Древо Иуды - Арчибальд Кронин

— Это ваша директриса?

— Бывшая, — ответила девушка сухо. — Она меня вышвырнула.

— За что же?

Дорис лениво улыбнулась:

— А об этом речь пойдет, возможно, в следующей главе.

На другой день Дорис и доктор успешно провели два тура в дартс и «кольца». Родители Дорис снова присутствовали среди зрителей. Мори играл с удовольствием. Таких людей, как его партнерша, он прежде не встречал. Ему было забавно смотреть, сколько в ней предвзятости и нетерпения, как она уверена в своем привилегированном положении, хотя, по сути, оставалась заурядной, чуть ли не вульгарной особой, что сводило на нет все ее заявления. То, что он ей приглянулся, ему льстило. Совершенно очевидно, что Холбруки души не чаяли в своей доченьке, пусть даже она не платила им тем же, поэтому Мори почти не удивился, когда они поднялись и подошли к нему, донельзя довольные тройной победой, и миссис Холбрук одарила его любезнейшей улыбкой.

— Вы расшевелили нашу Дорри, — заметила она. — И сами отлично выступили.

Дорис, которая собралась уходить, ничего не сказала, но, встретившись с ним взглядом, едва заметно улыбнулась, как умела делать только она. Он немного поболтал с ее родителями, а когда распрощался, чтобы спуститься вниз к себе в приемную, то заметил, как они принялись совещаться, сдвинув головы, и миссис Холбрук явно подбивала мужа действовать. Действительно, не прошло и нескольких минут, как в амбулаторию вкатился Холбрук — веселый, словоохотливый и пьяненький.

— Со мной все в порядке, док. Все в порядке. Просто понадобилось немного вишмута. Нет ничего лучше вишмута, когда разойдется живот. Где он у вас хранится? Я сам возьму.

Мори показал на пузырек с висмутом, размышляя, не стоит ли предостеречь Холбрука насчет печени, явно склонной к циррозу, а тот тем временем отсыпал себе щедрую порцию порошка в ладонь. Почти все дни старик проводил с Хендерсоном и Макриммоном, двумя чайными плантаторами, и буквально прирос к стойке бара, отвлекаясь лишь на спортивные мероприятия и болтовню с капитаном на мостике.

— Отличная штука! — воскликнул Холбрук, ловко долизывая горку белого порошка обложенным языком. — Держите гонорар, доктор.

— Боже правый, сэр, я не могу столько взять… это… это слишком много.

— Доктор, — сказал Холбрук, медленно сверля Мори маленькими острыми глазками, — хотите совет человека, много повидавшего в этом грешном мире? Когда вам выпадает шанс, не упускайте его!

И он от щедрот душевных сунул в руку доктора пятифунтовую банкноту.

Когда Холбрук ушел, Мори задумчиво вернул пузырек на полку. За время путешествия он успел заразиться от О’Нила его лексиконом и теперь с улыбкой поймал себя на мысли: «Теперь придется выигрывать все соревнования, чтоб им пусто было».

Но это была всего лишь поза. Девушка начала интересовать его как объект изучения. Временами она казалась не по годам взрослой, а иногда рассуждала как отсталый ребенок. То она мрачно отмалчивалась, то вдруг болтала без умолку, забавно и кокетливо. Но вот что его восхищало в ней, так это полное безразличие к тому, что подумают о ней люди. Она не искала популярности и, в отличие от тех, кто успел сколотить маленькие компании, в которых все были друг с другом на «ты», даже как будто наслаждалась своим положением аутсайдера. У нее был особый дар пародировать людей, а еще она могла оскорбительно нагрубить любому, кто пытался подольститься к ней или навязаться в друзья. Ее беспечность распространялась даже на личные вещи, которых у нее было не счесть. Она то и дело забывала на палубе то сумку, то шарф или свитер, теряла дорогие безделушки и при этом даже бровью не вела. Все эти сложности ее характера пробуждали в нем любопытство. Когда за обедом или ужином она смотрела на него со своей скрытной, вызывающей недоумение улыбкой, он совсем терялся. Как ни странно, он был склонен ее пожалеть.

Все это придавало остроту соревнованиям, в которых он «расшевелил Дорри», по неуместному выражению миссис Холбрук. Хотя на самом деле особой конкуренции в играх они не ощущали — большинство пассажиров были преклонного возраста. Только одна пара оказалась серьезным противником, чета Киндерсли. Они с двумя малолетними детьми возвращались в Кадур после трехмесячного отпуска. Глава семейства, лет тридцати пяти, чрезмерно общительный и прямой человек, служил управляющим на небольшой кофейной плантации, сильно пострадавшей из-за резкого падения цен, вызванного перепроизводством кофе в Бразилии. Его жена, прекрасно игравшая, по общему мнению, в лаун-теннис, была приятная маленькая женщина с открытым, довольно серьезным лицом. Они трапезничали за столом старпома. По мере того как «Пиндари» приближался к Суэцкому каналу, Мори и его партнерша хорошо сыгрались и попали во все три полуфинала. Как и чета Киндерсли.

Накануне прибытия в Порт-Саид миссис Холбрук, лежа в шезлонге, поманила доктора, указывая на свободное кресло рядом с собой. Он не впервые имел честь получать подобное приглашение и в ответ на осторожные расспросы успел достаточно рассказать о своей юности, полной борьбы, сравнимой в какой-то степени с собственными невзгодами миссис Холбрук, чем завоевал ее симпатию и одобрение. И вот теперь, отпустив замечание о хорошей погоде и поинтересовавшись, когда корабль пристанет к берегу, миссис Холбрук наклонилась к Мори.

— Завтра мы собираемся сойти на берег, ознакомиться с достопримечательностями и пройтись по магазинам. Присоединяйтесь к нам.

— Простите, миссис Холбрук, — покачал он головой. — Я должен остаться на корабле. Нужно просмотреть все документы вместе с портовым офицером медицинской службы. В команде есть больной, которого, возможно, придется отправить в больницу.

— Какая жалость, — расстроилась она. — А что, если мистеру Холбруку переговорить с капитаном Торрансом?

— О нет, — поспешил он возразить. — Об этом не может быть и речи. Карантинное свидетельство — весьма важный документ… Без него корабль не сможет плыть дальше.

— Что ж, — наконец произнесла она, — а мы на вас рассчитывали. Дорри будет очень разочарована.

Последовала короткая пауза, а потом миссис Холбрук доверительно заговорила о дочери. Дорри, она такая умница, свет отцовских очей, но иногда заставляет своих родителей поволноваться. Не то чтобы они не старались дать ей все самое лучшее, поверьте, лучшее образование, какое только можно купить за деньги: школа мисс Уайнрайт — одно из элитных учебных заведений на севере Англии. Девочка говорит по-французски и прекрасно исполняет на фортепьяно классические произведения. А еще она брала частные уроки и по теннису, и по другим видам спорта, изучала риторику и хорошие манеры, отец ничего для нее не жалел. Но она чрезвычайно нервозная девушка, не сказать, что трудная, но, как бы это выразиться, легко поддается переменам настроения и, хотя временами она очень оживленная и вся как на ладони, с ней случаются депрессии, в отличие от ее брата Берта, который никогда не теряет веселости. Миссис Холбрук помолчала, и взгляд ее зажегся при мысли о сыне. Так вот, завершила она свой монолог, больше она ничего не скажет, только выразит искреннюю, глубокую благодарность от себя и отца за то, что он проявил такой интерес к Дорри и сделал для нее столько хорошего — на самом деле, как говорится, растормошил.

Мори был тронут. Ему нравилась эта простодушная женщина. Под грузом дорогих побрякушек и нелепых нарядов, которыми заваливал ее муж, она не скрывала своего происхождения и, несмотря на богатство Холбрука, была полностью лишена светских претензий, но в то же время искренне переживала за дочь. Однако он не нашелся, что сказать, и был вынужден прибегнуть к простой вежливости.

— Дорис — хорошая девушка. Я уверен, со временем она справится со своими маленькими трудностями. Посмотрите, как успешно она выступает в соревнованиях. Ну и разумеется, если я могу чем-то помочь…

— Вы очень добры, доктор. — Она по-матерински опустила ладонь ему на руку. — Не нужно говорить, что мы все вам симпатизируем.

Глава XI

На следующий день в десять часов они подошли к Порт-Саиду, миновали мол с огромной статуей де Лессепса[36] и после часового ожидания на рейде, когда спустят желтый карантинный флаг, вошли в док и начали принимать на борт запасы топлива и воды. Все пассажиры, кто хотел сойти на берег, покинули корабль к полудню. Спускаясь по трапу, Холбруки помахали Мори, и он пожалел, что сейчас не с ними. Он смотрел на город со шлюпочной палубы, и тот показался ему манящим и таинственным. За скоплением портовых складов Порт-Саид простирался желтыми и белыми пятнами на фоне плоского, расплывавшегося от жары горизонта. Яркие черепичные крыши и балконы блестели на солнце. Тонкие силуэты близнецов-минаретов деликатно возвышались над узкими многолюдными улочками, полными цвета, звуков и суеты. Жаль, что он не мог принять приглашения миссис Холбрук.