Похищение Афины - Карин Эссекс

— Напрасно твой отец позволял тебе бегать на рыночную площадь, — ворчал Алкивиад, когда наш корабль пересекал море, направляясь к Афинам, — кому ты такая будешь нужна? К счастью, ты имеешь смазливую внешность, но, чувствую, мне предстоит много хлопот, пока удастся сбыть тебя с рук. И это время может показаться слишком долгим и для моего кошелька, и для моего терпения.

Но когда мы прибыли в Афины, то узнали, что Перикл в попытке ограничить афинское гражданство издал закон, запретивший браки между афинянами и метеками. Алкивиад пришел в бешенство, решив, что теперь ему от меня не избавиться.

— Ладно, в конце концов, это не так важно, — вздохнул он. — Я всегда смогу выгнать тебя на улицу или отдать кому-нибудь в содержанки.

Сестра пролила море слез, умоляя его отказаться от выполнения этой угрозы.

— Прошу тебя, дорогой муж, пожалей меня. Жить не смогу, если моя сестра пойдет по такой дорожке, — рыдала она.

— Тогда попробуй убедить ее поменьше болтать и вести себя как полагается, — отвечал он Каллиопе.

Но в ее отсутствие постоянно пугал меня тем, что заставит заниматься проституцией. Если бы ему удалось доказать, что я потеряла невинность — Алкивиад даже угрожал изнасиловать меня! — то по афинским законам он мог бы продать меня в бордель и выручить немалую сумму.

Сестра продолжала упрашивать его подыскать для меня более приемлемое положение, поэтому он решился обратиться к Периклу, чей закон погубил его планы выдать меня за афинянина и который только что развелся с женой. Он уверил Алкивиада, что не станет менять новое законоположение ради спасения одной судьбы, но согласился «взглянуть» на девушку и попытаться сделать что-либо для нее.

— Помни, Аспасия, у тебя нет ни отца, ни приданого. И, что гораздо хуже, ты от природы ненасытна, а от учения стала ненасытной еще и к разговорам. Ты просто полная противоположность тому, что требуется от женщины.

Алкивиад произносил эти слова, когда мы уже подходили к портику Цветной Стои.

— Когда увидишь Перикла, постарайся вести себя сносно, хотя бы ради себя самой.

Фалес утверждал, что мужчины лучше женщин, а греки лучше всех остальных народов. Афиняне пошли еще дальше, они были уверены, что жители Афин лучше остальных греков. Перикл же, хоть и член демократической партии, был прирожденным аристократом и, как говорили, имел более надменные замашки, чем кто-либо из его оппонентов-консерваторов. Меня страшила встреча с ним. Его статуи и бюсты появились в общественных парках и зданиях по всему городу. Он сумел подчинить себе правительство авторитетом своей личности, широтой мировоззрения, данными превосходного оратора, несмотря на то что был всего лишь стратегом, то есть главнокомандующим. Рожденный в знатной семье, он изменил городские законы так, чтобы простой человек тоже мог занять высокий пост. Его считали и аристократом, и сторонником равенства. В частной жизни он был настолько скуп, что сочинители комедий высмеивали дешевизну товаров, которые приобретались для него на рынках, но общественные фонды он умел расходовать с блеском. Это был загадочный, совершенно необъяснимый человек с парадоксальным складом ума. И мне предстояло оказаться в полной его власти.

Под портиком Цветной Стои, гигантского здания, расписанного фресками с изображением битв между греками и их противниками, я увидела поверх толпы мужчин курчавую темноволосую голову. Человек, которому она принадлежала, стоял на фоне изображения Марафонского сражения с таким спокойствием, будто был персонажем этой фрески, а не собеседником людей, боровшихся сейчас за его внимание. Казалось, он сосредоточенно слушал их, но сохранял вид полного бесстрастия. Люди перебивали друг друга, жестикулировали, приводили аргументы или высказывали просьбы, он же всего лишь равнодушно переводил взгляд с одного на другого. Алкивиад помахал Периклу, тот заметил его, и в этот момент наши глаза встретились. Несколько мгновений он смотрел на меня не отрываясь, но выражение лица его оставалось непроницаемым. Перикл отмахнулся от обступивших его мужчин, сошел по ступенькам и направился к нам. Он был на голову выше меня, даже несмотря на мои сандалии на котурнах. Довольно длинное лицо, глубоко посаженные внимательные глаза показались мне карими, а нос был такой правильной формы, что его можно было бы нарисовать с помощью линейки. Походку Перикл имел целеустремленную; бороду, темную и курчавую, стриг коротко. Комедиографы прозвали его луковицеголовым, насмехаясь над его длинным лицом и большой головой, сильно преувеличивая последнее. Я решила, что он красивый и очень представительный.

Сохраняя полнейшую невозмутимость, Перикл едва глянул на Алкивиада.

— Ты привел с собой женщину, о которой мы говорили.

— Ну да. Сестра моей жены, Аспасия. Они из Милета, исключительно по доброте душевной я привез ее с собой в Афины, когда возвращался из изгнания. Она находится под моей опекой.

Я понимала, как мучительно ему притворяться, изображая участливость, но Алкивиад боялся, что если он обнаружит перед Периклом свое отвращение ко мне, тот не станет помогать ему от меня избавиться. Стратег промолчал, но продолжал смотреть на меня не отрывая глаз, а я, в противоположность инструкциям зятя, так же пристально смотрела на него.

Алкивиад нервно продолжал:

— Я надеялся найти ей достойного мужа, но из-за того закона, что ты издал, ни один афинский гражданин не сможет на ней жениться.

— Да. Это так.

Перикл говорил так равнодушно, будто речь шла о погоде. Потом, по-прежнему не глядя на Алкивиада, взял меня за руку и повел прочь. Я не оглянулась, но про себя улыбнулась, догадавшись, какой сейчас вид у смотревшего нам вслед Алкивиада. В следующую же минуту мне пришло в голову, что меня уводит самый могущественный в Афинах человек и не следует ли мне бояться того, что он надумает со мной сделать. Но мне вовсе не было страшно и казалось — без всяких на то причин, — что он взял меня под свою защиту.

В течение некоторого времени мы шли, не обмениваясь ни единым словом, но почему-то это молчание совсем меня не тяготило. Затем Перикл обернулся ко мне и произнес:

— Вчера я чуть было не лишился одного из преданных друзей.

— Он обидел тебя каким-то образом?

Я сама удивилась тому, каким естественным кажется мой голос. Он звучал так, будто беседовать со знаменитыми стратегами было для меня самым обычным делом на свете. Я не могла объяснить почему, но с первых мгновений между мной и Периклом образовалась какая-то внутренняя связь.

— Нет, ни в коей мере. Это был великий человек, прекрасный учитель. Он мог погибнуть из-за моего небрежения. Мне следовало б подумать о его нужде и послать ему денег. К тому времени, когда я спохватился, он был очень болен.