Восьмая поправка - Сергей Качуренко

– Надо же? – не сдержался я от реплики. – Куда тебя после фантастики и ментовки кидануло.

– Да уж, – с довольным видом подтвердил Влад. – Есть такое. Я вообще человек интересующийся и увлекающийся. Но послушайте дальше. Кроме всего прочего, дулебы считались кастой языческих жрецов. Наверное, поэтому наши края изобилуют ведуньями, знахарями и магами всех мастей. Люди попросту подменили веру в Бога на веру в то, что какая-нибудь бабушка из лесной чащи все их проблемы повышептывает, выкатает яйцом и на воск выльет. Отсюда и такая падкость и расположенность к «промывке» мозгов.

– Да ты, брат, философ, – заключил я, удивляясь и радуясь рассуждениям Степьюка. – Я не иронизирую. Честно. А на счет ваших людей я понял. Они просто уловились на ахинею новых руководителей из-за недоразвитости сознания.

– А еще они полностью зависимы от этих горлопанов. Работы в райцентре никакой нет, не говоря уже о селах. Народ вынужден заниматься только своими огородами или сбором грибов, ягод и березового сока весной. Но даже здесь им палки в колеса вставили. Вести личную торговлю в районе строго запрещено. То есть все излишки будьте любезны сдавать за бесценок в райпотребсоюз. Феодальный оброк какой-то. При этом в головы «забивают» только один лозунг: «Главное – это стабильность». И слово-то вроде хорошее…

– Скорее двоякое, – подсказала Оля и объяснила. – Если взять медицину, то больной может быть стабилен в тяжелом состоянии. Например, в коме. То есть стабилен без изменений на протяжении месяцев и даже лет. А может быть другая стабильность. Больной стабилен в динамике выздоровления, то есть уверенно идет на поправку.

– В точку, – согласился Степьюк. – А наши «гуру» преподносят стабильность, как постоянное наполнение животов и тихое безоблачное существование. Да еще и при полной независимости от вышестоящих властей.

– Федерализм, что ли? – переспросил я.

– Хуже. Полное отделение и неподчинение. Сами, мол, прокормимся. Пусть каждый человек работает только на себя, становясь при этом самодостаточным. Тогда и денег не надо будет. Потому как от них все зло на планете. Это я вам передал смысл стихов нашего Графина. А еще в них присутствует тезис, что нужно быть всегда чеку, чтобы рядом не оказался человек, мыслящий по-другому. А если такой появляется, то об этом нужно сообщить всем и в первую очередь идеологам «фронта». Да-да! Именно фронта. По их словам, Невирьевский район занял круговую оборону для выживания. Потому что все государство стоит на краю гибели и поэтому старается выживать за счет самодостаточных регионов. Мол, мы не обязаны кормить всю Украину!

– Ты это серьезно? – усомнился я, как и во время разговора с Деревянко. – Это же сепаратизм чистой воды. Если все так, как ты говоришь, то на лицо признаки государственного преступления. То есть призывы к развалу страны и существующей системы государственного управления.

– Я что, по-вашему, не понимаю? – нахмурился богатырь и даже засопел. – Я же тоже, какой-никакой юрист по образованию. Вы попросили рассказать о «болоте», вот я и рассказал.

– Я не сомневаюсь в твоей объективности. Мы же здесь для того, чтобы разобраться. Поэтому не обижайся.

– На обиженных кастрюли падают, – с улыбкой отозвался он. – А в то, что говорил, я и сам иногда слабо верю. Но факт остается фактом.

Я тоже заулыбался, вспоминая слова Батона о том, что на обиженных лампады падают. А по выражению лица Степьюка понял, что свой рассказ о местном «болоте» он закончил. Поэтому напомнил:

– Ты обещал рассказать о Графине.

– Ах да, – спохватился Лэм и добавил уже, как повар. – Приготовил десерт и забыл подать к столу. А это блюдо с изюминкой. Графин появился в Невирье года полтора назад, когда власть Недоли только начинала крепнуть. Поговаривали, что он приехал из Литвы. А в Невирье объявил себя отпрыском древнего графского рода Лиховельских. Были такие в наших краях еще в семнадцатом веке. Кстати, говорят, что наше озеро, поэтому так и называется. А кто-то говорит наоборот. Что какой-то лесной разбойник поселился тогда на озере, а позже присвоил себе титул графа и фамилию по названию озера. Сейчас разве разберешься? Отсюда и легенды всякие о Лиховеле. Самая модная из них о графе Люцимере и его неразделенной любви к местной красавице Берте.

– Это поэтому так называется озеро в Шацке? – уточнил я.

– Ну, да. У нас – Лиховель, а в Шацке – Люцимер. Короче довел этот буржуй Люцимерский сельскую девушку Берту до того, что она в нашем озере утопла. А потом стала русалкой. А граф тот сильно переживал и утоп в другом озере, а потом тоже каким-то кикимором лесным стал. Поэтому и озеро назвали Люцимер. Вот теперь эта парочка занимается тем, что людей на тех озерах губит.

– Ужас какой! – поежилась Оля. – Ну а Графин ваш тут причем?

– Так на берегу Лиховеля остались же развалины маетка[8] этого графа Лиховельского. А Графин предъявил право на наследство и объявил их своей собственностью. А «голова» оформил ему все документы. Зовут Графина Петром Петровичем Заболотным. Это по паспорту. Но сам он называет себя Дарием Лиховельским.

– У меня уже голова пухнет от этих титулов, – вздохнула Оля. – Ну, как люди могут верить в такую белиберду?

– Так верят же, – продолжал Степьюк. – Графин этим именем и стихи свои подписывает. Их брошюрами печатают, а потом бесплатно раздают людям вместе с пайками. Так на обложке и написано: Дарий Лиховельский «Невирьевские баллады». Лично я их называю «стоном озабоченного лося в период спаривания по причине отсутствия самки».

Мы дружно рассмеялись, но я почувствовал нахлынувшую изнутри тревожную волну. Нечто похожее довелось испытать в Николаеве после прочтения электронного письма с изображением олимпийского мишки, которое похититель прислал Бокальчуку. Его угрожающий текст нельзя было забыть: «Я не хочу убивать твое тело, я буду медленно убивать твою душу».

Тем временем Лэм продолжал рассказывать:

– «Голова» выдал этому борзописцу ссуду на постройку дома. Теперь он возле развалин маетка строит нечто похожее на тюрьму. Каменный забор в два человеческих роста и трехэтажный дом с маленькими, как бойницы окнами. Сторожей там целый взвод, и строители все «импортные». Официально Заболотный числится директором нашего дома культуры, а на самом деле он идейный вдохновитель «фронта». Сейчас вот Невирьевскую конституцию пишет.

У меня бесконтрольно вырвалось короткое бранное слово.

– А куда смотрят местные законники? – извинившись, спросил я. – Милиция, прокуратура.

– А туда же и смотрят, – Степьюк закатил глаза. – В светлое космическое независимое ни от кого будущее. Я же говорил, что новый прокурор пляшет под дудку Недоли. А главный мент Кущ и судья по своей тупости и алчности тоже дружно подтанцовывают. А законы в Невирье работают так, что, кажется, настало время военного коммунизма. Малейшая провинность – сразу судимость. Не так посмотрел – админарест. Один из родителей моих учеников, который входит в близкое окружение «головы», написал на меня жалобу. На следующий день меня из школы и уволили. Куда я только не обращался? Бесполезно. Сказали, что если еще одну жалобу напишу, то меня вообще не найдут. И жену стали репрессировать. Вот я и отступил. Зато занимаюсь теперь любимым делом. Общаюсь с людьми посредством наполнения их желудков вкусной и здоровой пищей.

– А где же местные журналисты? – спросил я. – Блоггеры, в конце концов!

– Там где и старый прокурор. Своей газеты в районе давно нет. Вместо нее – прокламации «фронта» и стихоплетные брошюры. Был корреспондентский пункт областной газеты, но сгорел вместе с музеем и архивом. Журналисты разбежались, а интернет есть только у Графина. В общем, он и есть – вся районная пресса.

– А мобильный интернет? – не отступал я.

– Так я же сказал, что все в руках Графина. Говорят, в его доме есть аппаратура, которая контролирует мобильную связь и интернет. По ней все мобилки в районе отслеживаются. Если что, то его подручные сразу же телефоны отбирают, а людей сдают в милицию Кущу.

– А телевидение? – приняла эстафету Оля.

– Тоже самое, – махнул ручищей Лэм. – Государственные телеканалы отключены, а спутниковая «тарелка» под контролем Графина. В общем, люди телевизор не смотрят. Верят в то, что через него могут напустить на них информационную заразу.

– Ну, с этим можно согласиться, – закивал я. – Вот только верится с трудом, что наш народ может отказаться от телевизора.

– От чего только не откажешься ради того, чтобы желудок был полным, – прокомментировал Степьюк. – И не забывайте заоблачный уровень пьянства в районе.

– Ну, а церковь в Невирье есть? – поинтересовалась Оля.

– Конечно, есть, – удивился вопросу великан. – Только священника нашего замордовали совсем. Батюшка сразу отказался участвовать в их балагане. Так «фронтовики» распустили слух, будто отец Павло – развратник и пьяница. Будто любит юных мальчиков. Бред, конечно же, полный. А вот люди в церковь ходить перестали. У них вместо этого теперь митинги.