Страна Лимония - Геннадий Казанцев

Герман, разглядывающий Генерального Секретаря, лишний раз убедился, что в Узбекистане по каким-то неведомым ему причинам более половины почитаемых советским агитпропом ликов имели ярко выраженные восточные черты. Два года назад его больше всего поразил бронзовый бюст А. С. Пушкина, выставленный в Историческом музее. Не лишённый дарования узбекский ваятель мастерски придал великому русскому поэту выражение творческой печали с лёгким налётом меланхолии. Поэт слегка склонил голову, отчего его подбородок упёрся в две внушительного вида жировые складки. Затылок поэта был изрядно стёсан, и его макушка уползла куда-то вверх. Собственно, в этом ничего удивительного не было. Узбекские каноны красоты диктовали свои условия. Встретить узбека с нормальным затылком — большая редкость. Издавна, особенно в сельской местности, младенца пеленали в кокон, делали дренаж для отвода продуктов жизнедеятельности и в таком виде держали его достаточно долго. Ребёнок лежал исключительно на затылке, отчего его сахарные косточки деформировались и голова приобретала очертание тыквы плодоножкой вверх. Так что бронзовому Пушкину всего лишь придали классические черты, более доступные для визуального восприятия недавно разбуженного громами цивилизации дехканина. Глаза и скулы бронзового поэта были также слегка отретушированы в угоду национальным пристрастиям, так что издали Пушкин здорово смахивал на опечаленного басмача, рассматривающего прохудившиеся калоши.

Герман не находил ничего предосудительного в адаптации художественных образов к восточному менталитету. В конце концов, великий Пушкин в жизни отнюдь не блистал красотой, и только художнику Кипренскому удалось написать его прижизненный портрет, от которого его современников по крайней мере не бросало в оторопь. И ещё — хорошо, что во времена гениального поэта фотография была неизвестна. В противном случае его лицо метиса с курчавой эфиопской головой и растрёпанными бакенбардами могло бы просто напугать неподготовленное к восприятию исторических его почитателей из числа потомков. В Советском Союзе, кстати, никого не смущали многочисленные скульптурные изображения Ленина с мускулистыми руками и богатырским сложением стероидного культуриста. Но этот пятиэтажный портрет Брежнева просто поверг Германа в шок. Стуча зубами от холода, приезжий ценитель прекрасного то давился от смеха, то впадал в оцепенение от увиденного. Сходство с оригиналом ограничивалось пятью звёздами Героя. Сверху вниз на Германа смотрел Левиафан средних лет, с хитрыми раскосыми глазами довольного жизнью узбека. За его плечами вставало огненно-красное солнце, играющее золотыми бликами на фарфоровых зубах Генсека.

— Приплыли! — оторопело прошептал, с трудом ворочая синими от холода губами, изумлённый молодой человек.

— Нравится? — послышалось сзади.

Герман застыл с высоко поднятой головой. «Авось пронесёт!»

— С вами всё хорошо? — с разрывом в минуту последовал второй вопрос.

Герман опустил голову и вперил взгляд в кафельный плинтус ниже портрета. На чёрной глянцевой поверхности корявыми белыми буквами было написано: «Гюльзай — дурра!» Удвоенное «Р», видимо, символизировало достоверность и осведомлённость автора надписи в существе вопроса. Сзади зашуршало, после чего перед застывшим молодым человеком сначала появилось велосипедное колесо, затем владелец этого велосипеда в военной плащ-накидке, скрывающей второе колесо педального транспортного средства.

— А-у! — весело произнёс молодой узбек, помахав для верности рукой перед лицом истукана.

— Че надо? — не выдержал Герман.

— Да, собственно, ничего, — миролюбиво ответил незнакомец, — просто в первый раз вижу человека, разглядывающего наглядную агитацию.

— Её для того и делали, чтоб народ глядел.

— Может, и для того, только никто из нормальных смотреть её не станет. Это как телеграфный столб: вроде как и есть, а пройдёшь — и не вспомнишь.

Герман мысленно согласился с навязчивым балагуром, но тут его взгляд остановился на велосипеде. «Ни фига себе! — подумал он, — ничего подобного я не видел!» На первый взгляд, эта железяка походила на обычный велосипед с подвесным мотором. Но только на первый. Вместо мотора на раме была укреплена какая-то хрень, напоминающая компрессор от большого холодильника. Из «компрессора» шёл вал на хитрое механическое устройство с дополнительной цепью на заднее колесо.

«Чудик! — мелькнуло у Германа в голове. — Определённо — чудик! Непризнанный Кулибин».

«Кулибин», словно прочитав его мысли, коротко хохотнул и прокомментировал так и не заданный вопрос:

— Моё изобретение. Велосипед с рекуперативным накопителем энергии.

— На быстрых нейтронах! — съязвил Герман, намереваясь боком-боком улизнуть от незнакомца.

— Быстрые нейтроны неустойчивы, глюоновое взаимодействие может не выдержать.

— Слушай, мужик, что ты пристал! — начал хамить уязвлённый чекист.

— Ну ладно, парень, прощай, извини, если что не так, — обиженно произнёс незнакомец. — Просто вижу — человек приезжий, стоит, да ещё и думает. Таких тут пока мало.

Герману стало стыдно. «Если даже он и шизик, то совсем чуть-чуть. Большую науку двигают шизики». Именно поэтому он, Герман, не вернулся после армии в Институт полупроводников. Ему довольно рано стало ясно, что тягаться с «буйными» — бесполезно, а протирать штаны в лаборатории, кропотливо собирая материалы на «диссер», ему не хотелось.

— Извините, — подняв глаза на «Кулибина», добродушно произнёс Герман. — Мне с посторонними нельзя разговаривать.

— Что, как Красной Шапочке?

— Да, что-то вроде того... И у меня с утра одни неприятности... А что велик... накопитель — как у Гулиа?

— Я так и знал! Я просто чувствовал, что вы человек пытливый и думающий, — радостно воскликнул незнакомец. — Маховик ленточный, кожух от холодильника, ну а дальше вам всё ясно.

— В принципе, да. Только я ни разу не видел всё это в железе.

— Рустам, — протянул руку для приветствия незнакомец.

— Герман, — ответил приезжий, — а я с вами в какую-нибудь историю не вляпаюсь?

— Да что с вами такое, почему вы всего боитесь?

— Перебор вышел с общением и... чуть башку не снесли всего час назад.

— Подрались?

Но Герман решил не отчитываться перед незнакомым человеком.

— Извините, Рустам, я замёрз, иду в музей Искусств, согреться и кофеёк погонять. Вечером поезд... Так я пойду, а?

— Идите, конечно, однако музей на ремонте, — участливо согласился Рустам. — Но, если вы подождёте две минуты, я отдам велик брату, он тут в подвале мастерскую собрал, и провожу вас в «Голубые купола» — там кофе не хуже.

— Я замёрз!

— Не беда, в мастерской спиртик имеется.

Герман вдруг как-то легко согласился.

Через полчаса из служебного помещения вышли два приятеля, бурно жестикулируя и неся околонаучную пургу. На Германа был накинут ватный халат, местами прокуренный, но достаточно тёплый, чтобы в комфорте можно было дойти до центрального ресторана города Ташкента. Молодой чекист, напрягая память, сыпал остатками знаний, полученных на физическом факультете, а его новый друг проявлял такие чудеса в интерпретации физических реалий, что временами Герману хотелось задать сакраментальный вопрос: «Рустам, а ты действительно узбек?»

— Гера, ты только послушай, при спекании шихты получается высокочистая керамика с наперёд заданной частотой испускания инфракрасного света, — запальчиво объяснял компаньону суть своих научных изысканий физик из Узбекистана. Из подвала он вышел в европейском костюме, одетом на тонкий однотонный свитер. Дождь перестал моросить, и, глядя им вслед, досужий прохожий мог решить, что преуспевающий бухгалтер знакомит своего двоюродного брата из дремучего кишлака с достопримечательностями Ташкента.

— Ну и что это даёт? — блаженно спрашивал Герман, мысленно заготавливая более профессиональные вопросы.

— Как ты не понимаешь, инфракрасные лучи проходят живую плоть насквозь, — кипятился физик.

— Как рентгеновские?

— Вроде того, но в отличие от рентгеновских они не опасны.

— Тогда на хрена они кому сдались?

Рустам даже остановился, поражённый тупостью спутника.

— Аллах свидетель! Ты не понимаешь: выжигаются все болезнетворные микробы, а организму хоть бы хны! А чуть измени длину волны, и пожалуйста — можно целого баран`а запечь за десять минут.

— А-а...

— У тебя, часом, триппера нет? — пытливо заглядывая в глаза Герману, спросил дотошный физик.

— А если бы и был...

— Я бы в своей печи тебя за пять минут вылечил!

— Как того баран`а?

— Гера, ты тупой, как все русские!

— У нас в Союзе все равны, значит, узбеки тоже тупые!

— Да, пожалуй. И вправду, тупые встречаются... и даже очень часто.