И снова через фронт… - Иван Василевич

— Поздравляю тебя, Витя!

— С чем?

— А ты что, забыл? Сегодня же третье июня. Дата вылета из Москвы. Годовщина нашего пребывания в тылу. Триста шестьдесят пять дней в тылу врага — это, брат, не шутка!

— Вот, черт, совсем забыл! Спасибо, Коля! И тебя поздравляю…

«Неповторимый, необыкновенный, незабываемый год жизни! — подумал Горчаков. — Каким-то будет следующий год?» Он догнал Николая Карповича и с гордостью сказал:

— Целый год я уже здесь, во вражеском тылу.

— Да, стаж немалый, — улыбнулся комиссар. — Поздравляю.

Через некоторое время вдали показалась разрушенная оккупантами узкоколейка. До войны по этой ветке, проложенной через густо заросшее мелколесьем болото, «кукушка» возила пиломатериалы из глубин леса на деревообделочный завод в Клетне. Сейчас насыпь поросла бурьяном, скрывшим ржавые рельсы и трухлявые деревянные шпалы. В начале второй декады мая фашисты, войдя в лес, превратили насыпь в оборонительный рубеж. Около нее появились окопы, дзоты, ходы сообщения. Убрались гитлеровцы отсюда несколько дней назад, но об их недавнем присутствии здесь говорили пустые консервные банки, битые бутылки, обрывки газет, конверты, клочки писем, стреляные гильзы, окровавленные бинты, смятые сигаретные пачки…

Стоял чудесный день перволетья.

Разведчики шли вдоль насыпи, часто останавливаясь, вспоминая, когда и при каких обстоятельствах им приходилось переходить эту узкоколейку под огнем карателей в зимнюю и весеннюю блокаду. По пути они собирали и совали в карманы клочки немецких почтовых открыток, конвертов и солдатских писем, чтобы по указанным на них номерам «фельдпостен» — полевых почт — можно было установить, какие вражеские части охотились в этих местах за партизанами.

Вбежав по крутому склону на насыпь, Овидий глянул влево, затем — вправо и быстро сошел вниз.

— Метров на триста-четыреста в обе стороны все просматривается. На насыпи появляться опасно, — негромко сказал Горчаков комиссару, настороженно всматриваясь в непроглядные болотные заросли, подступавшие вплотную к насыпи. И тут же подумал: «Если гитлеровцы и увидели меня, то вполне могли принять за своего». Овидий с весны ходил в форме эсэсовского офицера.

Шли молча. «А если напоремся на засаду? — появилась у Горчакова беспокойная мысль. — Где укрыться?.. До большого леса далеко. Справа — болото. Слева — тоже… Туговато придется…»

Разведчики прошли с полкилометра.

— Денек-то какой, прелесть! — закуривая трубку, нарушил молчание Николай Карпович.

— Полежать бы сейчас на травке… — сказал Овидий и пнул валявшуюся немецкую снарядную гильзу. Она отлетела, выплескивая дождевую воду, и звякнула, ударившись о камень.

— Тише! — в сердцах произнес комиссар.

Горчаков кинул быстрый взгляд по сторонам, и ему показалось, что все вокруг странно изменилось. Солнце померкло, подернулось мглистой дымкой. Белые облака скользили по небу. Овидий взглянул на старшего товарища. И тот насторожился — спрятал трубку, снова снял с плеча автомат и отвел предохранитель.

Пошли медленнее. Автоматы были в руках. Впереди мелькнуло что-то белое. Подошли — кусок газеты.

— Давай передохнем, — смахивая со лба пот, предложил Овидий. До Каменца осталось меньше километра.

Поискали чистой воды. Утолив жажду, Овидий лег на зеленую душистую траву, автомат положил рядом. Недалеко за кустом, выбрав сухое место, устроился комиссар.

— Хендэ xоx! — неожиданно прогремел чей-то свирепый голос над головой Горчакова. Разведчик в изумлении поднял глаза и увидел высоченного верзилу в немецкой форме. Черный зрачок дула смотрел на Овидия. Немигающие глаза фашиста были неподвижны.

Сбоку, за кустом, где был Борисюк, раздался шорох, хруст сухих веток, на какую-то долю секунды фашист, стоявший перед разведчиком, перенес свой взгляд на куст. Горчаков тут же подхватил свой «шмайсер» и нажал спусковой крючок. Раздалась оглушительная очередь. Фашист свалился в траву. Только сейчас Овидий увидел на поляне людей в сине-зеленых мундирах. Уже на бегу он расслышал команды на немецком языке.

Загремели выстрелы. Каратели бросились за ними в погоню…

Вырвавшись из болота, Николай Карпович вернулся в лагерь и рассказал разведчикам о засаде карателей. А Горчаков до конца дня на базу так и не вернулся. Кондор доложил в штаб фронта, что Горчаков, судя по всему, погиб.

Ни Кондор, ни другие разведчики его группы тогда не знали, что Овидий, спасаясь от карателей, убежал на заболоченный участок леса. По пути он чуть не попал под огонь автомата фашистского офицера. Упал. Затаился. Думал, как проскочить мимо карателей. Ближе к болоту — заросли кустарника. Там спасение. Дав очередь по карателям, срезал того, который был совсем рядом, и, пригнувшись к земле, побежал к болоту. Вражеские пули срезали перед ним несколько веток. Стреляли сбоку. Овидий сделал прыжок в кустарник и провалился в глубокую, залитую мутной водой яму, уйдя в нее по грудь. Схватился за ветки. Пригнул их, прикрывая себя. Еще глубже погрузился в воду. И замер. Сердце готово было вырваться. Рядом резанула воздух автоматная очередь. Пули просвистели над самой головой, засыпая его срубленными ветками. Стреляли рядом. Горчаков понял, что фашисты решили зажать его в огненные клещи. Он вобрал в легкие воздуху и окунулся в воду с головой. Зеленая болотная жижа сомкнулась над ним. Почти тотчас же он вынырнул. В следующее мгновение он услышал немецкие голоса. Потом голос полицая:

— Сюда! Он должен быть где-то здесь!

— Вот следы! — в нескольких метрах — другой голос.

— За мной! Живьем брать! — снова немецкие голоса.

Ругаясь, несколько полицаев пробрели мимо. Через кусты Овидий увидел фашистского офицера с забинтованной рукой. За ним шли несколько карателей.

— Сюда! Вот его след! — раздалось уже позади.

«Они нашли след комиссара! — понял разведчик. — Но где же он? Успел ли скрыться?..»

Еще минут десять гитлеровцы безуспешно рыскали по болоту в поисках разведчиков. Горчакову эти минуты показались вечностью. Но вот стрельба и голоса врагов стали отдаляться… Вскоре вокруг все как-то неожиданно стихло. Робко пискнула болотная пичужка. Но Горчаков не верил зловещему молчанию.

Вдруг в верхнем, просветленном солнцем слое болотной воды он ясно разглядел какие-то розовые струйки. И в это время почувствовал боль в правом бедре. При виде крови его бросило в жар. Обожгла догадка. «Это моя кровь?.. Я ранен. Надо выбраться из болота на берег! Но там может быть засада… А чего ждать? Пистолет со мной. Это хорошо…»

Овидий попытался выползти из ямы. «Когда же меня ранило?.. Вероятно, когда прыгнул в кусты… Нужно выбраться… Во что бы то ни стало выбраться… Выбраться…» Чтобы не закричать от боли, он стиснул зубы и, цепляясь за кустарники, выкарабкался на сухое место. Взглянул на свою ногу и остолбенел. В глазах помутилось…

Пуля пробила ему правое бедро.

Когда к разведчику постепенно стало возвращаться сознание, возвращалась и боль. Но он понял, что надо хоть как-нибудь перевязать рану. Достал из кармана мундира красноармейский индивидуальный пакет. Кое-как перевязал раненое бедро. Затем наложил крепкий жгут из поясного ремня.

«Надо искать своих. Если каратели ушли, здесь кто-нибудь может появиться из наших. Друзья не оставят. Это точно. Они будут искать нас с комиссаром…»

Ценою невероятных усилий Овидий поднялся с земли. Постоял с минуту на левой ноге, потом попробовал встать на правую. От резкой боли сразу же упал и снова потерял сознание. Придя в себя, осмотрелся. В метре лежал автомат. Потянулся за ним. Перевалился на левый бок. Достал его. Пополз на возвышение. Когда выбрался наконец на поляну, то настолько обессилел, что снова потерял сознание.

Очнувшись, оглядел себя. Под лучами полуденного солнца одежда начала высыхать. Влажным оставалась только брючина: это просачивалась сквозь бинт кровь.

Кружилась голова. Временами он терял ощущение реальности. Боль стремительно росла и разливалась по всему телу. Сжав зубы, затянул покрепче жгут и снова пополз. «Если партизаны слышали стрельбу, то, возможно, догадаются, где я. Не бросят. Выручат, — старался успокоить он себя. — А если считают меня убитым? Нет, все равно Коля Барашков должен искать. Он найдет. Обязательно найдет…»

Горчаков пополз, кругом стояла таинственная, жуткая тишина. Откуда-то издалека донеслось несколько выстрелов, и опять все стихло. Солнце садилось. В наступающих сумерках лес слился в одну серую массу. Все тело сковал леденящий холод. Окоченевшие руки плохо повиновались. Горела лишь раненая нога. Тогда Овидий забрался в гущу ивняка, взял автомат и затаился. Потом вытащил пистолет из забитой жидкой грязью кобуры, вытер его о мундир. Никогда не думал он, что так трудно нажать на спуск? Дать сигнал? Но кто подумает, что это он стреляет? А что, если придут фашисты?.. Тогда дуло к виску… Нет! Еще не все потеряно… Его обязательно найдут! Он еще повоюет.