Клубника на десерт - Мари Секстон

Мне не терпелось увидеть шоу. Любовь к театру мне привила мать – отец театр не любил, поэтому с моих десяти лет она стала вместо него брать на спектакли меня. Я любил музыку, любил интересные сюжеты, но более всего театр привлекал меня тем, что напоминал мне о матери. Я относился к театру с тем благоговением, которое большинство людей приберегало для церкви, и, несмотря на подпорченное из-за Коула настроение, был счастлив наконец-то воспользоваться своим абонементом.

К сожалению, едва Коул вошел, я понял, что сегодня вечером будет буря. Он был одет как обычно – в узкие темные брюки с легким свитером и шарфом. Еще на нем был пиджак, но не от костюма, а какой-то модный пиджак белого цвета – моднее, чем все мои вещи, вместе взятые, – и я готов был поспорить на свое месячное жалование, что он купил его не где-нибудь, а в Париже. Я плохо разбирался в моде, но этот его пиджак определенно выглядел так, словно еще вчера был на модном показе. Покрой у него был строгий, как у военного френча, и вместе с тем вызывающе показушный.

– Ты что, пойдешь в этом? – не сдержавшись, спросил я.

– Нет, солнце, – ответил он. – У меня там внизу «Армани». Я планировал переодеться в машине. Как Супермен.

Может, я и заслуживал такого ответа, но извиняться не собирался.

– Я думал, ты наденешь костюм, – сказал я.

– Никогда. Даже на свои похороны.

– Прекрасно.

В машине мы не перебросились и парой слов и, как только вошли в театр, Коул сразу направился в бар, а я, догоняя его, сразу вспомнил тот вечер в Вегасе, когда мы выбрались в ресторан.

Дома, когда мы были только вдвоем, его жеманность почти совсем исчезала, но на людях моментально возвращалась вновь, и, хотя за несколько месяцев, я к ней привык, сегодня Коул превзошел самого себя. Его походка была слишком вертлявой, жесты – слишком размашистыми, голос – слишком манерным. Обычно я не испытывал желания скрывать свою ориентацию, но и чрезмерно ее афишировать тоже не хотел. Быть с Коулом было все равно, что носить неоновую табличку с мигающей надписью: «Смотрите, я гей!» Из-за него я начал стесняться самого себя, более того, впервые за много лет, поймал себя на том, что стараюсь как можно меньше походить на гея.

В баре мы встали в очередь. В кои-то веки он не трещал без умолку, а молчал. Поначалу я был просто счастлив, что мне не приходится его слушать, и даже немного расслабился, вспомнив, что скоро буду наслаждаться шоу, но потом взглянул на барную стойку, и злость во мне вспыхнула с удвоенной силой. Там стоял бармен – молодой, симпатичный и такой же лазурно-голубой, как Коул. Обслуживая клиентов, он то и дело посматривал на Коула, и каждый раз они улыбались друг дружке.

– Ты специально встал именно в эту очередь? – резко спросил я.

– Даже если и так, то что? – огрызнулся он. Смерил меня с головы до ног взглядом и повернулся ко мне спиной. – Твое снисхождение малость подзапоздало, дорогой.

Я собирался ответить, но подошла наша очередь, и бармен – на бейджике было написано, что его зовут Трей – наклонился к Коулу на несколько дюймов поближе.

– Что желаете, сэр? – спросил он с интонацией, которая просто сочилась намеками, и Коул бесстыдно ему ухмыльнулся.

– Милый, вон то пино-нуар давно стоит открытым?

– Та бутылка? Со вчерашнего вечера. Но для вас, если хотите, я могу открыть новую.

Коул посмотрел на него настолько кокетливым взглядом, что исходящие от него флюиды почувствовали, наверное, даже люди, которые стояли за нами.

– Я был бы очень тебе благодарен. Один бокал, пожалуйста, и еще бокал кьянти.

– Мне открыть свежую бутылку и его тоже?

– Нет, милый. – Коул искоса взглянул на меня. – Не утруждайся.

– Не желаете сделать заказ для антракта? Оплатить можно сейчас, и тогда напитки будут ждать вас в конце бара.

– Звучит роскошно.

Сначала Трей налил вино мне и, когда Коул передал мне бокал, с неприкрытым любопытством оглядел меня, я же изо всех сил старался не испепелять его взглядом, в чем, увы, нисколько не преуспел. Затем он открыл бутылку для Коула и, повозившись немного – я не рассмотрел, чем он там занимался, – поставил бокал на стойку на коктейльной салфетке. И той секунды, пока Коул не спрятал салфетку в карман, мне хватило, чтобы увидеть написанный на ней телефонный номер.

– Спасибо, милый, – сказал Коул и, подмигнув бармену, вручил ему две двадцатки. – Сдачу можешь оставить.

– Я просто не верю своим глазам, – прошипел я, когда мы отошли от барной стойки.

– Господи боже, солнце, в чем твоя проблема? Я что, сам попросил у него номер? Нет. А даже если б и так, то в любом случае это было бы не совсем твое дело, нет?

– Дело не в номере! Дело в том… – Я умолк, потому что, по правде говоря, не знал, что сказать. Да, мне не понравилось, что бармен подсунул ему свой номер, как и полученные им взамен огромные чаевые.

Но больше всего меня взбесило его открытое пренебрежение в отношении меня. С другой стороны, он был не виноват, что почти все его сегодняшние действия меня раздражали, и нападать на него за это было несправедливо. Я заставил себя остановиться и сосчитать до пяти. Потом сделал глоток вина, и мы демонстративно игнорировали друг друга до тех пор, пока не пришло время искать наши места.

Антракт прошел в той же атмосфере, и хотя, когда мы забирали заказанное заранее вино, Трей был занят смешиванием коктейля, я заметил, что они с Коулом обменялись взглядами.

– Ну так что, – сказал Коул в очевидной попытке снизить градус напряжения между нами, – ты уже видел этот мюзикл?

– Нет. Но он очень популярен.

– Костюмы просто изумительны, не правда ли?

– Наверное. – Я, если честно, не обратил внимания на костюмы, и меня ни с того ни с сего разозлило, что он оказался внимательней. Это словно подчеркнуло мою уверенность в том, что между нами нет ничего общего. – Что еще скажешь? – спросил я, не сумев сделать свой тон хотя бы чуть-чуть дружелюбным.

Он настороженно оглядел меня, потом, паясничая, ответил:

– Скажу, что у вас с Эльфабой о-о-очень много общего.

– Я не зеленого цвета.

– Конечно нет, солнце. Речь скорее о поведении. Зажатом и без намека на чувство юмора.

– Предлагаешь всем быть взбалмошными, как Галинда? – спросил я и по тому, как сузились его глаза, понял, что намек попал в цель. Отвернувшись, он осушил свой бокал с вином и ушел в зрительский зал без меня.

Мне было плевать, что он злится. Мне было плевать, если я обидел его. Я стоял и проклинал себя за все, начиная со своего согласия поужинать с ним много месяцев назад и заканчивая сегодняшним походом в театр. Допив вино, я вернулся в зал и молча сел на свое место с ним рядом.