Сновидец - Алексей Ефимов

Вдруг ощутив, что за ним наблюдают, Вайми спрыгнул вниз, спрятался под глыбу и вздрогнул, прижавшись к её холодному боку. Свои не стали бы смотреть так — если бы не решили, что могут спугнуть ему дичь. Юноша закрыл глаза и направил всё внимание в замерзшие уши — но услышал только шум ветра и с сожалением потёр их.

В пятнадцать лет у него было три друга — гибкий Маоней, ловкий и весёлый Найко, и Алхас — толстоватый и не очень-то симпатичный, он знал о чувствах Вайми гораздо больше его самого. Никого давно не было в живых — их убили найры, — и Вайми понимал, что, скорее всего, станет следующим: он ослабел от голода и замёрз уже так, что боялся уснуть. Но гораздо сильнее голода и боли в неперевязанных ранах его терзал мучительный, палящий стыд — его глупое любопытство подставило под удар всё, чем он дорожил. Его племя, его дом, его друзья — всё это оказалось в смертельной опасности и случившееся было уже не исправить. Он мог кричать, рвать волосы, звать кого угодно — это ничего не изменило бы. Оставалось возвращаться и предупредить соплеменников — но он уже не знал, сможет ли их найти, да и вообще, стоит ли?

Вайми не нравилось его родное племя — точнее, царившая в нем скука и застой. Ему было дано больше, чем другим из Глаз Неба — и это ему тоже не нравилось. Но там у него осталась любимая, брат и друг. Они не умрут без него, но Лина бы страдала, это он знал. Так что хочешь, не хочешь, а он должен вернуться — и рассказать правду. Вайми не знал, как её примут, и будет ли он потом жив. Он не представлял, где и как сможет искупить свою вину. Но вернуться к Лине — единственной близкой душе — было необходимо. Иначе зачем ему вообще жить?

Вайми задумался, вспоминая своих мёртвых друзей. Их компания выглядела странновато — Найко и Маоней, совершенно довольные сегодняшним днём, трещали об этом не умолкая, а Алхас, напротив, был преисполнен пессимизма: избранный племенем на роль изгоя, он принял её, но от его попыток подвести под неё некий философский базис у Вайми вяли уши. В ту пору он сам, как все во Вселенной подростки, страдал от неуверенности в себе, но у него это принимало самые странные формы. Он мог удивленно спрашивать себя: "Почему именно я? Почему именно сейчас?". Его могли одолеть сомнения насчёт реальности всего, что происходит вокруг. Иногда он начинал сомневаться даже в своей собственной реальности, а его природная независимость незаметно переходила в отстранённость от всего. Иногда он замечал, что смотрит на всё — даже на свои мысли, идеи и чувства — со стороны, словно осознающее "я" отделилось от ума, за которым наблюдало. Все эти фокусы порой очень сильно мешали ему жить — а порой очень помогали. При всём этом, он страдал от глубокого одиночества — он знал, что не похож ни на кого, что никто не чувствует так, как чувствует он. Его мысли могли вдруг ускориться или замедлиться, стать беспорядочными, странными или бредовыми. Проще говоря, он был тогда всего в двух шагах от сумасшествия, и, пожалуй, единственное, что спасло его — бесконечные разговоры с Алхасом. Именно Алхас объяснил ему принятые в племени правила поведения: как следует поступать, а как поступать не следует. Вайми слушал его очень внимательно — он знал, что от этих советов будет зависеть его репутация и сама жизнь. Пользуясь его тогдашним растрёпанным состоянием, Алхас бессовестно помыкал им — часто лишь для своего удовольствия — и Вайми прекрасно понимал это. Тем не менее, он слушался Алхаса беспрекословно, даже сам не понимая, почему — может быть потому, что опыт изгоя у Алхаса был гораздо длиннее его собственного… а может, обучаясь управлять собой. Потом в его жизни появилась Лина и вся подростковая блажь не пережила жарких встреч с подругой, когда думать он просто не мог…

Вайми не сразу заметил, что из темноты зарослей бесшумно вышли две тёмных фигуры. Алый огонь Сойана тускло блеснул на наконечниках их копий. Найры!

Он знал, что здесь ничья земля и не особо удивился, заметив, что их рыжие гривы перехвачены синими лентами мятежников. Они не меньше его ненавидели государя и его власть, вот только сам он для них — всего лишь дичь…

Один из найров подошёл ближе и повернулся. Свет Сойана упал на его лицо. Вайми плотней прижался к камню, надеясь, что его не заметят в тени глыбы: ещё двое найров вышли из зарослей с луками наготове.

Юноша с любопытством рассматривал их вожака — узкое молодое лицо, бледная кожа. Он один был одет прилично. Остальные обряжены в широкие и рваные домотканые штаны и старые кожаные куртки на голое тело. Вместо сапог ноги обмотаны какими-то лохмотьями, перетянутыми тонкими ремешками. В тощих вещевых мешках явно ни крохи съестного. Спутанные лохмы длинных немытых волос обрамляли грязные исхудалые лица. Вайми понял, что они забрались в эти опасные земли в поисках скудной добычи — не ради удовольствия, а просто чтобы прокормить себя…

Толстый в одежде из чёрно-серого меха вожак вдруг завопил, заметив его. Вайми вскочил. Его первым порывом было бежать к зарослям, — но тогда он просто получил бы стрелу в спину. Ошалев, он сам бросился на двух хмурых, крепкого сложения найров в самодельной броне из планок. Их вооружение состояло из коротких мечей и длинных луков, но Вайми по своему опыту знал, что в таких случаях стрелки часто мажут. А почти сразу за их спинами — заросли. В них его вряд ли отыщут…

Но замешательство найров длилось не более мгновения. Потом они схватились за луки и Вайми вдруг показалось, что он не бежит, а падает…

Он инстинктивно бросился на землю, но прежде, чем тело успело подчиниться, с замиранием сердца услышал сухой звон нескольких спущенных тетив, короткий, глухой удар в плоть, взвизг стрелы, чиркнувшей по камню и ощутил ветерок от промчавшейся возле уха смерти — всё сразу.

Юноша растянулся на неровной земле и вдруг совсем рядом увидел удивленное, мёртвое лицо найра — аккуратно оперенное древко торчало у него из-под уха, глаза остекленели, но крови не было ни капли. Второй найр, не обращая внимания на смерть товарища, вскинул лук. Ещё миг — и он выстрелил, но не в Вайми, а в близкие заросли на другом берегу широкого каменистого ложа мелкого ручья.

Юноша потянулся за луком убитого, но тут щелкнул ещё один выстрел. Уцелевший найр упал с истошным воплем и двое других бешено бросились прочь. Поднявшись, Вайми увидел бегущего к нему Ахета и немного успокоился, зная, что теперь хотя бы доживет до рассвета.

……………………………………………………………………………………….

Ахет остановился, не доходя нескольких шагов. Они обменялись беззвучными приветствиями охотников, потом замерли, глядя друг на друга. Глаза Вайми — громадные тёмные глаза сумеречного существа — казались прорезями в грязной, ободранной маске.

— Это они тебя так отделали?

— Возле реки на меня напали собаки.

Полукровка осмотрел раны юноши — они давно запеклись и не представляли опасности. Ещё через несколько минут они молча жевали мокрый изюм в небольшой и относительно сухой пещере, — её узкий вход скрывался за громадной рухнувшей глыбой, а дно устилал толстый слой старой травы — одно из бесчисленных "походных" укрытий племени. Ахет заложил вход камнями и развел крошечный костерок — просто чтобы не сидеть в темноте. Он хотел догнать и добить найров, но Вайми переубедил его. Теперь он наелся и Ахет молча смотрел на него, ожидая объяснений. Юношу вдруг охватил страх. Казалось, он утратил дар речи — просто забыл, как шевелится язык. Сделав над собой громадное усилие, он всё же заговорил — сбивчиво, торопливо, словно в лихорадке. Он описал всё, что пережил, ничего не скрывая.

Ахет не задал ни одного вопроса. Даже когда Вайми выдохся, он молчал, как-то странно глядя на сидевшего перед ним юношу. Свет огня лишил живого оттенка его скуластое лицо, сделал его похожим на отливавшую бронзой маску. Только длинные глаза полукровки странно блестели, словно глаза затаившегося в пещере пардуса.

Молчание затянулось, стало уже опасным. Ахет ничего не говорил — наверное, исповедь Вайми потрясла его. Юноша съёжился, сжался в тугой комок. Его бил озноб, жар усилился, сердце замирало от страха. Смерть, небытие, сами по себе не пугали его — он уже смирился с неизбежным. Но вот уйти, оставив Лину и множество удивительных вещей, которые он мог узнать, было очень обидно.

— Что с тобой? — вдруг спросил Ахет.

Вайми хмуро взглянул на него.

— Холодно.

Ахет коснулся ладонью его лба.

— Ты весь горишь. Кажется, лихорадка. Ты…

— Я умру, — Вайми лёг, туго свернувшись. — Мне страшно.

Он опустил ресницы, стараясь успокоиться. Вдруг гибкое тело Ахета прижалось к нему. Он был тёплый, почти горячий. Живое тепло, более сильное, чем жар огня, согревало юношу, усмиряя рождавшуюся в глубине дрожь. Вместе с теплом в него вливалась жизнь. Близость другого живого существа здесь, в холодной глубине скалы, посреди равнодушного мира, казалась чудом. Вайми не ощущал стыда, только благодарность.