Возвращение любви - Ирина Хохлова

Глава седьмая

«19 августа.

Я вернулась в пустой дом. Из записки, оставленной хозяйкой, узнала, что та уехала в Брянск к младшему сыну и ждать ее надо не раньше, чем через полгода.

На улице стояла жара. Но, когда я открыла дверь, на меня дохнуло могильным холодом. Мысли, которые я настойчиво гнала все это время, вдруг навалились снова.

Мысли о том, что я ненароком погубила самого дорогого мне человека.

Пустой дом, пустой мир. Меня никто не ждет. Меня никто не любит. Так зачем, спрашивается, жить?

Чтобы обрести хоть какую-то отдушину, начала вести дневник. Вернее, не начала, я вела дневник и раньше, как говорится, в девичестве. Время от времени записывала впечатления прожитого дня, когда училась в старших классах, регулярно — в те три месяца, когда ждала Валерия. После свадьбы сказала себе — довольно, у Елены Угловой нет времени заниматься всякой ерундой. Надо спешить жить!

И вот теперь, после стольких лет, после ужасной потери, я отыскала старую тетрадку. Когда начала перечитывать, время для меня словно остановилось. В какой-то момент вдруг почувствовала, что по щекам текут слезы. Там, в далеком прошлом, жила и радовалась жизни, мечтала о прекрасном принце и надеялась на скорую встречу неплохая, чуть-чуть сентиментальная девочка Лена. Почему же жизнь сложилась так бестолково? Почему не вышло счастья с Валерием? За что все эти муки? В чем я виновата?!

Долгое время просидела, не шелохнувшись. Удары сердца звоном отдавались в ушах. Потом волнение улеглось, сердце вошло в свой обычный ритм, но меня почему-то начала обволакивать сонливость. Может, это и к лучшему Если сейчас не усну, то груз тоски, который все время ощущаю, просто раздавит меня»

«22 августа.

Спала почти до одиннадцати. Пробудилась от внезапного прикосновения: как будто кто-то ласково гладил меня по лицу. Так, бывало, делал Валера…

Едва открыла глаза, как сразу зажмурилась: солнце светило прямо в окошко. Это солнечный луч разбудил меня.

Шлепая босыми ногами, вышла на середину комнаты и невольно ойкнула: мой дневник лежал раскрытым на столе. Почему я испугалась одной мысли, что кто-то посторонний может его прочитать? Представила, как этот «кто-то» цинично и гнусно усмехается. Разве не гнусность — читать чужие записи? Разве, проникая в глубь моей души, он не проникает и в глубь меня самой? Разве это не то же самое изнасилование, только нематериализованное? Как я ненавижу насилие!

Захлопнула дневник, точно нанесла удар по рукам, тянущимся к моему телу. Сунула под подушку, — потом перепрячу. Но почему это было для меня так важно? Может, потому, что слишком дорожила им? Может, втайне хотела, чтобы кто-то, кому очень доверяю, со временем все же прочел его, понял, как я страдаю, и пожалел меня?

Не знаю, сама не могу разобраться в своих мыслях и желаниях. Весь день мне не хотелось никуда идти, не хотелось ничего делать. Кое-как причесавшись и накинув ситцевый халат, приготовила завтрак, без аппетита поела. Затем взяла книгу любимой Франсуазы Саган и весь день читала.

К вечеру опять впала в странное состояние. Накануне от тягостных мыслей меня избавил сон и с тех пор, кажется, я все пребываю во сне, и то, что со мной происходит, — происходит во сне. И я не могу проснуться без посторонней помощи. Но как долго продлится этот сон?

А вдруг — вечно, до самой смерти? Эта мысль повергла меня в ужас. Вскочила с кресла в котором так уютно провела несколько часов. Прежний уют раздражал. То, что раньше дарило успокоение, сделалось орудием пытки. Достала из-под подушки дневник и перечитала вчерашние записи. Как все глупо и наивно! А сколько грамматических и стилистических ошибок! И это писала я, преподаватель языка и литературы! Как не стыдно!

А вот и не стыдно. Ибо кому предназначены мои записи? Никому! Я вытерла клеенку на столе, села и на новой странице поставила эту самую дату — 22 августа.

Удивительное чувство вызывают чистые страницы тетради. Они олицетворяют для меня будущее. И так же, как в будущем, Представляешь себе только радужные дни; на чистом листе бумаги, кажется тебе, будут запечатлены самые умные, самые необыкновенные мысли. Но когда лист уже исписан, он становится, увы, прожитым днем, на который не хочется оглядываться. Исписанный лист уже неинтересен. Интересны чистые листы, на которых можно собственную жизнь переиграть заново.

Но не погубило ли меня именно это постоянное устремление в будущее? Я ждала счастья от грядущего и совершенно не задумывалась о том, что происходит в данный момент. Я была недовольна Валерой и все ждала, что он исправится в будущем. Вместо того, чтобы совместными усилиями попытаться исправить все в настоящем. Ведь будущее происходит из настоящего. Эту примитивную мысль усвоили даже дети, а мне для того, чтобы оценить ее по достоинству, потребовалось потерять мужа.

Теперь уже поздно.

Поздно? Как бы не так! Я легко сдаваться не намерена. Но как вести борьбу за свое счастье? Кто подскажет?..»

«29 августа.

Скоро начнутся занятия. Опять каждый день надо будет просыпаться в половине седьмого утра, наскоро перекусывать, ехать в переполненном автобусе. А я так обленилась за время отпуска! Но, может, это и к лучшему. За сутолокой и бытовыми хлопотами авось и приглохнет моя печаль, отступит боль в груди.

Но я боюсь встречи с детьми и по другой причине.

Пока со мной был Валера, я не теряла надежды, что рано или поздно, когда жизнь войдет в нормальную колею, у нас появятся дети. Теперь же, слушая ответы учеников на уроке, глядя, как нетерпеливо они тянут руки, чтобы их вызвали к доске, я каждый раз буду думать о том, что мне никогда не познать этой простой радости — сперва кормить малыша грудью, потом ронять слезы на его сбитые коленки, проверять каждый вечер оценки в дневнике.

Это ужасно! Я же разревусь прямо на уроке. Как на меня дети посмотрят! Что скажет директор!

Позавчера ночью я внезапно проснулась. Странное чувство обуяло меня. Я чего-то ждала, но сама не могла понять — чего. И вдруг меня словно озарило — я повторяю свою маму. Вот так же она вскакивала посреди ночи, когда я, еще маленькая, вдруг принималась плакать. Она целовала меня в щечку, утешала.

Во мне зазвучал голос материнства. Мне почему-то казалось, что ребенок, мой ребенок, вот-вот расплачется в своей кроватке, а я не буду знать, как успокоить его.

У мамы в моем возрасте уже было двое детей. Неужели мне предстоит отмереть высохшей бесплодной веткой на родовом дереве?

— Нет, это неправда! — закричала я.

Упала головой на подушку и простонала, что моя жизнь — всего лишь дурной сон. Но скоро меня разбудят, обязательно разбудят!»