился на магнитофонной записи 1956 года в фондах Музея эстрады созданного еще в советском Ленинграде Г.М.Полячеком.

Красавин рассказывает: «Приехав на гастроли в Одессу, я был поражен, что, пока я ехал с вокзала к Ядову на Сумскую улицу, всю дорогу меня сопровождали возгласы «купите бублики!» Мне захотелось иметь песенку с таким припевом. О своем желании я сказал Ядову и сыграл на скрипке, с которой обычно выступал, запавшую в память мелодию. Яков Петрович разразился обычным для него бурным смехом и сказал жене Ольге Петровне своим сиплым голосом: «Ставь самовар для артиста. А я буду печь бублики…» Полчаса стучала в соседней комнате машинка. В тот же вечер я с листа исполнял «Бублики» в «Гамбринусе». На следующий день Одесса запела “Бублики”».

Питерский филолог Владимир Бахтин приводит еще более полную версию, которую он обнаружил в Санкт-Петербургской театральной библиотеке: там сохранилась небольшая рукопись «К выступлению Григория Красавина». Это — набросок речи артиста на концерте «500 лет на эстраде». (В юбилейном концерте приняли участие старейшие артисты эстрады, общий стаж их выступлений и составил эту цифру.) Вот как там пересказана история создания «Бубличков»:

«У меня была привычка собирать мелодии песенок на всякий случай. Бывало, услышу в кафе или ресторане что-нибудь характерно-эстрадное, прошу пианиста дать мне ноты. Одна из этих мелодий мне пригодилась в 1926 году. Я тогда жил в Харькове, и туда приехали известные администраторы Борис Вольский и Аркадий Рейф. Они меня приглашали на открытие сезона в Одессу — в Театр миниатюр на Ланжероновской улице. В процессе разговора, когда я старался выяснить, в чем состоит одесская «злоба дня», они мне сказали, что в Одессе на всех углах продают горячие бублики с утра до вечера и с вечера до утра. Только и слышно: «Купите бублики, горячие бублики…» Вот это, сказали они, стоило бы отразить в песенке. Кто это может сделать хорошо и быстро? Только один человек — Яков Петрович Ядов! Через несколько часов мы были на Сумской улице в квартире Ядова. Якову Петровичу очень понравилась музыка. Он сразу загорелся: «Это прекрасная идея. Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одну из «гримас нэпа». Он задумался, потом сказал: «Идите в столовую пить чай, а я буду печь бублики». Мы сидели в кругу семьи Ядова, пили чай, а в соседней комнате стучала пишущая машинка. И не прошло тридцати минут, как Ядов без заминки прочел то, что я сейчас исполню…