Юность Лагардера - Поль Феваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лагардер! Лагардер!
Туман все сгущался. Схватка продолжалась уже на земле. Бретеры отступали и вот-вот обратились бы в бегство, если бы к ним на помощь не подоспел десяток бандитов, нанятых Пейролем. Эти гиганты в пять минут покончили с тремя солдатами и, услышав звонкий голос Рене, решили расправиться и с ним.
Молодой человек успел уложить одного из убийц, неосторожно напавшего на него спереди, но тут ему в спину вошло острие испанской рапиры, и он, захлебываясь кровью, упал на землю. Дорию же оглушили ударом кулака и закололи кинжалами.
Все было кончено. Лица супругов стали спокойными и умиротворенными, неподвижные глаза глядели в ночное небо. У маленького Анри не было больше ни отца, ни матери.
Герцог Мантуанский до тех пор стоял возле своих убитых родичей, пока не спохватился: «Я чуть не забыл о наследнике!»
Гонзага повернулся в сторону кареты, откуда по-прежнему неслись пронзительные вопли Сюзон, и позвал:
— Пейроль!
— Да, монсеньор? — ответил тот, невольно побледнев.
Карл-Фердинанд кивком указал на карету:
— Их надо убить.
— Убить?! — прошептал Антуан. — Неужели обоих?
— Обоих, — подтвердил Гонзага. Он стиснул руку своего сообщника так, что тот вскрикнул от боли, и беспощадно добавил: — Болван! Ты что, хочешь из-за этой девки лишиться головы? — Он взял Антуана за воротник и хорошенько встряхнул: — Ступай! Это приказ!
Пейроль, шатаясь, как пьяный, побрел, куда ему было велено. Стоял страшный холод, но он обливался потом…
X
ДЕТСТВО АНРИ
На другой день на рассвете туман рассеялся. Розоватое солнце осветило горную долину. Пастух по имени Пьер Бернак ехал верхом на муле, увешанном по испанскому обычаю крохотными звонкими колокольчиками и бубенчиками, и напевал. Он направил своего мула по королевской дороге, ведущей в По, — и спустя четверть часа его глазам открылось жуткое зрелище.
Поперек дороги в начавшей уже подсыхать луже крови лежали трупы пятерых людей и двух лошадей.
— Матерь Божья! — перекрестился Пьер Бернак. Его мул, почуяв мертвых, уперся, захрипел и дальше идти отказался.
Неподалеку стояла карета с выпряженными лошадьми. В сердце доброго малого шевельнулась надежда:
— Может, кто-то еще жив?
Он спешился, привязал мула к березе и принялся с тоскою в сердце и со слезами на глазах осматривать поле боя.
Увы! Скоро он убедился, что все пятеро были мертвы. Пьер Бернак склонился над одним из трупов и не сдержал слез:
— Женщина!.. Да какая молодая, красивая!
Это была Дория де Лагардер. Она лежала с раскрытыми глазами; ее белокурые локоны рассыпались по земле. В руке она сжимала окровавленную шпагу.
Убитая была настолько прекрасна, что пастух прошептал:
— Прямо как христианская мученица, о которых нам говорил господин кюре… Господи, помилуй нас, грешных!
С его уст непроизвольно сорвалась молитва. Почтив память погибших, Пьер Бернак поднялся с колен и решил заглянуть в карету: «Может, смогу кому-нибудь помочь?»
Он откинул занавеску. На сиденье лежала бледная Сюзон. На ее платье, чуть повыше левой груди, расплылось огромное темно-красное пятно. Рядом с горничной, сжав кулачок, спал малыш: должно быть, он всю ночь кричал, а к утру устал и затих…
— Ангелочек, — прошептал пастух. — Ясное дело — сынок той красавицы дамы. А эта черненькая — как видно, служанка.
Пьер осторожно коснулся лица Сюзон, ее шеи… затем его рука скользнула под корсаж…
— Сердце бьется! — воскликнул он. — Слава Богу, жива!
Местные жители считали его костоправом, а некоторые — хотя сам он с ними и не соглашался — даже колдуном. Он хорошо знал свойства всех трав, растущих в округе, и успешно лечил множество болезней, не говоря уже об ушибах, вывихах и переломах. Короче, он был тем, что называется нынче — «народный целитель».
Он осмотрел рану девушки и улыбнулся:
— Царапина… Ничего, справимся…
Бережно приподняв Сюзон, он поднес к ее губам заветную для любого пастуха флягу с водкой. Девушка застонала и открыла глаза. Увидев склонившегося над ней рыжеволосого детину, она заломила руки и запричитала:
— Пощадите! Пощадите! Не убивайте! — И, немного передохнув: — Антуан! Негодяй! Проклятый предатель!
«Бредит, — подумал Пьер. — Еще бы! Она так намучилась, бедняжка… Ничего, я помогу ей!»
Анри проснулся и заплакал.
Зов ребенка — беззащитного маленького существа — заставил Сюзон Бернар забыть о себе. Она прижала мальчика к окровавленной груди и воскликнула:
— Они не убили его! Слава тебе, Боже!
И вот уже, выйдя из кареты, она стоит, опершись на могучую руку Пьера Бернака, и со страхом озирается вокруг.
— Что тут было? — спросил пастух.
Сюзон содрогнулась всем телом, закрыла лицо руками и зарыдала:
— Какой ужас! Ах, если бы я догадалась! Значит, во сне он не солгал!
— Как это — во сне? — не понял пастух.
— Потом объясню, — отмахнулась Сюзон и взмолилась: — Спаси нас, братец, если только в груди у тебя бьется христианское сердце! Пожалей несчастного малыша!
— Всей душой рад помочь вам, но ты прежде скажи…
— Не сейчас, братец, не сейчас!
— Надо же власти известить…
— Нет-нет, не надо! Бежим отсюда!
— Да в чем дело-то? — не отставал пастух. Сюзон схватила его за руки:
— От нашего молчания зависит жизнь малыша… Мы с тобой ничего не знаем, ни о чем не слышали! Если скажем хоть слово — они убьют его: не сейчас, так через год, через два, через десять! Клянусь тебе, что это правда!
Пьер Бернак мало что понял. Он почесал затылок и подумал: «Это все дела господские, зачем мне в них соваться? Надо и впрямь поскорее удирать отсюда!»
Женская прозорливость сослужила горничной хорошую службу: Сюзон прочитала мысли славного пастуха.
Она вновь схватила волосатую лапищу Пьера Бернака и патетически воскликнула:
— Только ты можешь спасти жизнь невинного младенца! Мы сядем с ним на твоего мула, и ты отвезешь нас высоко-высоко в горы, под самые облака, куда никогда не доберутся наши враги и жестокие наемные убийцы! Нет-нет, мы не будем тебе в тягость! Нам многого не надо, клянусь тебе! Я стану в твоем доме служанкой… или даже… — Девушка смущенно потупилась. — Или даже твоей женой. Ради мальчика я на все согласна!
Пастух пожал плечами и насупился. В сердце этого грубого простолюдина было куда больше благородства, чем в сердце герцога Мантуанского или Антуана де Пейроля. Предложение горничной задело его, и он проворчал:
— Ну-ну, хватит болтать! Бери мальчонку и поехали!
И они свернули с королевской дороги на узенькую тропу, поднимавшуюся к самым вершинам, сияющим вечными снегами…
