В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс

— Да?

— Мэт? Привет, это Холли.

Холли? Какая Холли?

— Холли Бринкмен, — заполнила она неловкую паузу, — ответственная за рекламу «Крутоголовых».

— Ах, Холли, добрый день, — сказал Мэт, когда в его мозгу монетка наконец провалилась и одно соединилось с другим. Он надеялся, что в его голосе не было того разочарования, которое он почувствовал на самом деле.

— Я звоню, чтобы подтвердить, что завтра утром ребята будут свободны для серьезного интервью.

Разве слово «серьезное» может относиться к этой четверке подростков, умственные способности которых весьма сомнительны? На какие серьезные темы можно с ними говорить? О квантовой физике, что ли, о теории относительности или о теории большого взрыва? Или они хотят порассуждать о том, что в Англии больше не умеют играть в теннис, футбол или крикет, хотя эти игры — английское изобретение? Что ж, он брал интервью уже у стольких мальчишек, что прекрасно знает, как они могут корчить из себя специалистов абсолютно по всем вопросам, которые вы ненароком затронете. Наверное, именно из-за этой самоуверенности их и обожают все четырнадцатилетние девчонки. Стареет он, что ли, откуда такая желчность? Но даже когда ему самому было четырнадцать, четырнадцатилетние девочки им совершенно не интересовались.

— Да-да, я помню.

— Вы сможете прийти в студию около одиннадцати?

— Да, прекрасно, в одиннадцать. — Скорее бы все кончилось!

Наступила еще одна пауза, и они оба упустили шанс закончить разговор.

— Я вот подумала, не составите ли мне компанию сегодня за ужином?

— Вместе с группой? — Не надо так, Мэт, слишком жестко.

— Нет, — в телефонной трубке раздался легкий вздох Холли Бринкмен, — только со мной. Я знаю неплохое место в Гринвич Виллидж.

— Вот как… — Мэт покусывал ноготь и старался определить для себя, почему этого делать не стоит. Она, конечно, навязчивая. Но при ее работе именно такой и надо быть. И к тому же она довольно симпатичная, правда, несколько недокормленная. Да и что еще ему остается делать? Если, конечно, не считать проработки телефонного справочника. — Можно, я перезвоню вам, Холли? Дело в том, что сейчас у меня как раз одно дело. — Так журналисты называют охоту на журавля в небе.

— У вас есть номер моего мобильного телефона?

— По-моему, есть.

Она еще раз дала ему этот номер, чтобы у него уже не было никаких оправданий. Пристыженный Мэт послушно нацарапал его на уголке верхнего листка гостиничной книжки для записей. Она ведь не знала, насколько ненадежным он может быть в том, что касается листочков бумаги с записями, независимо от их важности.

— Надеюсь, что вы позвоните мне, Мэт.

Он надеялся, что она не слишком надеется на это.

— Позвоню, если смогу. — Это ведь ни к чему не обязывает. Как же легко в наши дни обмануть другого! — Еще повидаемся.

Господи, «повидаемся»! Провинциал Мэт. Он повесил трубку. Взгляд Мэта, уставившегося в стену, застыл на дырках от шурупов, темневших на том месте, где должна была висеть картина. Почему он не мог просто сказать «да»? Да вот почему — перед ним все еще лежали «Желтые страницы», и в некоторой досаде на самого себя он опять с головой погрузился в них.

К вечеру он дошел до домашнего приюта «Айлин» и до понимания, что он вконец спятил.

Дело усугублялось еще и тем, что все гостиничные регистраторши, с которыми ему приходилось говорить, приходили к аналогичному заключению. Ну и что, живя в Нью-Йорке, они уже давно должны были к такому привыкнуть.

— Ты просто идиот, Мэтью Джеймс Джарвис, — бросил он в ватную пустоту своего убогого номера.

Наконец на «А» он дошел до последнего телефона. Замечательно, всего лишь полдня, и у него осталось только двадцать пять букв. «Знаю, — ответил он сам себе, перекрывая жужжание кондиционера. Но наверное на X или на Y названий будет поменьше». Он пролистал книгу до этого места, и сердце у него ёкнуло (можно даже сказать, разбилось) — названий было столько, что его палец, набиравший номера, вряд ли бы выдержал такое.

Манхэттенский мотель Азекаля. Судя по названию, это было не совсем то место, где обычно проводятся брачные церемонии. Мэт все же, уговорив себя набрать его номер, стал педантично бить пальцем по кнопкам. Когда ему ответила какая-то бойкая девица, Мэт уже не так уверенно проигрывал свой затверженный сценарий:

— Здравствуйте. Завтра у вас состоятся какие-нибудь свадебные торжества?

— Конечно, сэр. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Есть ли среди невест девушка по имени Марта?

— Разрешите, я посмотрю в журнале регистрации.

Он терпеливо ждал, водя пальцем по простежке одеяла и слушая, как пальцы девушки стучат по клавиатуре компьютера.

— Вы знаете ее фамилию, сэр?

— Нет.

— Вы знаете время, в которое состоится свадьба?

— Нет.

Опять стук по клавишам. Мэт лег на спину. Боже, чем же он занимается! В океане плавает много других рыбешек, Мэт Джарвис. Так-то оно так, но ты почему-то решил, что большинство из них — это просто блесна для приманки.

— Прием начнется в двенадцать дня, сэр.

Мэт сел, резко выпрямившись.

— Что?

Невероятно. Что там такое говорил по этому поводу Хамфри Богарт[8]? «Во всех гостиницах мира…»

— Прием начинается в полдень.

— Вы уверены?

— У нас празднует свою свадьбу только одна Марта, сэр.

— В полдень…

Не может того быть. Просто не может.

Ему захотелось немедленно броситься в манхэттенский мотель Азекаля и расцеловать эту замечательную девушку на другом конце провода за тот прилив невероятной радости, которую она ему подарила, сообщив это известие. Уже во второй раз за эти два дня он чувствовал, что полон любви к незнакомой женщине. А если считать Джози, то в третий.

— Когда начнут съезжаться гости?

— Только завтра, сэр.

— У вас есть контактный телефон Марты?

— Боюсь, что я не вправе разглашать эту информацию. Но я могу оставить ей записку с сообщением о вашем звонке.

Мэт оставил номер своего гостиничного телефона и сказал название гостиницы.

— Вы включены в список гостей, сэр?

— Нет еще, — сказал Мэт с улыбкой, — еще нет.

Мэт положил телефон на базу. Он нашел ее. Господи, ведь он ее нашел. Всего каких-то пять часов непрерывных телефонных переговоров, и он отыскал ее. Как же он это отметит? Мэт приготовился станцевать сальсу, хотя бы на том небольшом пространстве, которое имелось в его гостиничном номере. Ему хотелось танцевать, петь, выкрикивать имя Джози с крыши небоскреба Эмпайр Стейтс Билдинг. Он был на ты со всем миром и полон божественного чувства единения со всеми представителями рода человеческого.

Вопреки устоявшемуся мнению, что нельзя два раза произвести первое впечатление, у него появилась вторая такая возможность, и все благодаря манхэттенскому мотелю Азекаля и чудесам современной связи.

Мэт танцевал латиноамериканский танец, раскачиваясь и напевая мелодию, акцентируя удары барабана конги. Внезапно он остановился. Говорил ли он Джози, что любит ее? Похоже, что да. Тогда все гораздо серьезнее, чем ему представлялось до этого. Любовь с первого взгляда? Такое случается только в слезливых песенках, а не в реальной жизни. И уж конечно не с тридцатидвухлетним журналистом, пишущим о рок-музыке, который, несмотря на временную эмоциональную перегрузку, все же является достаточно здравомыслящим и надежным человеком. «О-о, беби, беби, тебе и взгляда было не надо, чтобы читать мое сердце, как книгу. О-о, о-о…»

Боже, боже, как бы повели себя на его месте «Крутоголовые»?

Глава 12

Церковь была чудовищем в готическом стиле, и там было безумно холодно. Холоднее, чем в аду, если бы в аду вдруг похолодало. Все бы ничего, если бы можно было надеть ботинки-луноходы и теплое белье, но Джози предстояло вынести этот холод в платье из сиреневого шифона. Она сидела, свернувшись в комочек, на задней скамье, прислушиваясь к своим ощущениям, вызванным у нее мрачным безмолвием этого здания, запахом ладана и сырости. Ничего удивительного, что священники живут в безбрачии. Марта же порхала тут и там, кокетничала с клиром и вообще в ожидании предстоящего торжества выглядела чуть более живой и радостной, чем несколько часов назад, и Джози испытала некоторое облегчение.

Возможно, в сомнениях по поводу нерушимости клятвы верности, которая будто бы дается на всю жизнь, виновата современная статистика, которая на основе анализа разводов делает пророчества об обреченности браков. «Навсегда» — это, по мнению многих, слишком уж большой срок. Интересно, сколько же людей из тех, кто произносит слова «пока смерть не разлучит нас», понимают, что говорят? Может быть, лучше было бы не замалчивать известные вещи, а ввести новую редакцию этой клятвы, сделав брак предметом контракта, возобновляемого каждые десять лет по взаимному согласию обеих сторон? По крайней мере, люди бы более реально смотрели на вещи. Могут ли еще пары, представ перед алтарем Господа и обещая всю оставшуюся жизнь жертвовать всем ради друг друга, искренне в это верить? Для нее и Дэмиена «навсегда» свелось к пяти годам. Довольно короткое «навсегда», приняв во внимание все обстоятельства.