Казанова Великолепный - Филипп Соллерс

М.М. появляется в приемной. Она хороша собой, довольно высокого роста, «с белой до бледности» кожей, манеры «благородные, решительные и в то же время сдержанные и робкие», «лицо нежное и смешливое» и далее в том же роде. В этот раз он не увидел ее волос (она шатенка). У нее большие голубые глаза (К.К. — блондинка с карими глазами). Особенно поражают Казу кисти ее рук и предплечья: «Ни одной жилки, а вместо мускулов — сплошные ямочки». Ей двадцать два года. Она пухленькая.

Каза приходит снова, она не является. Он унижен, он попался на крючок. Он решает отступиться:

«Облик М.М. произвел на меня такое впечатление, что стереть его могло только самое могущественное абстрактное существо — время».

Ну, ну, не будем торопиться, тайная переписка возобновляется, все улаживается. И тут в разговоре впервые всплывает персонаж, с которым нам вскоре предстоит познакомиться, — это любовник М.М. Стало быть, у нее уже есть любовник?

«Да, он богат. Он будет в восторге, видя, что я нежна и счастлива с таким любовником, как вы. Это в его духе».

Джакомо не только не разочарован, но воспылал еще пуще прежнего: «Мне казалось, я никогда еще не был так счастлив в любви». Бедная малышка К.К.! Иметь такого ветреного «мужа»! Но погодите, она еще появится, когда того потребует сюжет представляемой оперы.

Животной природе человека, хладнокровно рассуждает Каза, присущи три основные страсти: утоление голода, стремление к совокуплению, которое обеспечивает продолжение рода и к которому прилагается наслаждение, и ненависть, подталкивающая к истреблению врага. Животное глубоко консервативно. Но, получив в удел разум, оно может позволить себе разнообразие. Оно становится гурманом, сладострастником и более склонно к жестокости:

«Мы терпим голод, чтобы полнее насладиться жарким, мы оттягиваем любовное наслаждение, чтобы острее его почувствовать, и откладываем месть, чтобы разить неотвратимее».

Наш искатель приключений завершает свое образование.

Венецианские женские монастыри той эпохи — прославленный садок галантных похождений. Множество девушек, отнюдь не монахинь, «ждут там своего часа». Хотя за ними установлен надзор, при наличии денег и связей они по ночам могут украдкой покидать стены монастыря. Обязательно в маске. И вернуться надо засветло, для чего есть пособники. Гондольеры в курсе дела, государственные инквизиторы тоже. Следует только соблюдать меру: никаких скандалов, никакого шума. Когда в Венецию, например, прибывает папский нунций, три монастыря соревнуются друг с другом, чтобы поставить ему любовницу. Воздух полнится разведданными, это подогревает соперничество. Монахиню выбирают, как выбирают высокого полета куртизанку, роскошную гейшу. Дипломаты участвуют в игре, а любовник М.М. как раз дипломат, ведь это посол Франции, аббат де Бернис.

Аббат де Бернис — образованный либертин (он выведен в «Жюльетте» маркиза де Сада). При этом он второразрядный, хотя и религиозный, поэт (а может, именно поэтому и второразрядный). Пожалуй, он красив, его прозвали Красотка Бабе. Вольтер называет его Цветочница Бабе.

Вольтер («Мемуары»):

«В ту пору править государством было привилегией поэзии. В Париже был еще один поэт, человек знатного происхождения, очень бедный, но весьма любезный, словом, аббат Бернис, ставший с тех пор кардиналом. Он дебютировал стихами, направленными против меня, а потом стал моим другом, что не принесло ему никакой пользы, но зато он стал другом мадам де Помпадур, и это оказалось куда полезнее».

Таков любовник М.М., который не будет возражать, если она возьмет в любовники и Казанову. Вскоре Бернис станет известен всей Европе, подписав с Австрией договор, направленный против Фридриха Прусского. Это своего рода месть Фридриху, поскольку тот когда-то написал стихи, которые злорадно вспоминает Вольтер и в которых есть такая строка о Бернисе: «Не соблазнись его бесплодным изобильем».

Как известно, мадам де Помпадур косвенно участвовала в подписании договора. Так что ее тень витает где-то здесь, «на самом верху», в Венеции. Понятно, что Казанову воспламеняет такая «крыша».

Словом, М.М. приглашает Казу отужинать в гнездышке для свиданий, которое Бернис устроил на Мурано. На первый раз они ограничиваются флиртом: «Я лишь то и дело глотал ее слюну, мешавшуюся с моей».

В следующий раз встреча окажется куда более проникновенной. Джакомо, однако, удивлен, что гнездышко набито антирелигиозной и эротической литературой. Впрочем, пылкая красотка монахиня рассуждает как философ:

«Я стала любить Бога только после того, как избавилась от представления, какое мне о нем внушила религия».

Теперь эта пластинка уже заиграна, но интересно, что сказал бы истинный распутник сегодня. Может быть, такие слова: «Я начал любить наслаждение только после того, как избавился от представлений, какие мне внушила о нем сентиментальная или порнографическая продукция. Спастись от этого нового опиума нелегко. Истинный порок требует большой сдержанности, утонченности, вкуса. Приходите завтра вечером, и мы всласть посмеемся над всеобщим безобразием, над мафией, над деньгами, над кино, над массмедиа, над так называемой сексуальностью, над искусственным осеменением, над клонированием, над эвтаназией, над Клинтоном, над Моникой, над виагрой, над фундаменталистами с бородой и без оной, над сектами и псевдофилософами».

Каждому моменту истории присущ свой способ преступать запреты. Распутницу монахиню в наши дни представить себе невозможно (впрочем, кто знает). Зато в середине XVIII века, в минуту торжества католицизма и притом Просвещения (вся загвоздка в понимании этого притом), это внешнее противоречие расцветает пышным цветом. Вскоре М.М. предлагает Казанове сделать так, чтобы ее прелат-посол, спрятанный в потайном кабинете, смог полюбоваться на ее с Казановой любовные баталии. Казанова должен вести себя как ни в чем не бывало. Любовники — превосходные актеры. Настолько, что в какой-то момент у Казановы начинает кровоточить орудие любви. Впоследствии мы узнаем, что будущий кардинал де Бернис остался очень доволен просмотром порнофильма live, который показали ему персонально.

Продолжение программы не заставило себя ждать. К.К., это четырнадцатилетнее чудо, была без околичностей «посвящена в сапфические таинства» (те самые, которые как наваждение преследуют рассказчика «В поисках утраченного времени»). М.М. также приобщила ее к «великой метафизике», и она сделалась вольнодумной. Что до М.М., то она теперь не колеблясь, словно из вызова, является вечером в маске в Венецию и посещает с Казой Оперу и игорные дома. Впрочем, дело происходит в разгар карнавала, время ускоряет свой темп: