Сошедшие с небес - Нил Гейман

Робби, прищурившись, осматривал шишку у нее на лбу. Размером с яйцо дрозда, она сияла пурпурным и сине-зеленым цветом, с глубокой ссадиной в центре, которая все еще сочилась кровью, когда Жанель очнулась на грязном и холодном полу темницы десять минут спустя. До вечера у нее болела голова, особенно если шутовской колпак фиолетового цвета сползал ниже и задевал за ноющую шишку. От постоянной боли поднялась температура.

К тому же, видимо, для полноты картины, когда девушка пришла в себя на полу, на зубах у нее скрипела грязь, а в нескольких дюймах от лица сидела крыса. Настоящая крыса, представьте себе! Жанель доложила об этом в отдел по содержанию. Но и теперь, при одной мысли об этой твари, у нее мурашки бежали по коже, а к горлу подкатывала тошнота.

— Думаю, тебе лучше показаться врачу, — заметил Робби. — Похоже на заражение.

Жанель оттолкнула его руки и нагнулась к зеркалу над умывальником, чтобы как следует разглядеть чистую, отмытую ранку.

— Глупости. Это было всего два часа назад, к тому же я ее обработала. Через день все пройдет.

Она отвернулась от умывальника и вышла из ванной, Робби шел следом.

— Может, мне лучше остаться сегодня на ночь? Говорят, что нужно присматривать сутки за теми, кто ударился головой.

— Нет уж. Мы ведь договорились, помнишь? Все по старинке в последнюю неделю перед свадьбой. Никакой общей постели. Исключено.

— Но твоя голова…

— Я не теряла сознания, — солгала она. — А тебе пора домой.

Он колебался, и по его лицу было понятно, что он беспокоится о ее здоровье, а не думает о постели.

— Хорошо. Но обещай, что позвонишь мне, если тебе станет хуже или разболится голова.

— Конечно.

И, чтобы успокоить жениха, она придвинулась ближе и обвила его руками. Через мгновение он обнял ее в ответ, хотя и осторожно.

— Со мной все хорошо, — повторила Жанель. И, чтобы доказать это, прижалась губами к его губам и просунула кончик языка ему в рот. Робби ответил на поцелуй, прижал ее к себе покрепче. Она позволила, несмотря на тупую боль в шишке, к которой он прижался лбом. Когда поцелуй затянулся, ей пришлось оттолкнуть его.

— Ого, — выдохнула Жанель. И тут же спохватилась: — Ну вот, я тебя испачкала кровью. Подожди минутку.

Робби провел рукой по темным каплям на лбу, ловко размазав красную полосу вдоль скулы и уголка глаза.

— Ты сделал только хуже, — заметила Жанель, вернувшись с ватным диском.

Робби забрал у нее ватный диск и вытер лицо.

— Так лучше?

Она покачала головой.

— Подойди к зеркалу.

— Не хочу. Мне нора бежать, иначе я на тебя наброшусь.

Он усмехнулся, поплевал на ватный диск и снова потер щеку.

— А теперь?

— Ты все втер в уголок глаза, дурачок.

Робби скомкал грязный диск и сунул его в карман.

— Я приду домой и приму холодный душ, а потом засяду за презентацию. Завтра у нас важная встреча с инвесторами из Америки.

Он нежно коснулся ее щеки и вышел.

Жанель заперла дверь, ее улыбка угасла. Она никогда еще не лгала Робби. А, судя по наручным часам, она определенно потеряла сознание в подземелье примерно на четверть часа. Почему она солгала?

— Потому что я не хочу все испортить, — громко произнесла она.

Девушка прошла в спальню для гостей — комнату, которую после свадьбы они переделают в кабинет Робби, — и открыла двери шкафа. Жанель просто стояла и смотрела на свое подвенечное платье. Да, это и был ответ. Венчание назначено на субботу, осталось всего три дня. Завтра будет ее последний день на работе перед тем, как они с Робби отправятся в путешествие на медовый месяц. Друзья и родственники со всего мира слетятся на их торжество — например, парень, с которым Робби служил в армии и которого она никогда не видела, прилетит из Китая. Ее родители прибудут из Канады, крестный Робби — из Австралии, и все в таком же духе. Разве можно было испортить такие блистающие планы каким-то глупым, нелепым обмороком в подземелье?

Жанель закрыла шкаф и вернулась в ванную. Порывшись в настенной аптечке, она отыскала аспирин и бутылочку пепто-бисмола. Проглотив три таблетки, она запила их парочкой глотков розовой жидкости, а затем вернулась в гостиную. Эту комнату она постаралась выдержать в бело-голубых тонах, созвучных цветам веджвудского фарфора, который так любила ее мать. Не только эту комнату, но и всю квартиру Жанель превратила в уютное гнездышко, в котором они с мужем начнут совместную жизнь.

Когда свет начал резать глаза, она просто выключила лампу.

Уже скоро.

Столетия тьмы и одиночества подточили его силы и растворили саму его суть — сначала он погрузился в собственные мысли, потом — в изломанное тело и, наконец, в стены самого замка. И камень принял его, приютил, как холодный и жестокий товарищ. Он чувствовал шершавую поверхность, острые грани больно ранили. Но он приветствовал ощущения, которые дарили стены, он ласкал камень, словно бессмертного возлюбленного, ища и не находя ни единого просвета, через который можно было сбежать. Даже крысы, грязные и вездесущие поставщики его даров, не могли добраться сюда.

И вот часть стены, отделявшая его камеру от других помещений замка, подалась. Вывалившийся камень манил начать изыскания, разрушая преграду, которая более тысячи лет оставалась нетронутой. И никто уже не помнил, почему ее нельзя трогать.

А потом появилась женщина. Юная, прекрасная, восторженная и любознательная. Она могла видеть сквозь покровы, она разглядела то, каким он был когда-то, и нарисовала. Нарисовала его.

И неотвратимо выпустила наружу адское пламя, зову которого сопротивляться не смогла бы.

Нужно было коснуться его, и не только кончиками пальцев.

И к его каменному лицу прижалась человеческая плоть — так, как он и ожидал. И он отблагодарил ее — так, как только мог.

Последней группой туристов оказалась стайка детей из частной и привилегированной лондонской школы, которых вывезли на экскурсию. Школьники вели себя хуже некуда — видимо, воспитатели боялись лишний раз приструнить детишек, боясь, что те нажалуются мамочкам и папочкам. Судя по дорогой форме, iPod-ам, бриллиантовым серьгам, сверкающим кольцам и ценным часам, эти мамочки и папочки работали юристами, врачами и биржевыми брокерами, со связями по всему миру, как и те люди, с которыми у Робби сегодня назначена важная встреча.

Последний день, уговаривала она себя. Всего несколько часов. Она отбарабанила вступительную речь, щедро пересыпая ее дьявольским смехом, и выдала побольше подколок, но сегодня она явно не была в ударе. Голова раскалывалась, проклятая шишка казалась живой тварью, на которую никак не действовали таблетки аспирина. Ну, она хотя бы смотрелась как дополнение к гриму.

Время от времени ранка в середине шишки сочилась каплями сукровицы. Мерзкое зрелище, зато прекрасно дополняющее ее роль — женщины, умирающей от бубонной чумы. А в субботу, на свадьбу, придется залепить пластырем и спрятать под венок с фатой. Ну, к тому времени ей станет лучше, и пройдет эта кошмарная головная боль.

— Сюда, мои сладенькие, — заманивала ребятишек Жанель. Собственный визгливый голос иглой вонзался в уши. — Пригнитесь вот здесь. Вы должны добраться в целости и сохранности до места пыток!

Некоторые из детей нервно улыбнулись, когда она захихикала, но остальные не обратили особого внимания. В ее груди нарастала странная тяжесть, ее охватывало раздражение: стараешься-стараешься, и ради чего? Ради того, чтобы тащиться по старинным переходам, где озноб пробирает до костей, и пытаться развлечь толпу равнодушных подростков.

Жанель скорчила жуткую гримасу, затем обратила ее в кривую улыбку. А потом, совершенно внезапно для себя, кашлянула. И тут же повторила кашель, чтобы не выбиваться из роли. Проклятье, в горле начало першить, заставляя кашлять каждую минуту. Видимо, в воздухе летала взвесь из пыли, которая постоянно осыпается с замковых стен. Еще пятнадцать минут — и она закончит с этой группой. Можно будет стянуть грубый костюм, от которого хотелось чесаться, и пестрый шутовской колпак, и забыть обо всем на целых две недели.

Послезавтра — свадьба, завтра во второй половине дня прилетят ее родители. Ее жизнь — и целый мир вокруг! — стояла на пороге изменений.

Она не могла больше ждать.

В маленькой камере, в предрассветные часы, он восстановился почти полностью. Ему хватало сил, чтобы освободиться из каменного плена, который удерживал его долго, очень долго.

Темная сила, благодаря которой он мог обрести форму, никуда не исчезала, но каменная клетка, сложенная руками человека, оборвала связь между ним и этой силой, не давая ему любить ее и наслаждаться ею. Так человеческое дитя, оторванное от матери и брошенное на произвол судьбы, вскоре погибает.