Говардс-Энд - Эдвард Форстер

— Вы сказали «в новом доме», мисс Шлегель. Значит, вы съезжаете с Уикем-плейс?

— Да, года через два-три, когда закончится срок аренды. Придется.

— А вы давно здесь живете?

— Всю жизнь.

— Вам будет жаль покидать этот дом.

— Наверное. Но мы пока плохо это осознаем. Мой отец… — Маргарет осеклась, потому что они подошли к отделу канцелярских товаров в «Хеймаркет Сторс», где миссис Уилкокс собиралась заказать несколько поздравительных открыток.

— Если можно, что-нибудь особенное, — вздохнула она.

У прилавка она встретила знакомую, пришедшую сюда с той же целью, и вступила с ней в ничем не примечательную, бесконечную беседу. «Мой муж и дочь отправились в путешествие на автомобиле». «И Берта тоже? Подумать только, какое совпадение!» Маргарет, хотя и не была человеком практическим, в этой компании могла бы блеснуть. Пока дамы разговаривали, она просмотрела кипу открыток и протянула один образчик миссис Уилкокс. Та обрадовалась — такая оригинальная картинка, такие милые пожелания. Она закажет сотню, и у нее нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Потом, когда продавец начал оформлять заказ, она вдруг сказала:

— Знаете, я подожду. Все-таки подожду. Ведь еще масса времени, не правда ли? И у меня будет время узнать мнение Иви.

Кружными путями они дошли до экипажа. И когда обе уселись, миссис Уилкокс спросила:

— Но разве нельзя ее возобновить?

— Простите? — не поняла Маргарет.

— Я имею в виду аренду.

— Ах аренду! Значит, вы все это время о ней думали? Как вы добры!

— Уверяю вас, что-нибудь можно сделать.

— Нет, земля теперь стоит дорого. Они собираются снести дом на Уикем-плейс и построить такие же апартаменты, как ваши.

— Но это ужасно!

— Ужасны арендодатели.

— Это чудовищно, мисс Шлегель! — с негодованием воскликнула пожилая дама. — Это неправильно. Я и подумать не могла, что над вами нависло такое несчастье. От всего сердца вам сочувствую. Расстаться с домом, с домом своего отца — этого нельзя допустить. Это хуже, чем смерть. Я бы скорее умерла… О, бедные девочки! Можно ли назвать справедливой цивилизацию, если люди не могут умереть в стенах, в которых родились? Дорогая, мне так жаль…

Маргарет не знала, что и сказать. Миссис Уилкокс, должно быть, устала от магазинов и теперь была на грани истерики.

— Однажды чуть было не снесли Говардс-Энд. Меня бы это убило.

— Говардс-Энд, судя по всему, не такой дом, как наш. Мы любим свой дом, но в нем нет ничего примечательного. Как вы могли заметить, это обычный лондонский дом. Мы легко найдем другой.

— Это вам только кажется.

— Опять недостаток опыта, полагаю! — воскликнула Маргарет, потихоньку пытаясь сменить разговор. — Мне нечего возразить, когда вы поднимаете эту тему, миссис Уилкокс. Жаль только, что я не вижу себя такой, какой представляюсь вам, — уменьшенной до Backfisch.[23] Настоящей ingénue.[24] Очаровательной, хорошо начитанной для своего возраста, но неспособной…

Однако миссис Уилкокс не желала разговаривать о другом.

— Поедемте со мной в Говардс-Энд, — сказала она с необычайной горячностью. — Я хочу, чтобы вы его увидели. Вы ведь его никогда не видели. Мне интересно, что вы о нем скажете, потому что вы умеете так хорошо говорить о разных вещах.

Маргарет взглянула на злой туман вокруг, на усталое лицо своей спутницы.

— Когда-нибудь позже я с удовольствием поехала бы с вами, — сказала она, — но сегодня погода совсем не благоприятствует такому путешествию. Лучше отправимся потом, со свежими силами. К тому же дом ведь наверняка закрыт?

Ответа она не получила. Миссис Уилкокс казалась раздосадованной.

— Мы могли бы поехать туда в другой раз?

Подавшись вперед, миссис Уилкокс постучала по стеклу.

— Назад, на Уикем-плейс, пожалуйста! — велела она кучеру, не сочтя нужным ответить на вопрос Маргарет. — Тысяча благодарностей, мисс Шлегель, за вашу помощь.

— Не стоит.

— Какое облегчение больше не думать о подарках — особенно о рождественских открытках. Я очарована вашим выбором.

Теперь пришла очередь миссис Уилкокс не получить ответа. Раздосадована была Маргарет.

— Муж и Иви приедут послезавтра. Поэтому я и вытащила вас сегодня в магазины. Я осталась в городе, в основном чтобы купить подарки, но до сегодняшнего дня так ничего и не купила, а теперь он пишет, что вынужден сократить поездку — погода плохая, и повсюду на дорогах сидят в засаде полицейские. Ужасно, почти как в Суррее. Наш шофер такой осторожный, и мужу крайне неприятно, что к ним относятся как к каким-нибудь лихачам.

— Почему?

Ну, разумеется, потому что он… он не лихач.

— Он превысил скорость, как я понимаю, и придется ему пострадать вместе с низшими существами.

Миссис Уилкокс замолчала. Они ехали домой в атмосфере все большей натянутости. Город имел сатанинский вид, его улицы, те, что поуже, производили гнетущее впечатление, напоминая галереи угольной шахты. Туман не повредил торговле, ибо лежал высоко, и сквозь освещенные окна магазинов можно было увидеть роящихся внутри покупателей. Скорее это было помрачение духа, охватившее человеческое сознание и нашедшее в его глубине еще более мрачную тьму. Раз десять Маргарет пыталась заговорить, но что-то перехватывало ей горло. Она чувствовала себя ничтожной и неловкой, но ее размышления о Рождестве становились все скептичнее. Мир? Быть может, Рождество и приносит какие-то дары, но есть ли на свете хоть один лондонец, к которому в Рождество приходит умиротворение? Желание испытать радостное возбуждение и насладиться праздником в полной мере уничтожило этот чудесный дар. Благоволение? Разве она заметила его следы в толпах покупателей? Или в себе? Она не удосужилась откликнуться на приглашение миссис Уилкокс только потому, что оно показалось необычным и требовало работы воображения, — она, кому от природы было назначено лелеять это самое воображение. Нужно было согласиться, чуть больше сблизиться с миссис Уилкокс за время поездки, а не отвечать холодным тоном: «Мы могли бы поехать туда в другой раз?» Весь скептицизм Маргарет улетучился. Другого раза не будет. Эта печальная женщина больше ее не позовет.

Они расстались у апартаментов. Сказав положенные при прощании слова, миссис Уилкокс вошла внутрь, а Маргарет смотрела, как высокая одинокая фигура медленно проплывает по холлу в сторону лифта. Когда закрылись стеклянные двери, у Маргарет возникло ощущение, что миссис Уилкокс заточили в темницу. Сначала исчезла ее красивая голова, все еще закутанная в меха, а потом и длинный шлейф юбки. Женщина непостижимой исключительности поднималась к небу, словно редкий экземпляр, заключенный в бутылку. Но что это было за небо — свод, совсем черный, похожий на адский, с которого вниз летит сажа!

Во время обеда Тибби, заметив, что Маргарет хочется помолчать, стал приставать к ней с разговорами. Не то чтобы брат был вредным, но с младых ногтей какая-то злая сила заставляла его делать вещи неприятные и неожиданные. Нынче он стал долго и подробно рассказывать ей о своей школе без пансиона, которой иногда оказывал честь своим посещением. Рассказ был интересный, и обычно Маргарет сама настаивала, чтобы он делился с ней впечатлениями, но сейчас она не могла увлечься беседой, ибо ее мысли сосредоточились на незримом. Она поняла, что у миссис Уилкокс, любящей жены и матери, была одна-единственная страсть в жизни — ее дом, и что тот момент, когда она пригласила Маргарет разделить с ней эту страсть, был наполнен особым смыслом. Ответить «в другой раз» значило проявить глупость. «В другой раз» годилось для кирпичной кладки, а не для Святая Святых, в которую превратился Говардс-Энд. Особого любопытства Маргарет не испытывала. Летом она достаточно наслушалась об этом месте. Девять окон, дикий виноград, шершавый вяз не пробуждали в ней никаких чувств, и она предпочла бы отправиться на концерт. Но воображение взяло верх. Пока брат разглагольствовал, Маргарет приняла решение, чего бы ей это ни стоило, пойти и уговорить миссис Уилкокс вместе поехать в Говардс-Энд. После обеда она зашла в апартаменты.

Миссис Уилкокс только что уехала и вернется только на следующий день.

Маргарет сказала, что это не важно, быстро спустилась по лестнице и взяла экипаж до вокзала Кингс-Кросс. Она была уверена, что эта поездка важна, хотя едва ли могла объяснить почему. Здесь было что-то от заточения и побега, и хотя она не знала, когда отходит поезд, все-таки внимательно вглядывалась в часы Сент-Панкраса.

Вскоре из тумана выплыли и часы Кингс-Кросса, вторая луна на этом инфернальном небе, и кеб остановился. Поезд на Хилтон отходил через пять минут. От волнения она попросила билет только в один конец. И тут ее приветствовал негромкий счастливый голос, произнесший слова благодарности.