Страна Лимония - Геннадий Казанцев

Слегка уставший, но всё ещё бойкий шашлычник, орудовавший за мангалом, затараторил по-узбекски, явно обращаясь к Герману.

— Не понимаю, дорогой... — добродушно прервал он монолог узбека у жаровни.

— Столько живи, и — не панимай! — укоризненно покачал головой работник торговли, страдавший отнюдь не узбекским акцентом.

— Я только сегодня приехал... Не местный. А халат подарили, чтоб не мёрз.

— Кушыт будэм?

— Будем!

— Пэчэн, яйца баран, карейк, люля-кебаб, — перечислял немыслимые для N-ска яства шашлычник.

— Палочку из корейки и палочку из печени.

— Садыс пака...

Герман, попросив прикурить, послушно перешёл за пустой столик под брезентовым навесом. Задумчиво затягиваясь сигаретой, он обозревал полупустое пространство летнего привокзального кафе. В центре, разложив на газете варёные яйца, зелёный лук и пару помидоров, сидели два путейца в кирзовых сапогах, чёрных замусоленных ватниках и грязных парусиновых кепках. Часто ударяя стаканами, они тянули какой-то нескончаемый «шмурдяк» из молочного бидона, вполголоса матерились, поминая в сердцах начальство и родную партию, членами которой, как оказалось позже, они состояли. «Пролетарии, ети их!.. — ругнулся молодой человек. — Что за глупость, меня, прежде чем в партию принять, наизнанку вывернули, а этих, поди, за одно только происхождение в коммунисты определили», — разминал внутреннюю социальную обиду Герман.

— Эй, малчик, бери, пожалиста! — позвал шашлычник. — Вах, тарелка нет, кончилась, панимаш, в газету заверну? — предложил работник прилавка.

— Валяй! Так ты тоже не узбек?

— Азербайджан знаешь? Учи язык, малчик, — ворчал узбекский азербайджанец, заворачивая дымящееся мясо сначала в лепёшку, а потом в газетный лист.

Герман подхватил кулёк и, пересчитывая сдачу, направился к своему столику. Оставив снедь, он отсчитал 75 копеек и подошёл к пролетариям с молочным бидоном.

— Не пойду я на собрание, — услышал он незлобивую перебранку путейцев, — что я, эту дуру дома не слышал?

— Не кипятись, Витёк, дома она — жена, а на работе — парторг, — успокаивал своего товарища более лояльный железнодорожник.

— Я не посмотрю, что парторг, завалю сегодня и... чтоб завтра выступать не смогла! — парировал член семейной партячейки и выразительно показал руками — что он сделает с парторгом.

— Ты ей «этим» горло не заткнёшь, раззадоришь только!

— И... и горло тоже...

— Тьфу на тебя, Витёк, ничего у тебя святого...

— Я извиняюсь, мужики... у меня вот тут 75 копеек... пятнашками не поменяете? — прервал мужской разговор Герман. — Мне бы по межгороду позвонить.

Оба пролетария молча полезли в карманы и начали выуживать мелочь. Потом высыпали её в протянутую ладонь. Герман стоял как вкопанный с пригоршней монет в вытянутой руке. Он весь ушёл в слух. И было от чего. На самом отшибе промокшего летнего кафе сидело пятеро мужчин, вспарывавших ночную тьму взрывами хохота и громкими восклицаниями.

— ...прямо под Кабулом!.. Га-га-га!.. Бэтээром — в дерьмо!.. А там этого много? И-ха-ха!

Герман, как зачарованный, даже не поблагодарив путейцев, двинулся к весёлой компании. «Свои!» — мелькнула обоснованная догадка. Даже не спрятав мелочь в карман, а лишь прижав раскрытую ладошку к халату, обрадованный молодой человек, сбивая стулья, подошёл к вмиг затихшей компании.

— Здорово, мужики! — радостно воскликнул он.

— Здоровее видали... Плыви себе, убогий... Здесь не подают... — вразнобой ответило несколько голосов. А самый длинный вдруг вытащил из кармана горсть медяков и протянул их оторопевшему коллеге.

— Да мне... да я... — заблеял Герман.

— Извини, земеля, чем могу, — даже привстал длинный.

— Я свой! — возопил совсем растерявшийся Герман.

— Твоих ещё в двадцатом постреляли! Бери, басмач, что дают, и проваливай! — угрожающе добавил самый мелкий.

— Я — в «Каскад»! В Фергане — на сборный пункт! — отчаянно возопил «однополчанин».

За столом напряглись. Мелкий встал и недоверчиво спросил:

— Имя командира «Каскада»?!

— Лазаренко! Генерал Лазаренко.

— Документы покажь! — не унимался недопёсок.

— Да ты что! Своих не признаёшь, — расстёгивая халат и запуская свободную от пятнадцатикопеечных монет руку во внутренний карман пиджака, кипятился Герман.

— Ладно, не вопи! Откуда будешь? — осадили его из-за стола.

— Из N-ска!

— А что басмачом вырядился?

— Друг халат дал... пальто в камере хранения оставил.

— Во сколько поезд?

— Мой — в девять... Да тут всего лишь один вечерний поезд, — начал приходить в себя Герман.

— Садись к нам... Как звать?

— Герман!

— Садись, Герман... на, выпей!

— Я сейчас, только закуску принесу, — с этими словами опознанный чекист метнулся к своему столу, прихватил свёрток и через минуту разворачивал его перед своими новыми товарищами.

Время до отхода поезда прошло незаметно. Шестеро молодых ребят несли содержательную чушь, прыгая с темы на тему. Мелкий оказался старшим лейтенантом из Свердловска, ветераном, возвращающимся в Афганистан после первой командировки. Он нарочито тихим голосом посвящал новобранцев в премудрости службы за канавой. Остальные почтительно внимали, боясь перебить его неловким вопросом. Потом снова хором галдели, оглашая опустевшее кафе свежими матерками.

Мангал догорал. Перепившие путейцы-пролетарии по очереди пытались подняться со стульев, но тут же падали обратно. Наконец тот, у кого жена была парторгом, изловчившись, встал и протянул другу руку. Тот по ней, как по канату, подтянулся и, прихватив бидон, пошёл к выходу.

— Витёк, за мной, — промычал воскресший путеец.

— Иду уже... а ты не беги... не поспеваю, — выписывая кренделя, эхом отзывался товарищ.

— Во надрались гегемоны, — несколько завистливо прокомментировал кто-то из чекистов.

Вокзальный репродуктор возвестил о подаче на первый путь пассажирского поезда до Ферганы. Компания молодых людей резво сорвалась с места и выкатила на перрон. Герман сбегал в камеру хранения и догнал коллектив, когда он уже загружался.

— Гера, давай к нам! Вагон пустой. Мы с проводницей договорились, — позвал старший лейтенант из Свердловска.

— Бегу, Сашок! — ответил Герман, передавая ребятам чемодан и пальто.

Поезд тронулся.

В вагоне

Вагон действительно оказался полупустым. Будущие воины-интернационалисты заняли отсек возле туалетной комнаты. Мигом накрыли стол, и вечер знакомств и воспоминаний продолжился. Герману вдруг сделалось тоскливо. Захотелось домой, в тёплую постель, захотелось услышать тихое сопение сына, привычные шлепки падающих со стен тараканов. Захотелось жены. Не просто женщины, а именно жены. «Да... что-то я расклеился», — грустно подумал он, запахнув полы ещё влажного халата и выходя в тамбур. За окном мелькали полустанки. Колёса, подражая ударнику из «Бони-М», отбивали привычный железнодорожный ритм. Вагон качало, скрипели какие-то железные сочленения. Вдруг зашипели тормоза и поезд начал замедлять ход. Запахло пережжённым металлом. В окне замелькали вагоны стоящего товарняка. Потом пошли платформы с накрытой брезентом техникой. Поезд Ташкент — Фергана замедлял ход и, наконец, совсем остановился. Напротив окна тамбура вырисовывался силуэт драпированного маскировочной сеткой танка.

На грозной машине сидел закутавшийся в овчинный полушубок и плащ-палатку боец. Увидев прислонившегося к окну Германа, боец скатился с брони и у самого борта начал подавать руками знаки. Герман открыл дверь.

— Тебе чего, служивый?

— Закурить не найдётся?

Герман пересыпал часть сигарет в карман, а пачку с тремя оставшимися — кинул бойцу.

— Спасибо, дяденька!

— Какой я тебе дяденька... Кури на здоровье... Откуда будешь?

— Из Омска.

— Ну надо же, а я там в школе учился... и родители в Омске остались, — обрадовался Герман.

— А где они живут?

— На Малунцева, возле «Кристалла».

— А я на пятачке напротив «Автодора», — обрадовался часовой.

— Постой, боец, я тебе ещё сигарет принесу, — расчувствовался Герман. Он мигом вернулся к уже разбушевавшейся компании, забрал прямо со столика початую пачку, затем, секунду подумав, бутылку пива, и вновь выскочил в тамбур.

— Бутылку поймаешь? — заорал Герман, пытаясь перекричать многотонную дрожь отправляемого воинского состава. — Лови!

Часовой принял бутылку пива в расставленную в руках плащ-палатку. Пока он засовывал подарок в широкий карман полушубка, лязгающий состав с техникой уже набирал ход.

— Лови сигареты!

— Не могу!

— Я брошу на соседнюю платформу, — с этими словами Герман, изловчившись, швырнул пачку сигарет в проходившую мимо него очередную платформу. Пачка чиркнула о борт, слетела под колёса и запрыгала по шпалам.