Шепот тьмы - Келли Эндрю

– Надеюсь, вы не теряете бдительности, мистер Прайс.

– Ни капли, – ответил он, не пропуская ни одного удара.

– Правда? – Апостол прижал руку к корпусу. Костяной осколок подмигнул ему молочно-лунным светом. – Потому что мне доложили, что вы проводите свои утра с мисс Майерс-Петров.

В кои-то веки уставший Прайс не ответил остроумно. Для любого другого человека это молчание показалось бы сожалением, но апостол знал наверняка. Колтон Прайс ни дня в своей жизни не раскаивался. Как правило, он был абсолютно презрителен. Молодой человек был не из тех, кто утруждает себя оправданиями. Скорее всего, ему было все равно, что его поймали. На заднем плане игра началась заново. Что-то зарычало, звук был звериным в тишине.

– Ты знаешь, чем рискуешь, – напомнил ему Апостол. – Ты знаешь, какую цену заплатишь, если станешь бесполезным для Приората.

– Я не собираюсь становиться бесполезным.

– Тогда держи дистанцию. Надеюсь, Микер передал тебе отчеты?

– Да, – сказал Прайс. – Папки у меня.

– Изучи их. Ищи закономерности. Выясни, что другие сделали не так. Это твоя работа. Это единственная работа. Больше ничего не нужно.

Связь оборвалась. Апостол оторвал телефон от уха. Тот был горячим в его руке. Во время разговора облака опустились на луну, приглушив свет, и он падал сквозь стекла нечеткими полосами. Костяной осколок почернел, превратившись в обсидиан во мраке. Это вызвало – хотя и не должно было – беспокойство. Он подошел к письменному столу и опустился в кресло, слегка вздрогнув от скрипа кожи под ним. В дальнем конце комнаты тонкие темные руки начали приближаться. Когти впились в пол. Голова срослась, и от ее неестественности у него похолодело сердце. Он старался не смотреть на фигуру прямо, пока тьма, пошатываясь, поднималась на ноги, череп был впалым, рот зиял, как рана. Комнату пронизывал запах гниения, плесени, ужасающий и стойкий. Последние десять лет он пытался выветрить эту вонь. Окна открыты, свечи горят, освежители воздуха развешаны. Это было бесполезно.

Вонь смерти была во всем, что принадлежало ему.

– Уходи, – сказал он раздраженно. – Я разберусь с этим.

Этот ужасный мрак улыбнулся страшной улыбкой. Когда тьма заговорила, ее голос был полон холодных, скользких ноток.

– Мы вместе, – сказало оно. – Мы с тобой.

– Ты все время так говоришь, – сказал апостол, – но я один делаю всю работу.

– Все так, как ты хотел, – пропела тьма, что, по его мнению, далеко от истины. Все было не так, как он хотел. Именно в этом и заключалась проблема. В дальнем конце комнаты что-то стукнуло. Звук был тяжелым. Он ненадолго задумался о том, чтобы включить свет, но потом передумал. Он понял, что гораздо хуже смотреть на это ужасное лицо. Видеть его разбитым и раздробленным. Видеть, как оно смеется над ним.

– Мальчик пойдет за ней, – прокричала темнота, притягивая к себе. – Он будет преследовать ее и идти за ней. И тогда, – сказало оно, заливаясь ликованием, – и тогда, мой дорогой, мой любимый, мой Дикки, она станет твоей погибелью.

11

В первый раз Лиам позволил Колтону пойти с ним на тренировку, когда ему было шесть лет. Он был слишком мал, чтобы участвовать в игре, но с удовольствием сидел на скамейке и смотрел, как играет его брат. Рядом с ним стояла серебряная стереосистема, которую Лиам взял с собой из дома. Через овальные динамики звучала старая микстейп-лента их отца. Зажав горячее какао в рукавицах, он изо всех сил старался быть диджеем для Лиама и его друзей.

– Нам нужно что-то эпичное, – крикнул ему Лиам, его дыхание превратилось в кристаллы. День был серым и промозглым. Снег валил боком и падал шквалами, как дождь. На льду синяя лыжная куртка Лиама стала черной от слякоти. – Что-то, под что мы можем победить. Как гимн.

В шесть лет Колтон еще не знал, что такое гимн, но уже знал что-то эпичное. На отцовской кассете было полно песен 80-х годов – тяжелых металлических хитов и хард-роковых баллад, от которых тряслась вся скамейка. Он остановился, когда до него дошли начальные ноты чистого гитарного риффа. В этом звуке было что-то скрытое. Что-то волнующее. Перкуссия барабанов билась в его груди. Вонзилась в него, как когти. На льду голова Лиама поднялась, и он показал Колтону большой палец, подняв клюшку.

– Молодец, Си Джей! Оставь это!

В кабинете Уайтхолла было темно, его освещал только зеленый стеклянный колпак настольной лампы. Он отбрасывал тени на широкие дубовые панели, окутывая Колтона и его открытый ноутбук желтым светом. Телефон лежал на столе лицевой стороной кверху, наушники лежали клубком там, где он их выбросил. Начальный рифф гитарного соло эхом отдавался в колонках. Аккорд ми-минор, запечатленный в его подсознании. Say your prayers, little one, don’t forget, my son.

Он выключил телефон. В помещении воцарилась тишина. Она казалась холодной и тяжелой. Ему стало не по себе. Он взглянул на часы и увидел, что прошло всего две минуты с тех пор, как он проверял их в последний раз. Две минуты, а ему казалось, что прошло десять. Ему не нравилось, когда время тянулось таким образом. Когда оно замедлялось до почти неподвижного состояния. Это было похоже на застревание во сне, где его ноги были сделаны из свинца. Невозможно бежать. Невозможно плыть. Темнота приближалась. Его рот был полон воды.

Когда он поднял голову, в дверном проеме появилась фигура.

– Жутковато, что ты предпочитаешь вот так сидеть в темноте, знаешь ли. – Эрик Хейс не стал здороваться, вошел в кабинет и включил верхний свет, когда дверь за ним захлопнулась. В мгновение ока маленькое помещение залил слишком яркий свет. Колтон боролся с желанием прикрыть глаза. В зеркальной темноте большого окна плыли мутные отражения людей, их очертания были неправильной формы. – Слышал новости от Апостола?

– К сожалению. – Колтон закрыл свой ноутбук. – А ты?

– Нет, с тех пор как Гузман был найден мертвым. Мне это не нравится. Что же мы слушаем? – Он взял наушники Колтона и вставил один в свое ухо. – Ну ты и больной, Металика? Я не считал тебя фанатом металлической музыки.

– Я не фанат, – сказал Колтон. Это не было ложью.

Хейс пристально посмотрел на него. Колтон проигнорировал его и вернулся к ноутбуку, прокручивая на доске обсуждение задания предыдущего вечера.

Уголком глаза он заметил, как Хейс выдернул наушник из уха и покрутил его между большим и указательным пальцами. Он чувствовал, как тот обдумывает свои следующие слова, готовясь их выдавить.

– Слушай, – сказал он, постукивая наушником по столу, – моя младшая сестра очень любит мюзиклы. Это не