Лирика - Эдгар По

Словно строфы саг размерном

Под пэан колоколов

И под звон;

Вопит, пляшет в ритме верном,

Словно строфы саг размерном,

В лад сердцам колоколов,

Под их стоны, под их звон,

Звон, звон, звон;

Вопит, пляшет в ритме верном,

Звон бросая похорон

Старых саг стихом размерным;

Колокол бросая в звон,

В звон, звон, звон,

Под рыданья, стоны, звон,

Звон, звон, звон, звон, звон,

Звон, звон, звон

Под стенящий, под гудящий похоронный звон,

(1914)

Перевод В. Брюсова

39а. К ЕЛЕНЕ

Тебя я видел раз, один лишь раз.

Ушли года с тех пор, не знаю, сколько,

Мне чудится, прошло немного лет.

То было знойной полночью Июля;

Зажглась в лазури полная луна,

С твоей душою странно сочетаясь,

Она хотела быть на высоте

И быстро шла своим путем небесным;

И вместе с негой сладостной дремоты

Упал на землю ласковый покров

Ее лучей сребристо-шелковистых,

Прильнул к устам полураскрытых роз.

И замер сад. И ветер шаловливый,

Боясь движеньем чары возмутить,

На цыпочках чуть слышно пробирался:

Покров лучей сребристо-шелковистых

Прильнул к устам полураскрытых роз,

И умерли в изнеможеньи розы,

Их души отлетели к небесам,

Благоуханьем легким и воздушным;

В себя впивая лунный поцелуй,

С улыбкой счастья розы умирали,

И очарован был цветущий сад

Тобой, твоим присутствием чудесным.

Вся в белом, на скамью полусклонясь,

Сидела ты, задумчиво-печальна,

И на твое открытое лицо

Ложился лунный свет, больной и бледный.

Меня Судьба в ту ночь остановила

(Судьба, чье имя также значит Скорбь),

Она внушила мне взглянуть, помедлить,

Вдохнуть в себя волненье спящих роз.

И не было ни звука, мир забылся,

Людской враждебный мир, - лишь я и ты,

(Двух этих слов так сладко сочетанье!),

Не спали - я и ты. Я ждал - я медлил

И в миг один исчезло все кругом.

(Не позабудь, что сад был зачарован!)

И вот угас жемчужный свет луны,

И не было извилистых тропинок,

Ни дерна, ни деревьев, ни цветов,

И умер самый запах роз душистых

В объятиях любовных ветерка.

Все - все угасло - только ты осталась

Не ты - но только блеск лучистых глаз,

Огонь души в твоих глазах блестящих.

Я видел только их - ив них свой мир

Я видел только их - часы бежали

Я видел блеск очей, смотревших в высь.

О, сколько в них легенд запечатлелось,

В небесных сферах, полных дивных чар!

Какая скорбь! какое благородство!

Какой простор возвышенных надежд,

Какое море гордости отважной

И глубина способности любить!

Но час настал - и бледная Диана,

Уйдя на запад, скрылась в облаках,

В себе таивших гром и сумрак бури;

И, призраком, ты скрылась в полутьме,

Среди дерев, казавшихся гробами,

Скользнула и растаяла. Ушла.

Но блеск твоих очей со мной остался.

Он не хотел уйти - и не уйдет.

И пусть меня покинули надежды,

Твои глаза светили мне во мгле,

Когда в ту ночь домой я возвращался,

Твои глаза блистают мне с тех пор

Сквозь мрак тяжелых лет и зажигают

В моей душе светильник чистых дум,

Неугасимый светоч благородства,

И, наполняя дух мой Красотой,

Они горят на Небе недоступном;

Коленопреклоненный, я молюсь,

В безмолвии ночей моих печальных,

Им - только им - и в самом блеске дня

Я вижу их, они не угасают:

Две нежные лучистые денницы

Две чистые вечерние звезды.

(1895)

Перевод К. Бальмонта

40а. К ЭННИ

Слава небу! был кризис,

Опасность прошла.

С болезнью, что грызла,

Что медленно жгла,

Та, что названа "Жизнью",

Лихорадка прошла.

Грустно я знаю,

Что нет больше сил;

Мне и членом не двинуть,

Я лежу, я застыл;

Ну, так что же! Мне лучше,

Когда я застыл.

Я покоюсь так мирно,

В постели простерт,

Что тот, кто посмотрит,

Подумает: мертв,

Задрожит, меня видя,

Подумав: он - мертв.

Стенанья, страданья,

Вздохи, рыданья

Утихли вдруг,

И сердца жестокий,

Ужасный, глубокий,

Сердца стук.

Болезнь, и тошноты,

И муки - прошли,

Лихорадки исчезли,

Что череп мой жгли;

Те, что названы "Жизнью",

Лихорадки прошли.

И о! из всех пыток,

Что была всех сильней,

Успокоилась жажда

В груди моей,

Та жгучая жажда

Проклятых страстей:

Я глотнул; и погас он,

Нефтяной ручей!

Я глотнул чистой влаги,

Что катилась, журча,

Струилась так близко

Под ногой, из ключа,

Из земли, в неглубокой

Пещере ключа.

И о! никогда пусть

Не подскажет вам хмель,

Что темно в моей келье,

Что узка в ней постель.

Разве люди в иную

Ложатся постель?

Чтобы спать, лишь в такую

Должно лечь постель.

Рассудок мой - Тантал

В ней исполнен грез,

Забыл, не жалеет

О прелести роз,

О волненьях при виде

Мирт и роз.

Теперь, когда спит он,

И покой так глубок,

Святей ему дышит

Анютин глазок;

Аромат здесь он слышит

Твой, Анютин глазок!

Розмарин здесь, и рута,

И Анютин глазок.

Так, я счастлив в постели

Дыханием грез

И прелестью Энни,

Омытый в купели

Ароматных волос

Прекрасной Энни.

Поцелуем согретый,

Лаской нежим, - на грудь

Преклонился я к Энни,

Чтоб тихо уснуть,

Ей на грудь, словно в небо,

Чтоб глубоко уснуть.

Свет погашен; покрыт я,

Постель тепла.

Энни ангелов молит,

Да хранят ото зла,

Да хранит их царица

Меня ото зла.

И лежу я спокойно,

В постели простерт,

Любовь ее зная,

А вы скажете: мертв!

Я покоюсь так мирно,

В постели простерт,

Любовью согретый,

А вам кажется: мертв!

Вы, увидя, дрожите,

Подумав: мертв!

И ярче сердце,

Чем н_а_ небе звезды

Ночью весенней

В нем светит Энни!

Горит разогрето,

Любовию Энни,

И мыслью и светом

Глаз моей Энни!

(1924)

Перевод В. Брюсова

41а. ЭЛЬ-ДОРАДО

Он на коне,

В стальной броне;

В лучах и тенях Ада,

Песнь на устах,

В днях и годах

Искал он Эль-Дорадо.

И стал он сед

От долгих лет,

На сердце - тени Ада.

Искал года,

Но нет следа

Страны той - Эль-Дорадо.

И он устал,

В степи упал...

Предстала Тень из Ада,

И он, без сил,

Ее спросил:

"О Тень, где Эль-Дорадо?"

"На склоны чер

ных Лунных гор

Пройди, - где тени Ада!

В ответ Она.

Во мгле без дна

Для смелых - Эль-Дорадо!"

(1924)

Перевод В. Брюсова

42а. МОЕЙ МАТЕРИ

И ангелы, спеша в просторах рая

Слова любви друг другу прошептать,

Признаньями огнистыми сжигая,

Названья не найдут нежней, чем "мать".

Вот почему и вас так звал всегда я:

Вы были больше для меня, чем мать,

Вы в душу душ вошли, - с тех пор, как, тая,

Виргиния взнеслась, чтоб отдыхать!

Моя родная мать скончалась рано,

Она - мне жизнь дала, вы дали - той,

Кого любил я нежно и безгранно.

Вы более мне стали дорогой

Так бесконечно, как в священной дрожи,

Душе - она, чем жизнь своя дороже.

(1924)

Перевод В. Брюсова

43а. АННАБЕЛЬ ЛИ

Много лет, много лет прошло

У моря, на крае земли.

Я девушку знал, я ее назову

Именем Аннабель Ли,

И жила она только одной мечтой

О моей и своей любви.

Я ребенок был, и ребенок она,

У моря на крае земли,

Но любили любовью, что больше любви,

Мы, или Аннабель Ли!

Серафимы крылатые с выси небес,

Не завидовать нам не могли!

Потому-то (давно, много лет назад,

У моря на крае земли)

Холоден, жгуч, ветер из туч

Вдруг дохнул на Аннабель Ли,

И родня ее, знатная, к нам снизошла,

И куда-то ее унесли,

От меня унесли, положили во склеп,

У моря, на крае земли.

Вполовину, как мы, серафимы небес

Блаженными быть не могли!

О, да! потому-то (что ведали все

У моря на крае земли)

Полночью злой вихрь ледяной

Охватил и убил мою Аннабель Ли!

Но больше была та любовь, чем у тех,

Кто пережить нас могли,

Кто мудростью нас превзошли,

И ни ангелы неба, - никогда, никогда!

Ни демоны с края земли

Разлучить не могли мою душу с душой

Прекрасной Аннабель Ли!

И с лучами луны нисходят сны

О прекрасной Аннабель Ли,

И в звездах небеса горят, как глаза

Прекрасной Аннабель Ли,

И всю ночь, и всю ночь, не уйду я прочь,

Я все с милой, я с ней, я с женой моей,

Я - в могиле, у края земли,

Во склепе приморской земли.

(1924)

Перевод В. Брюсова