Орланда - Жаклин Арпман

— Но почему же ты ничего не сказала?

— Я боялась тебя огорчить.

Оба тома под номером «шестнадцать» по-прежнему соседствуют на стеллаже.

Поля угнетала невероятная деликатность родителей, их забота друг о друге, это отвратило его от семейной жизни с ее чудовищными требованиями. Он выбрал свободу и стал развратником. Сорокалетний мужчина был польщен вниманием юного красавца, но он твердо решил, что не позволит яду нарциссизма отравить свой трезвый рассудок, отсюда — деньги на кухонном столе и попытка выкинуть все из головы. Поль — человек дисциплинированный: приняв решение, он выполнил его, и вот теперь снова видит перед собой молодого человека, которому плевать, что его приняли за проститутку, — больше всего на свете он сейчас хочет дочитать роман. Да к тому же смотрит ему прямо в глаза невинным взглядом, забыты любовные объятия прошлой ночи, и Поль Рено говорит себе, что ошибся и книге его матери, пожалуй, ничто не угрожает.

— Прекрасно. Берите.

— Я верну ее через день или два. Хотите — брошу в почтовый ящик?

Последнее предложение окончательно убедило Поля в том, что опасаться нечего.

— Он слишком мал. Звоните, во второй половине дня, между шестью и семью вечера, я всегда дома.

— Очень мило с вашей стороны! весело поблагодарил Орланда и удалился, оставив человека за своей спиной в глубокой задумчивости.

Если не забуду, вернусь через час взглянуть, как у него дела.

Орланда решил было отправиться на улицу Малибран, но, выйдя на улицу, тут же раздумал идти в обшарпанную квартирку Люсьена Лефрена. Погода по-прежнему стояла прекрасная, что редко случается в Брюсселе в апреле, Орланде хотелось наслаждаться жизнью, и он решил прогуляться, отдавшись на волю вдохновения. Он направился вверх по авеню Луи Лепутра, пересек площадь, добрался до авеню Бругманн, повернул на улицу Беркендейл и быстрым шагом прорысил по улице Роденбах. Оказавшись в конце концов на площади Константена Менье, он сделал вид, что ужасно удивился… обманывая самого себя.

Впрочем, вряд ли Орланда действительно отдавал себе отчет в том, что просто возвращается домой. Оказавшись перед закрытой дверью, от которой у него не было ключей, Орланда почувствовал легкое головокружение: он почти ощущал просторную квартиру, вспоминал, как легко там было шагать из угла в угол, не натыкаясь на мебель. Велосипед в закоулках детства был ближе к Орланде, чем к Алине: он ведь находился в ссылке и не мог ни побродить вволю по квартире, ни отправиться в Ахен собирать первоцветы на лужайке. В это мгновение Орланда впервые почувствовал, что ему не хватает Алины, и понял пожирающую ее раздвоенность. С той самой минуты в кафе напротив Северного вокзала он играл с телом другого человека, изучал его, как обследуют снятый в аренду дом: ходишь повсюду, открываешь ящики, замирая от восторга перед стопкой аккуратно сложенных шарфиков, как будто разгадал несколько жгучих тайн; сделав на кухне омлет на чужой сковородке, обнаруживаешь, что у него совершенно незнакомый вкус; чужой плащ, наспех сдернутый с вешалки, чтобы выйти в дождь, меняет запах капель; даже сон в чужой кровати не похож на забытье в родной спальне. Все возбуждает сильнее, самые незамысловатые движения, жесты и поступки обретают новое качество, но Орланда, не перестававший восхищаться своим новым обличьем, внезапно осознал, что вход в собственное жилище ему заказан. В субботу он побежал в книжный за томом Бальзака, не успев сообразить, что отрезан от своих книг, — именно поэтому он так прицепился к библиотеке Поля Рено. Неудержимый импульс выбросил его вон из тела Алины, потому что он ненавидел тюрьму, и вот он снова заперт — но за пределами своего дома: за секунду Орланда понял — ненависть к тюремщику не исключала любви к книгам, огромной ванне, застекленному мостику под зарослями бугенвиллей и светлых стен в комнатах, почти свободных от мебели. От этой мысли Орланда яростно поежился и уже почти развернулся, чтобы отправиться восвояси, как вдруг дверь открылась, выпуская на волю Алину и Альбера.

— Да нет же, это точно: в понедельник мы ужинаем в Жельфюсов!

Альбер вышел первым и направился к машине. Он прошел мимо молодого человека, не заметив его, а Алина на мгновение задержалась у зеркала в холле. Обернувшись, она сразу увидела Орланду и узнала его. А узнав — подпрыгнула. Он улыбнулся и поклонился ей церемонно и слегка насмешливо. Она коротко пробормотала в ответ: «Здравствуйте!» — и догнала Альбера, яростно вбивая каблуки в тротуар, что заставило Орланду тихонько рассмеяться: покинув молодую женщину, он сохранял с ней близость, он ее понимал, он знал, что сейчас она в ярости, ей хочется отхлестать его по щекам, вот она и «утюжит» асфальт, не осознавая этого.

Они сели и уехали, и я разрываюсь на части, не зная, за кем последовать.

Так, посмотрим… Ага, я собиралась вернуться к Полю Рено…

Как только Орланда ушел, Поль отправился на кухню и отметил, что молодой человек вымыл за собой чашку, тарелку и нож и сложил все в сушку, масло поставил в холодильник, а хлеб убрал в хлебницу. Одинокий человек либо живет в полном бардаке, либо педантично аккуратен: Поль Рено оценил усердие. Затем, предположив, что мысли его освободятся от юноши, начал готовить ужин. Делал он это тщательно и организованно: меню было составлено заранее — жареный цыпленок и зеленый салат, заправленный маслом с уксусом. Поль поставил птицу жариться в духовку, а когда она стала золотистой, переместил ее в микроволновку. Заправив салат, он достал цыпленка, поставил всю еду на поднос и понес в столовую. Прежде чем сесть, он выбрал среди пластинок концерт Шумана, в исполнении, больше отвечавшем его вкусам, чем манера Грембера. Осуществляя все эти действия, Поль был предельно сосредоточен и несказанно удивился, поняв, что снова думает об Орланде, — вместо того чтобы спокойно вкушать цыпленка и наслаждаться музыкой. Десять минут размышлений вылились в одну-единственную фразу:

— Что же это за молодой человек, который «снимает» мужчину моего возраста на концерте, а потом отказывается брать деньги?

Ну, для Поля Рено естественно задаваться таким вопросом, но мы-то, мы — знаем.

Подождем.

Пропустим несколько кадров — я пока снова принесу извинения Вирджинии Вулф — и продолжим.

— Все-таки странно, что молодой человек, которому едва ли больше двадцати и который до вчерашнего дня работал в журнале, собиравшемся опубликовать материал о диве с более чем странным и смешным сценическим псевдонимом, бросает взгляд на книжный шкаф и тут же понимает, в какие годы ее собирали! Я никогда еще не читал настолько плохой литературы: следовательно, он читает только хорошую литературу. Да-да, он что-то говорил о плагиате, о Бальзаке и о Люсьене де Рюбампре. Я не открывал романов с лицейских времен и не уверен, что вспомню, в каком именно искать Люсьена де Рюбампре. Конечно, по возрасту он гораздо ближе к школьной скамье, чем я, но разве я тогда прочел хоть что-нибудь помимо обязательной по программе «Евгении Гранде»? Я предпочитал музыку чтению: малыш Люсьен, кажется, больше расположен к филологии. В конечном счете никакой тайны, скорее всего, не существует: он любит литературу, но работает, чтобы зарабатывать на жизнь, возможно, он еще учится и сам платит за учебу, а я просто отношусь к тому типу людей, которые его привлекают.

Он мельком подумал о двух очень молодых женщинах, проявивших к нему благосклонность, и сказал себе, что может признать — и это вовсе не бахвальство, а всего-навсего здравый смысл, необходимый любому честному человеку! — что ему случалось нравиться.

— Прекрасно, здесь и остановимся, он вернет мне книгу моей матери, и я о нем забуду.

Что ж, посмотрим.

Орланда, застыв на тротуаре, смотрел, как отъезжает машина, в которой разнервничавшаяся Алина с трудом заставляла себя слушать комментарии Альбера к последнему повороту дела Бордье (напомним, что речь шла о серьезных проблемах внутреннего движения). Алина была очень занята весь день, и так было лучше для нее, потому что, стоило ей отвлечься, и она оказывалась во власти того же невероятного напряжения, что накануне выгнало ее из дому. «Что со мной?» — спрашивала она себя, хватаясь то за одно занятие, то за другое, и все ускоряла и ускоряла темп… чтобы не было времени подумать и ответить на собственный вопрос. В шесть ей пришлось вернуться и тщательно скрывать свою вздрюченность от Альбера. Он и сам был достаточно раздражен: Бордье поддались настроениям Ренье и заговорили о поездке в Гонконг — осмотреть на месте башню Фостера.

— Ты только вообрази! Отец и двое братьев, Ренье и я — Мальбруки хреновы! — летим пятнадцать или двадцать часов самолетом, причем из Парижа либо с пересадкой в Токио, в Гонконг на каком-нибудь жутком драндулете, в аэропорту стоит «под парами» наемный автомобиль, и вот пятеро важных мужчин в костюмах с кейсами в руках сходят с трапа — берегись, город, гангстеры идут! Нас сопровождают неестественно чинные банкиры, они везут нас смотреть эскалаторы — смотреть, смотреть и еще раз смотреть! Необходимо оправдать затраты на поездку, так что придется смотреть внимательно, до черных мух в глазах, и тогда уж обратно — в гостиницу, а банкиры, естественно, ужинают с нами, мы разговариваем, а на следующий день все сначала. Разворачиваются и изучаются планы, Бордье задают вопросы — ты и представить себе не можешь, какие невероятные вопросы они умеют задавать! Езда — так езда, говорит старик, и сыновья дружно кивают. А вы можете это сделать? Я могу. Ах так, вы можете! Он может. Мы уезжаем. Придется снова возвращаться в Токио, ждать вылета — не знаю, сколько рейсов из Токио каждую неделю, если очень сильно повезет, я увижу Фудзияму — в прошлом году был такой сильный туман, что Антуан ни черта не разглядел. Неделя — я уверен, целая неделя будет потеряна для работы!