Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Оказавшись не у дел со своими конкурсами и выступлениями в переломно-кризисные годы, когда взрослые пытались выжить и приспособиться к новым условиям, и устраивать торжественные литературные чтения было некогда, я нашла для себя новое увлечение, неожиданно заменившее все былые успехи вместе взятые.

Я стала писать. Как-то попробовав набросать на бумаге пришедшую на ум очередную историю, чтобы на утро рассказать ее Марку, я опомнилась только спустя пару часов, выжатая как лимон, но безмерно счастливая. Такого со мной еще не было. Впервые ощутив пресловутый прилив вдохновения, я подсела на него сразу же, моментально, как на наркотик. Это было волшебство — не иначе. Стоило только сесть за стол, и я мгновенно пропадала из реальности, погружаясь в миры, которые придумывала сама, по своему желанию и в зависимости от размаха фантазии. Я была одновременно божеством, создателем новой реальности, и главным действующим лицом со сверхъестественными способностями и талантами. Я населяла свои планеты интереснейшими существами, закручивая в тугой узел цепочку приключений, героических битв, побед и поражений. А истории любви! Моя вселенная была переполнена мимолетными судьбоносными встречами и драматическими расставаниями навек. Это была моя жизнь, и неизвестно, какая из реальностей была главной — та в которой я жила по земным законам или мой мир, созданный под воздействием вдохновения.

Что такое вдохновение? Когда оно приходит и каким законам подчиняется? Я так и не смогла найти ответ на этот вопрос. Иногда, совершенно неожиданно, совпадало несколько важнейших факторов: настроение, мимолетный запах, случайно услышанный отзвук памятной мелодии, и в голове происходило рождение замысла. Это было похоже на вспышку. На озарение. На потрясение, на маленькую смерть и мгновенное возрождение уже в качестве нового существа — творца новой истории, с ее началом и концом.

Только что я была бесполезной и пустой, а теперь внутри меня скрывалась драгоценная песчинка-идея. И я обязана была вырастить ее до размеров жемчужины, выпестовать, довести до идеально-перламутровой формы, и выпустить в мир, рассказав, показав хоть кому-нибудь. Долго держать ее в себе не было ни сил, ни желания. Ведь я — всего лишь ракушка, сосуд, хранитель, а мир требовал обратно свою идею, доверив ее мне только на определенный срок, на хранение. И я не имела права забыть о ней или просто выбросить ее.

Поэтому меня пугала та легкость, с которой Марк отказался от своей мечты. Мысль о том, что когда-нибудь он потребует того же и от меня, не давала мне покоя, но я изо всех сил гнала ее прочь, убеждая себя, что это лишь мои очередные фантазии и выдумки на пустом месте. Ведь моя новая страсть и мои творческие устремления Марку очень даже нравились, он не имел ничего против, даже наоборот — всегда поддерживал советами. Вдобавок к тому, что Марк был великолепным, внимательным слушателем, мне очень помогали его здравый смысл и наблюдательность. Он иногда корректировал мои чересчур смелые полеты фантазии, указывая на неточности и помогая информацией по вопросам, в которых я ничего не смыслила. И постепенно читать ему свои записи каждый вечер перед сном, стало для меня такой же привычкой, как и чистить зубы.

— Ты заменяешь мне целый книжный магазин, — шутил он. — Зато каждый день у меня новая сказка на ночь.

— Это не сказки! Это очень даже правдивые истории! Откуда ты знаешь — может, все это было, или только случится, просто никто еще об этом не знает!

— Ну, — задумывался Марк. — Такое вполне возможно, почему нет? — и я была ему благодарна за серьезное отношение к моим фантазиям.

К тому времени я опять поселилась у Казариных, как мы все подозревали, окончательно и навсегда. Несколько самых беспокойных постсоветских лет миновали и, несмотря на то, что до стабильности было еще далеко, Виктор Игоревич ухитрился вновь поймать свою птицу счастья.

Изначально крах системы, в которой он занимал такое важное место, привел Казарина-старшего в отчаяние. Никогда не знавший бедности и ограничений, он пребывал на грани нервного срыва, когда у него отобрали сначала ведомственную дачу, а потом встал вопрос о возврате государству его обустроенной квартиры. И лишь необходимость заботиться о красавице-жене, которая горстями пила успокоительное, не давала ему раскиснуть.

Но очень быстро первоначальный шок сменился тихой радостью, а потом и активной готовностью предстоящие перемены принять и использовать себе во благо. Виктор Игоревич был все еще не стар, обаятелен и наделен нюхом на успех. После появления на картах независимого украинского государства он вдруг понял, что секрет его будущего счастья заключается в том, что нужно срочно становиться патриотом, борцом за государственность и рьяным поклонником всего национального. Речи можно было толкать в том же стиле, что и раньше, только вместо "загнивающий Запад" употреблять "душители самостийности", ну и еще во время сменить коммунистический партбилет на членство уже в другой, ультра-правой партии.

Глядя на этого замечательно открытого человека с искренней улыбкой и по-мальчишески озорными глазами, никто и не сомневался, что только сейчас он обрел свое истинное счастье, освободившись от оков диктатуры и плановой экономики. И вообще, все советское время он тайно страдал. Страдал за родное государство, за придушенный родной язык, лелея в душе идею о том, как темницы когда-нибудь рухнут, и свобода встретит своих сынов, как ей и положено — у входа.

Всем своим видом новоявленный патриот демонстрировал преданность новым, демократическим идеалам, даже прежние строгие костюмы сменил на более свободные джинсы и пиджак. И судьба опять повернулась лицом к своему любимчику. Через пару лет Виктор Игоревич только посмеивался над своими страхами после развала СССР. Новое время ему нравилось гораздо больше.

Раньше, несмотря на полный достаток, у него были рамки и ограничения. Квартира — не бедная, но не роскошная, чтобы слишком не выпячивать свое богатство. Одежда для жены и ребенка — импортная, но не кричаще дорогая, чтобы не вызывать лишних расспросов и подозрений. Отдых — каждый год, в свое удовольствие, но только в Крыму или в лучшем случае на Кавказе. Машина — конечно же «Волга», но не «Мерседес» или шикарный «Лимузин». Теперь же на пути полета к вершинам процветания не стояло никаких преград. Умело вписавшись в новую вертикаль власти в стране, которая больше не судила за предпринимательство, Виктор Игоревич смог не просто вернуть прежний достаток, но и стремительно обогатиться так, как раньше не смел и мечтать.

И вот, когда стабильность и благополучие снова воцарились в доме Казариных, глава семьи, в легком смущении и с очаровательным румянцем стыда, посетил меня в моем прежнем жилище. В самых цветастых выражениях он позвал свою "дочь" обратно в "отчий" дом. Новоявленный бизнесмен так отчаянно мял в руках перчатки, ссылаясь на временные трудности и клятвенно обещая, что больше никакие катаклизмы не омрачат наших светлых отношений, что Петр Степанович, изрядно осерчавший после моего внезапного возвращения, снова растаял душой.

Виктор Игоревич проявлял редкостное рвение по возвращению ему былой репутации чадолюбца и мецената — ведь новой Украине сила масс-медиа заметно возросла, и устраивать пиар акции по поводу собственных добрых поступков можно было с невиданным доселе размахом. Теперь он возжелал официально меня удочерить. Однако юридическая неразбериха первых лет независимости не дала ему сделать это так быстро, как он собирался, и дело закончилось переоформлением официального опекунства согласно нового, довольно непонятного и часто противоречивого законодательства. Но мне было плевать на бутафорский характер намерений моего «родителя». Я так рвалась опять очутиться с Марком под одной крышей, что сыграть наивную глупышку, клюнувшую на его искренность, не составило никакого труда.

Вернувшись к Казариным после двухлетнего перерыва, я застала их в новом, еще более престижном районе и в новой квартире. В сравнении с прежним, небедным жилищем, она была устрашающе роскошна. Здесь насчитывалось шесть комнат, две шикарные ванные, вместо балкона — огромная веранда с летним садом, и зеркальные потолки практически везде, даже в туалетах.