Джесси - Валерий Козырев

– Подожди-подожди, Гена! По-моему, ты чего-то лишнего накручиваешь, – остановил его отец Марьяны.

– Нет, Роман Васильевич! Просто, выслушайте меня… – Гена чуть помолчал и продолжил: – Мы не можем быть с Марьяной вместе. Моя болезнь – это не ангина или еще что-то, с чем можно жить без особых проблем. Это – прогрессирующее заболевание, и в определенной стадии – с сильными осложнениями, делающими человека нетрудоспособным… В больнице мне рассказал свою историю один человек с таким же диагнозом, как и у меня. И рассказал о том, как страдала его жена всего лишь после двух лет более-менее нормальной совместной жизни. И в конце концов, они все равно расстались…

Гена посмотрел на отца Марьяны – тот сидел, склонившись чуть вперед, сцепив пальцы на коленях. Было видно, что ему тяжело его слушать; но Гена уже не мог остановиться, не выговорив все до конца, иначе не было бы смысла вообще начинать этот разговор.

– Конечно, это было безумием с моей стороны, – продолжил он, – начинать с Марьяной какие-то отношения… Но если это может хоть как-то оправдать меня – я действительно плохо представлял что меня ждет. Но с моей стороны было бы еще большим безумием эти отношения продолжать. Марьяна достойна лучшей участи, нежели жить с больным мужем. Хотя верю, что она смогла бы пронести этот крест до конца… Да только – кому это нужно? Лучше уж пусть один раз будет больно, чем потом обоим мучиться всю жизнь!

– Послушай, Гена, – прервал его Роман Васильевич, – ты с Марьяной обо всем этом разговаривал?..

– Ещё нет.

– Тогда ты просто не имеешь право решать за неё – это нечестно и несправедливо. Ведь в ваших отношениях вас двое, и для каждого решение другого должно быть важным и с ним нужно считаться!

– Роман Васильевич, – сказал Гена, – я уже сейчас могу предположить, что скажет Марьяна. Она скажет, что согласна жить со мной, что бы ни случилось, и будет искренна. Но кто-то в этой ситуации должен быть мудрее и дальновиднее. Конечно, мы можем пожениться, но что её ожидает дальше?.. Жизнь с больным мужем, больницы, тревоги, переживания, вой скорой помощи под окном!.. Нет, Роман Васильевич, я принял решение, от которого будет лучше нам обоим. Одному мне будет гораздо легче справляться со всеми грядущими проблемами, чем часть их перекладывать на плечи Марьяны…

– Трудно мне, Гена, что-то тебе сейчас сказать и уж тем более – посоветовать. Умом вроде начинаю понимать тебя, а вот в сердце несогласие… Неправильно ты поступаешь! Хотя… Делай, как знаешь! Только об одном тебя прошу… – начал было говорить Роман Васильевич, но не закончил. На его глазах выступили слезы, он обреченно махнул рукой, встал с дивана пошёл к гостям и в дверях комнаты, столкнулся с Марьяной. Куда сразу делась улыбка и радостное сияние её глаз. Она внимательно посмотрела на отца, затем перевела взгляд на Гену, подошла и осторожно присела рядом.

– Гена, может быть, ты мне расскажешь: почему у вас с отцом в Новый год такие унылые лица?

Она смотрела ему в глаза. Уклоняться от предстоящего разговора уже не было никакого желания, да и смысла тоже. Он сидел в точно такой же позе, как только что сидел Роман Васильевич: чуть склонившись вперед, с переплетенными на коленях и сжатыми до белизны на костяшках пальцами.

– Марьяна, – начал он, – извини, что прежде пришлось рассказать об этом Роману Васильевичу… И конечно – это неправильно. Раньше об этом должна была бы узнать ты. Но так уж получилось. Извини! Возможно, он тебе что-то расскажет из нашего с ним разговора… возможно, что нет. Но повторить его ещё раз я уже не смогу. Скажу просто: Марьяна, нам нужно расстаться, и причина тому – я.

– Расстаться!? Почему? – с недоумением переспросила Марьяна, не вполне ещё осознавая смысл сказанных им слов. Ведь ещё совсем недавно они сидели вот на этом самом диване, и она ощущала всем своим сердцем, что они любят и нужны друг другу. Это было так явно! Это нельзя подделать или как-то искусно сымитировать… – Может, это тебе папа что-то сказал?.. – спросила она первое, что ей пришло в голову.

– Нет, твой отец – замечательный человек и никогда не позволил бы себе ничего такого! Это решил я…

– Значит, ты всё это время притворялся, что любишь меня? И всё, что ты мне говорил – это ложь!?

В груди у Гены стало пусто и холодно.

– Нет, Марьяна, я люблю тебя. И дороже чем ты у меня никого нет и, наверное, уже не будет… Но мы должны расстаться!

– Но почему?! Почему?!! Кому это нужно? Зачем?!.

Гене было лучше умереть, чем видеть рвущую его сердце боль Марьяны.

– Это твоё окончательное решение? – спросила она, немного успокоившись.

– Да, Марьяна. Так нам обоим будет лучше …

Марьяна вытерла платочком слезы и уже спокойным голосом предложила выйти на улицу, прогуляться. Они прошли в прихожую, никто на это внимания особо не обратил. Мало ли чего – молодым захотелось прогуляться. Только отец Марьяны проводил их тревожным взглядом.

Природа расщедрилась и подарила настоящую новогоднюю ночь. С неба, покрывая все вокруг белым пушистым ковром, медленно кружась в воздухе, бесшумно падали большие снежинки. В воздухе не ощущалось даже легкого дуновения ветра. Ветви деревьев и кустов, растущих возле домов, в сквериках и вдоль улиц были покрыты толстым слоем снега и дополняли собой вычурный сказочный пейзаж. Казалось, что весь обозреваемый мир был против, чтобы в эту ночь рушилась гармония любви. И природа, казалось, всей своей красой говорила: «Люди, одумайтесь! Остановитесь! Не разрушайте того, что намного прекраснее всего, что есть в мире, того, что вы видите вокруг; прекраснее всех благ, существующих под солнцем, дороже всей земной роскоши. Ведь любовь – это то, что даровано небом! Берегите её как нежный, драгоценный сосуд, осколки которого уже не склеить. Цените её, дорожите ею, ибо она не покупается и не продается…» Они ни разу не обмолвились о предстоящей разлуке. Лишь долго, взявшись за руки, ходили по тем местам, которые были им так дороги. Они прошли к памятнику, – месту их свиданий, затем через скверик на соседнюю улицу, по обеим сторонам обрамлённую молодыми клёнами, на ветвях которых сейчас лежал снег. Накопившись, он срывался и падал вниз, оставляя за собой шлейф белой холодной пыли. Это был их любимый маршрут – здесь они часто гуляли по вечерам. И кто знает, может, это и были самые счастливые дни их жизни…

Вернувшись к подъезду, ещё долго стояли и смотрели друг другу в глаза. Когда пришло время прощаться, Гена прикоснулся губами к её щеке. Глаза Марьяны были полны слёз, они копились, и вот две большие слезинки покатились по её щекам, оставляя за собой мокрый след… А затем ещё и ещё. Она приподнялась на носки сапожек и, коснувшись мокрой от слез щекой его губ, поцеловала его в щёку. Затем попрощалась и ушла… А он пошел в скверик, сел на ту самую скамейку, где они с целовались в первый раз и, всё еще ощущая на губах солоноватый привкус её слез, заплакал. Редкие прохожие не обращали на него внимание. Мало ли почему могут плакать люди в новогоднюю ночь…

Кто может с уверенностью сказать: был ли Гена прав. Люди чувственные и по натуре горячие сразу же воскликнут «нет!». И это радует! Значит, не потеряна ещё вера в любовь. Другие, скажут «да!». Что, мол, у этих отношений не могло быть будущего – уж так устроен человек, думает только о себе, и на жертвенную любовь, которая не заботится о собственном благе, способен лишь на непродолжительное время. Но суть в том, что как те, так и эти будут правы по-своему. Ведь человеческие отношения одним шаблоном не измерить, и у каждой судьбы – свое лекало…

Как сложилась бы жизнь у Гены с Марьяной в дальнейшем, могло показать только время – самый мудрый и праведный судья. Ну, а сейчас, что есть, то есть. И надо было с этим как-то жить. А как жить, если эта самая жизнь потеряла всякий смысл без любимой, да еще и вгрызается как голодная мышь мыслью, что во всём виноват он сам. И чем больше проходило времени, тем больше и больше сомневался Гена в правильности своего решения. И, когда уже не оставалось сил бороться с подступившей злой тоской, набирал номер телефона Марьяны, но, не дождавшись даже первого гудка, клал трубку. Все чаще стала появляться мысль о том, чтобы уехать в деревню, к родителям. И если в будние дни работа хоть как-то отвлекала от мыслей, связанных с Марьяной, то выходные превратились в сущий ад.

Вока после школы тоже пошел работать на автобазу слесарем, и заочно поступил в автодорожный институт. В последнее время они виделись не столь часто, как это было раньше. Гена жил своими интересами, Вока – своими. Но он не мог уехать, не попрощавшись с другом.

– Надолго? – спросил Вока.

– Как получится. Возможно, что и насовсем.

– Тебе еще никто не говорил, что ты бежишь сам от себя?..

– Пока что нет.

– Считай, сказали…

Разговор явно не клеился, и продолжать его не было смысла. Гена встал и попрощался, собираясь уходить.