Битва за смерть - Олег Синицын

Неожиданно он что-то нащупал. В том месте, где легла ладонь, коры не было. Под пальцами Алексея оказались упорядоченные бугорки и ямки.

Всё еще морщась от боли, он достал спички. Он выпросил их у Приходько, собираясь научиться курить, чтобы казаться взрослее. Однако свернуть первую самокрутку так и не нашел времени. А спички остались. Алексей зажег одну, осветив поверхность ствола. И не поверил глазам.

Перед ним, вырезанный на стволе дерева, предстал текст на древнеславянском. Крохотные буквы были окружены волнистыми узорами — такими же, как на избе в деревне Потерянная.

Спичка потухла, и Алексей зажег новую. Вновь он увидел узоры, которые означают воду. При чем тут вода? Непонятно.

С превеликим трудом — ему пришлось одновременно зажигать спички и держать карандаш с тетрадкой — Калинину удалось скопировать текст. После этого он попытался его перевести:

«Беспредельно… низко хотение… движущийся храм… ВОДА… его знак… беспредельно большой… не желай исполнить хотение… не пытайся пройти к храму. Не кляни зло… бережет… снег погребенный…»

Алексей не понял ни единой фразы в странной надписи, но зато узнал древнюю кириллицу. Слова в ней располагались так, что буквы «висели» на строчке. Таким способом писали на раннем этапе развития языка. «Текст древний, — подумал он. — И его возраст можно определить по возрасту дерева».

Калинин посмотрел на темный могучий ствол.

Ему не меньше тысячи лет. Неужели и тексту столько же! Нет, не может быть. Казалось, буквы вырезаны совсем недавно. Алексей еще раз убедился в этом, истратив последнюю спичку.

Многие слова он знал, но их сочетание по-прежнему было неясным. «Низко хотение», «движущийся храм», «не кляни зло», «бережет снег погребенный». Общий смысл текста оставался туманным. Единственное, что было знакомо, — упоминание о воде. Алексей сосредоточился, пытаясь тщательно проанализировать текст, уловить смысл в разрозненных словах…

— Алексей! — раздался вдруг из темноты до боли знакомый, почти забытый детский голос.

Калинин вздрогнул. От этого окрика дрожь пробежала по телу, а сердце словно провалилось в пропасть. Он задышал часто-часто. Что это? Ему послышалось или детский голос действительно окликнул его? Невозможно ответить однозначно. Вероятно, он что-то слышал. Скорее всего в лесу раздался звук, очень похожий на детский голос. Калинин читал, что крик выхухоли напоминает плач ребенка. Да, такие звуки может издавать животное. В любом другом лесу, но только не в этом. Только не здесь! Ведь красноармейцы еще не встретили ни одной живой твари. Только Ермолаев обнаружил старый заметенный след.

— Алексей! — вновь позвал голос из темноты.

Сердце напомнило о своем существовании быстрыми и отчетливыми ударами в грудь. Как бы Калинин ни уверял себя, эти звуки издавало не животное. Это был человеческий голос, и принадлежал он девочке, которую Алексей прекрасно знал…

— Катя? — спросил он.

Опустив тетрадь в карман тулупа, Калинин, утопая в сугробах, побежал в чащу.

ГЛАВА 8

Неспешно и размеренно Зайнулов обходил временный лагерь роты. Был поздний час, над просекой не видно ни неба, ни звезд — сплошная темень. Политрук подумал, что сегодня красноармейцам следует лечь пораньше, чтобы подняться чуть свет и продолжить движение.

Он обошел бойцов, поговорил со многими. Они приходили в себя после исчезновения рядового Парамонова. В роте прознали о немецких вещах, разбросанных впереди на дороге, и вот уже возле костров в солдатских руках появились сумки с фашистскими крестами. С разных сторон зазвучали неумелые трели губных гармошек. Кто-то под хохот окружающих выпячивал грудь, напялив на голову офицерскую фуражку, кто-то в стороне от других, кряхтя, пытался натянуть неподходящие по размеру кожаные сапоги. Красноармейцы сами развеяли холод и сумрак леса, поэтому Зайнулов не препятствовал тому, чтобы они брали трофеи. Одно только обстоятельство не давало покоя старому политруку. Если остались одежда и личные вещи, то куда подевались люди, которым это всё принадлежало?

Он не мог ответить и поэтому беспокоился. Плохо, если Зайнулов чего-то не понимал.

Если бы ему дали десяток бойцов и приказали лечь костьми, но не позволить немцу, у которого дюжина танков и рота солдат, занять безымянную высоту, Зайнулов бы так не тревожился. Ибо в поставленной задаче всё очевидно: впереди немцы, высота под ногами, бойцов только десять. Да, все полягут, но приказ будет выполнен с максимальной отдачей. Однако, когда Зайнулов чего-то не понимал в окружающей обстановке, когда он сталкивался с головоломной загадкой (как сейчас!) — в этом случае можно ждать беды. Может погибнуть вся рота, даже если ей противостоит лишь горстка противника. А всё из-за того, что командир не уловил одну маленькую, но существенную деталь.

«К следующему утру я сойду с ума, если не разгадаю, куда подевались немцы, — подумал он. — Должен быть простой логический ответ».

Должен. Вот только существует ли?

Как и всех детей в царской России, родители окрестили Михаила сразу после рождения, но крестик свой он потерял давным-давно и не позаботился о том, чтобы заиметь новый. Зайнулов не верил ни в бога, ни в мистику. Он прожил на свете долгие шестьдесят четыре года, но так и не видел ни божественного суда, ни колдовства. Впрочем, нет. Однажды это случилось. В октябре сорок первого, возле госпиталя, куда привезли на черном «ГАЗ-61» раненого генерала. То странное и волнующее событие позже растворилось в масштабе последующей всеобщей трагедии. Оно лишило Зайнулова сна, но не изменило и не могло изменить его жестких атеистических взглядов.

Ротная лошадь Дуня продолжала волноваться, когда он проходил мимо. Не могла успокоиться с тех пор, как пропал рядовой Парамонов. Она громко ржала, мотала головой и вырывалась из рук конюха, пытавшегося ее утихомирить. Лошадь была чем-то встревожена. Животные острее людей чуют опасность.

«Но что ты чувствуешь? — мысленно спросил политрук, глядя в налитые кровью лошадиные глаза. — Что знаешь такого, о чем не ведаем мы?»

Дуня отвечала только беспокойным ржанием и фырканьем.

Зайнулов съел остатки булочки, которую всё-таки всучила настырная старушка. Хотя она пролежала в вещмешке семь часов и мороз уже подбирался к двадцати градусам, булочка оставалась мягкой и аппетитной. Особый вкус придавал мак, которым была посыпана верхняя корочка.

— Ну как, получил спиртик? — послышался голос с характерным украинским акцентом. Политрук обнаружил, что незаметно для себя очутился возле группы красноармейцев во главе с Николаем Приходько. Фраза предназначалась не Зайнулову, как он подумал в первый момент, а понуро опустившему голову крестьянину из-под Вологды.

Михаил Ахметович вновь погрузился в раздумья и прошел мимо костра, возле которого оживленно разговаривали Смерклый с Приходько:

— Ну как, получил спиртик? — спросил Приходько, хитро улыбаясь.

Смерклый с хмурым лицом опустился на снег возле березы.

— Получил, как же! — недовольно откликнулся он. — Таких собак спустил на меня лейтенант, что в ушах до сих пор звон.

— Сказочник-то? — искренне удивился Приходько.

— Он самый, — угрюмо бросил Фрол. Глядя на него, бойцы начинали потихоньку посмеиваться. Недовольное и жалкое лицо и вологодское оканье делали его похожим на клоуна. — Сказочник, хех! Таких сказок отвесил… А под конец обозвал даже очень обидно.

— Это как же? — осведомился Приходько.

— Раковой выхухолью.

Взрыв солдатского хохота едва не сорвал хвою с ветвей окружающих деревьев. Больше всех надрывался Приходько, который даже упал на снег. Смерклому хотелось провалиться сквозь землю в этот момент.

…(в длинную нору в сугробе)…

Он начал шарить вокруг себя, разыскивая вещмешок. Нужно было прижать его к груди, чтобы успокоиться. Надоело быть посмешищем для взвода!

Но вещмешок с немецкой коробочкой исчез.

— Ой, Фрол! — вдруг воскликнул Приходько, перекрывая солдатский хохот. — Что это за дерево рядом с тобой?

— Сам не видишь? — мрачно ответил Смерклый. — Береза.

— Береза? А я так думаю, что елка.

Фрол бросил недоверчивый косой взгляд на белый в пятнах ствол.

— Ты что, хохол, березу от елки не разбираешь?

— Конечно, елка! — убежденно воскликнул Николай. — Глянь, какие подарки на ней висят!

Смерклый торопливо поднял голову, начиная догадываться, что за «подарки» такие. В отсветах костра среди голых ветвей виднелся пухлый брезентовый куль. Фрол сразу узнал свой вещевой мешок, в котором лежала коробочка с немецким сухпайком.

Крестьянин быстро вскочил. Красноармейцы веселились, глядя, как он неуклюже бегает вокруг березы, пытаясь раскачать ее, чтобы упал вещмешок. Но тот был основательно закреплен на верхушке.

— Кожурки вы прелые! — кричал Смерклый. — Шавки бесхребетные! Сво-олочи!