Zевс - Игорь Савельев

– Рейс – в Алма-Ату? – Леша явил внезапное знание, и Кирилл даже немного загордился: нет, не зря он рассказывал в сауне…

– Ага, – Михалыч развеселился и разлил по четвертой. – Ну меня, считай, послали от ОКБ, а так билетов было не достать, у-у, что ты!.. Хотя они стоили аж на четвертак дороже, чем на обычный рейс… Причем билеты в первый и во второй класс по цене друг от друга не отличались, ну, как и везде на внутрисоюзных линиях… Просто первый класс шел как привилегия. Ну а здесь, считай, весь рейс как привилегия… Народ, конечно, ссался, когда выходили к самолету. Видали же, насколько он выше обычных?.. Ну вот… Там еще специальный трап телескопический был, в «Домодедове»; но вот я не помню, он был в тот раз или нет… Он же всегда ломался… Вот то, что под эту машину держали отдельный перрон – это помню хорошо. Довольно далеко, на отшибе, так сказать. Автобусом едешь-едешь…

Глаза Михалыча затуманивались от сладких грез, от неуемной болтливости, которая всегда просыпалась после пятой.

– А что, правда, что в полете кормили икрой с шампанским?

И Кирилл еще более поразился подкованности Леши, хотя ему и икнулось – от неуместного «шампанского».

Михалыч надолго задумался.

– Тарталетки с икрой были, – наконец произнес он. – Но что в них было необычного? Икра тогда не была чем-то из ряда вон… Я вообще скажу так: нас в детстве пичкали рыбьим жиром, так что никакого особого пиетета к икре не было, пррально я говорю? – он обращался к Татищеву, который кивнул, но голову так больше и не поднял. – А вообще жратва была во всяких вагонах-ресторанах, на кораблях всяких – супер!.. И так было до распада эс-эс-эр, детишки… Да, мне обещали, что будут давать ананасы, но не было, да не больно-то и жалко! Да и народ, который заплатил за этот полет на килограмм черной икры больше, естессно, ожидал чего-то… вау! Так вы теперь говорите?.. И восторгов не высказывал. По поводу шампанского так и претензии были… Помню, да, соседка по креслу… Кресла в сто-сорок-четверке, кстати, так себе. «Илы»-то точно покомфортней были. (В этом месте Татищев возмущенно икнул). Журналы какие-то разносили… Почему-то на английском – «Советский Союз» и тому подобное… Вот что я там точно впервые видел, так это стюардов. Ну, в смысле, мужиков-бортпроводников, как сказать?..

Михалыч замолчал, вспоминая; повисла пауза, и солнце освещало просторный кабинет, играло на стаканах и даже в каких-то вазах, пылящихся на шкафах. Молчание было исполнено такого сытого благоговения – в солнечных лучах рисовалась эпоха килограммов черной икры, кают-компаний океанских лайнеров в ослепительной воде, которые почему-то виделись Кириллу сейчас даже четче самолетов. А еще он подумал. А еще он подумал, что это тризна по великим и прекрасным машинам, которые вынырнули из будущего – и ушли обратно, потому что оказались не нужны людям.

Молчание. Светлое, благостное.

– О, там такая казашка со мной летела, как вы теперь говорите? – я-б-вдул? – очнулся Михалыч. – Казашка, но явно с примесью, ну а метисы всегда отличаются особой красотой!.. (Он нагло подмигнул китайцу). Молоденькая такая… И умненькая… Но ее такой папа встречал… Или папик… Там ведь как было? В Москве мы все подъезжали автобусом. Оно и понятно. Это в Москве ты – начальник главка, каких тысячи. А в «Отце яблок» ты единственный и неповторимый! Зурраис!.. Так что в Алма-Ате почти весь рейс разобрали черные «Волги», и даже пара «Чаек» была. Так вот, одна из «Чаек» встречала ее.

Михалыч снова замолчал, но теперь уже печально, даже как-то лирично – без былого гастрономического трепета. Леша сидел в полуотключке. Может быть, в его воображении уже вставали эти восточные миниатюры, навеянные «Отцом яблок»: пески, гигантская белая птица с легким надломом гордой шеи, вереницы очень длинных и очень обтекаемых автомобилей, съезжающиеся со всех сторон пустыни…

– А вы тогда вообще летели на сверхзвуке? Хоть на каком-то участке? Или только на дозвуке? – спросил наконец Кирилл то, что мучило его уже минут пять.

– А?

Михалыч как будто правда не понимал. Очнулся, вытаращился. Потом будто бы начал выкручиваться.

– Особой разницы ведь не было… Там ведь как поймешь? – облака уж очень далеко внизу, поэтому зрительного ощущения скорости не было… По шуму двигателей? А там двигатели, считай, вообще как на другом этаже! В салоне их почти не слышно. Вот этим полет и отличался… По крайней мере, со стороны ви… вестибулярного аппарата полет протеста не вызывал! – Михалыч остался надолго доволен этой фразой. – Ну это у меня вообще штука крепкая… – Постучал зачем-то по столу. Проснулся Татищев. – У меня это вообще как бы отключенная функция – всласть поблевать в полете. – Проснулся китаец. – Ни разу за всю жизнь! Хотя в таких турбулентностях пришлось побывать – врагу не пожелаю! Я даже в грозовой фронт два раза влетал! – Теперь он рубил ладонью воздух, как главнокомандующий небесными войсками. – Я уж не говорю про стандартную «блюй-зону» в районе Байкала…

Вот эта «блюй-зона» и переполнила чашу понимания китайца.

Он вскочил и побежал в уборную, скорей, скорей, сшибая косяки.

Все прочие сидели в благостной нирване, и просидели бы еще долго, если бы не…

Всеобщая томность, как оказалось обманчивая, охватила в тот день все окрестности. Рыбаки, нахохлившись, дремали у воды, гнездились на крохотных каменных, что ли, причалах, потому что к узенькой в этом месте Яузе других спусков не было; все вообще громоздилось здесь, как городок в табакерке: непропорциональные девятиэтажки на заднем плане, мост, который, казалось, выгнулся так – из экономии пространств… Москва тут походила больше на сонный губернский город, нежели на гигантский мегаполис, все метавший и метавший в дальние пространства автострады, как щупальца… Задремав, рухнул с ветки воробей, и у старика со скамейки покатилась шляпа…

Около трех часов пополудни к крыльцу подкатили три очень длинных и очень обтекаемых легковых автомобиля. Они миновали будочку сторожа, или дворника, шут его уже разберет, кто это был, – этого краснощекого старика, но тот на всякий случай взял под козырек, проводив неведомые машины сощуренным взглядом. Из иномарок стали выходить большие чины, лоснясь отворотами белых рубашек, и не медля, и не ожидая встречи, сразу стали подниматься в приемную генерального. Их не успели толком рассмотреть. Вахтер, вскочив, не знал, как встречать таких гостей, но они проходили и сами – благо турникет-вертушка не работал. Все, что сообразил вахтер, – это кинуться к аппарату внутреннего телефона. В некоторых отделах этот выход увидели: где-то покуривали в окно, а потому были даже слегка ослеплены солнцами, катавшимися в длинных черных крышах. Некоторые, особо хладнокровные, даже поспорили, что это за машины: насупленные «лбы» и характерные шильдики на багажниках вроде бы выдавали «БМВ» (и особенно фирменные фары – с горящим кольцом по слепому центру, как затмение солнца), но для стандартных «бэх» машины были длинноваты; а впрочем, для Москвы «БМВ» давно уже превратилась в сколь универсальное, столь и безликое средство передвижения.

По одним отделам пронесся слух, что приехал сам вице-премьер и с ним восемь министров да генералов в штатском. Другие говорили, что примчались «соколы» из будущей объединенной корпорации, и прежде подковерная борьба вступила, так сказать, в решающую фазу. Говорили так – и… прятали электрочайники. Здесь привыкли, что при любой проверке надо прятать чайники (а при одном из директоров их приходилось прятать постоянно: не любил). Наконец, кто-то продолжал сидеть спокойно, не ведая о нависшей грозе.

Но случилось небывалое – генерального не оказалось на месте. Испуганная секретарша проворно закинула в ящик стола детектив, который читала, и стала названивать шефу на мобильный. Попутно врала, что директор на срочном совещании, но уже одевается и едет (запоздало спохватилась: почему «одевается», лето на дворе!!!). Попутно раздумывала, как поступить, – не держать же этих людей в приемной! – надо, наверное, отпереть кабинет, усадить, предложить чаю… Но все сделал Чпония. Откуда он выскочил – как черт из табакерки, было не вполне понятно, ведь его кабинет находился в другом конце коридора; он все-таки выскочил, на ходу застегивая пиджак: такую возможность Чпония упустить не мог. А может, сам же и подстроил? – мелькнуло даже у секретарши, которая, впрочем, тут же устыдилась своей смелости, потупившись в кофе-машину. Да, она уже делала кофе, чаек, проворно доставала из шкафа чашки-блюдца, потому что гостей было много; Чпония распоряжался мелкими жестами. Он вообще весь как-то пресмыкался, и к его обычной вертлявости прибавилось… прибавилось еще что-то. Улыбаясь гостям, тряся им руки, о чем-то гортанно говоря – тем, кто понимал, он все делал и делал жесты секретарше, не давал ей покоя. Когда наконец она отперла кабинет генерального и отпала с трясущеюся связкою ключей, Чпония пригласил всех широким жестом, а перед ней захлопнул дверь: «Чай попозже».