Расколотое небо - Криста Вольф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Манфред взял у нее лампу, включил свет и тоже высоко поднял.
— Как ты думаешь, достигнет она гавани? — спросил он.
— Непременно.
— А гребцы найдут в затопленном городе людей?
— Да, — кивнула она. — Город не затопило. Просто лодку слишком далеко отнесло от берега.
— Значит, каждый, кто попал в беду, видит наш маяк?
— Да, — сказала Рита, — каждый видит его, если, конечно, хочет.
— И никто больше не погибнет в одиночестве?
— Нет, — ответила она, — никто.
Они погасили лампу. Далекий огонек на реке пропал — утонул или вернулся к родным берегам? Когда они заснули, над ними еще долго шелестел дождь.
Утром светлые капли бежали по тонким телефонным проводам, протянутым мимо их окна на крышу. Одна за другой, одна за другой, все с той же скоростью, все на том же расстоянии, без спешки и без конца.
16Не прошло и девяти месяцев, как их лодка пошла ко дну. А они оказались на разных берегах. Неужели никто не ответил на их сигналы, не разглядел их беды?
За долгие и словно стертые однообразные недели в больнице Рита проделала огромную внутреннюю работу. Часто, особенно часто, возвращается она мыслями к исходной точке: разве сама она своевременно не увидела опасности? В ее распоряжении нет времени, поэтому она нагромождает мысли между настоящим своим «я» и тем роковым событием и постепенно отодвигает его от себя, Чтобы обозреть от начала и до конца.
Отмечая пятнадцатилетие вагоностроительного завода как народного предприятия, одного из самых значительных в городе, городской совет организовал торжественный вечер для всего коллектива. Случайно празднование пришлось на тог день, когда наконец, впервые за многие месяцы, был выполнен план. По существу, праздновалось именно это событие. Только теперь все осознали по-настоящему, какими трудными были последние недели. Острая жажда света, веселья накопилась в каждом. Городские парикмахеры выделывали чудеса, от самой раздевалки облако ароматов плыло над головами женщин. В непривычной обстановке они осваивались быстрее, чем мужчины, которых стесняли отутюженные темные костюмы.
Манфред долго сопротивлялся приглашению Риты. Он вовсе не годится в принцы-супруги, а приемы к тому же вообще скучны.
— А мне не будет скучно, — возразила Рита. Она тщательно готовилась к вечеру.
У входа, где толпились приглашенные, они столкнулись с Метернагелем и его женой, а когда наконец, пожав десятки рук, вошли в зал, то первым, кого они увидели, был Гансхен. Втиснутый в свой конфирмационный черный костюмчик, стоял он на сверкающем паркете под тысячесвечовой хрустальной люстрой, а рядом с ним хорошенькая, как картинка, задорная девушка, года на два старше его, бросала вокруг игривые взгляды.
— Не иначе как с открытки ее вырезал, — заметил Метернагель.
Но девушка была из плоти и крови и звалась Анита. Она дозволила Гансхену почтительно провести ее по залу. Своими огромными кукольными глазами она вытворяла поистине чудеса. Рита с интересом наблюдала за ней. потом окинула взглядом Гансхена, словно впервые увидела его. Тот, буквально обливаясь потом, изо всех сил пытался побороть смертельную застенчивость и распиравшую его гордость.
— Вот кто мне нравится, — прошептал Манфред на ухо Рите. — Тоже своего рода принц-супруг.
Манфред, выпрямившись во весь рост, стоял рядом с Ритой и кивал, когда с ней здоровались, удивляясь, сколько людей ее знает. Они прошлись по залу, как и большинство присутствующих. Нечто вроде смотра до начала праздника, когда можно было себя показать и других посмотреть.
— Сударыня, — воскликнул Манфред, — вы поистине королева бала.
Рита залилась краской, потому что и сама это почувствовала. На ней, по давнему замыслу Манфреда, было бледно-желтое платье — его подарок. Кто украдкой, а кто с откровенным восхищением оборачивался ей вслед. Множество мужских взглядов ее волновало. Она пыталась скрыть за ресницами блеск глаз и от смущения не выпускала руки Манфреда. А он не отрываясь смотрел на нее.
— И как это я мог думать, что приемы скучны?
Между тем на одном из концов огромного подковообразного стола, уставленного салатницами и блюдами с бутербродами, начали произносить речи. Солидные мужчины вытаскивали из левого внутреннего кармана беленькую бумажку и зачитывали текст, который, чертыхаясь, диктовали нынче утром своим секретаршам. Серьезно слушали гости серьезные речи, и даже добросовестно рассыпанный в них юмор цитат (Как говорил наш великий Гете: «Дни — заботам, смех — досугам!») не вызвал ответных улыбок. То один оратор, то другой подхватывал мысль предыдущего, не забывая, однако, это отметить, а значит, все было в полном порядке.
От всей этой торжественности у Гансхена торчком стояли багровые уши. Манфред посмеивался. Рита наступила ему на ногу, чтобы он набрался терпения. Но едва подали сигнал к ужину, он ловко протиснулся к столу и в мгновение ока наполнил две тарелки.
— Трудное дело быть праздничным оратором, — заметил Манфред. — Особенно если это вторая профессия. Сама посуди: весь день ты руководишь министерством или, к примеру, машиностроительным заводом, а вечером должен выступать с праздничной речью. Тут уж ничего не сочинишь, кроме: «Таким образом, мы постоянно и неуклонно…» или: «Итак, мы продолжаем наше победное движение вперед…». Жуть.
— Но всем понравилось, — возразила Рита.
— Понравилось? Люди считают, что иначе нельзя. Что такие речи — серьезные, скучные и высокопарные — должны нисходить на них как благодать. А среди своих все предпочитают балагурить.
— Передай-ка мне еще салату, — попросила Рита. — И подумай лучше о том, что не все, столь непочтительны, как ты.
— Это верно, — согласился Манфред. — Гансхен наверняка нет.
— И Метернагель и я, — сказала Рита.
Больше они об этом не говорили.
В соседнем зале зазвучала музыка. Ощущение, что все они в гостях у самих себя, придало присутствующим храбрости. Вдоль стен еще струился поток любопытных, но он заметно редел, а в центре зала скоплялись оживленные группы, и кельнерам все труднее было лавировать со своими бутылками и бокалами.
Поначалу танцевало лишь несколько молодых пар. Манфред с удовольствием отметил, как гордо и грациозно Рита, уже привыкнув к восхищенным взглядам, вышла с ним под руку на площадку. Она не смотрелась в зеркала, мимо которых они проходили. Она знала: достаточно быть такой, какая она есть, чтобы все восхищались ею. Манфред закружил ее по залу — как давно был тот вечер, когда он холодно и принужденно танцевал с ней! — а ей самый бешеный темп казался черепашьим. Когда же несколько молодых людей сразу бросились приглашать ее на следующий танец, Манфред поймал ее торжествующий взгляд. Сам он не приглашал других женщин, она же, сияя, переходила от одного партнера к другому. Под конец ее пригласил и Гансхен.
Юноша чувствовал себя совсем несчастным. Это можно было предвидеть, и тем не менее его было жаль. Анита нашла поклонников, более подходящих к ее огромным глазам и острым безупречным зубкам. Гансхен признался Рите, что одолжил ее на этот вечер у приятеля. Утешать его было бесполезно, Рита вовсю бранила девушку, но Гансхен прекрасно понимал, почему Анита предпочла ему других кавалеров.
Когда Рита на мгновенье освобождалась, Манфред тут же подходил к ней и шутливо осведомлялся о ее желаниях.
— Танцевать! — требовала она каждый раз. И они шли танцевать.
О чем они говорили — не осталось у них в памяти. Среди множества людей они были словно наедине, и именно это подтверждали их улыбки и взгляды. Ах, праздник уже кончается! Ну и что ж? Разве мало еще у нас впереди праздников? Огни зала кружились, отражаясь в их зрачках, они уже не различали, что движется и что стоит на месте. Наконец, натанцевавшись до упаду, уселись на забытые кем-то в углу стулья.
Настал тот неуловимый момент, который бывает на каждом празднике, когда побледнеют от усталости лица, растреплются прически, улыбки станут вымученными, а тень наступающего утра приглушит сверкание люстры, и не-съеденные яства потеряют свою свежесть. Еще звенели бокалы, еще легко танцевалось, еще аромат духов и вина был нежным и приятным. Но уже каждый шаг, каждый глоток, каждая улыбка подводили к невидимой границе между удовольствием и принуждением, между подъемом чувств и обыденностью.
Рита на несколько секунд закрыла глаза. А когда открыла, перед ней стоял Эрнст Вендланд. Не глядя на него, она посмотрела на Манфреда. Выражение его лица за эти короткие мгновения резко изменилось. Оно стало замкнутым, недоверчивым.
С каким-то недобрым предчувствием Рита перевела взгляд на Вендланда и испугалась. Она тотчас сообразила, что произошло. Весь вечер Вендланд был занят тем, что пожимал десятки рук, чокался с знакомыми и незнакомыми, а нервы, переутомленные от напряжения последних месяцев, требовали одного — отдыха. Увидев танцующую Риту, Вендланд невольно потянулся к ней. Он прошел мимо Манфреда, не обратив на него внимания, он стоял теперь перед ней со счастливой улыбкой на губах, и его взгляд выражал столь многое, что Манфред мгновенно отрезвел, а Рита ужаснулась.