Формула ЧЧ - Эмиль Офин

Левка оборачивается, примирительно говорит:

— Ладно, Клима, не сердись. Дай попить.

Клим ощупывает на боку свою фляжку.

— Нельзя, Лева. Там у меня…

— У-у, жадюга! Подумаешь, его выбрали к девчонкам, цветочки собирать. Туда всех трусов принимают. Коршуна испугался! Эх, ты — Анатолии В.!

Ребята смеются. Клим сжимает губы, опускает голову и смотрит себе по, ноги. Ему больше не кажется, что шаг у него твердый, да и росту, наверное, нисколько не прибавилось…

Пионеры идут через еловую рощу. Впереди между стволами уже белеют постройки птицефермы; оттуда доносится кудахтанье, хлопанье крыльев и гоготанье.

Чего это Левка говорил насчет гусей? Ведь, кажется, только индюки бросаются на красное? А вдруг и гуси — тоже?.. Клим осматривает всю цепочку пионеров, — ну да, ни на ком нет красных галстуков! А может, это потому, что все ребята без рубашек, а девочки в майках? Только у одного Володи алеет галстук, повязанный вокруг загорелой шеи. Но Володя — большой и сильный. Что ему гуси?..

Клим смотрит на каемки своих трусов, — какие они все-таки ярко-красные. Хлопанье крыльев и гоготанье уже где-то совсем близко… Он решительно стаскивает на ходу трусы, а сам остается в одних плавках.

Ты чего это? — удивленно спрашивает Катя. — Купаться, что ли, вместе с курами в пруду собрался?

Да нет… Солнышко очень греет, — бормочет Клим и обертывает голову трусами так, чтобы каемки были внутри.

В пруду кувыркались утята, и на берегу теснилось, гогоча и переваливаясь на перепончатых лапах, несметное множество гусей; их было столько, что казалось, будто они выпали, как снег. Между ними — в резиновых сапогах, в брезентовых фартуках и с ведрами в руках — ходили птичницы. И первое, на что сразу обратил внимание Клим, было красное платье на одной из этих девушек. А гуси и не думали нападать на неё. Наоборот, они вытягивали шеи и старались клюнуть только в ведерко, где, наверно, лежало что-то вкусное.

Клим облегченно вздохнул и поспешил надеть трусы. Завхоз птицефермы, Николай Тимофеевич, обрадовался приходу пионеров. Большинство ребят он поставил на уборку двора; Катю, Веру и еще нескольких девочек определил помогать птичницам; Левке и Витьке Атаманову досталось чинить ограду из проволочной сетки, а сколачивать длинные красивые ящики для яиц поручили, как самым опытным, Вальке Спицыну и Володе, — вот счастливые!

Не прошло и пяти минут, как около завхоза не осталось никого, кроме Клима.

— А я?.. Дядя Николай Тимофеевич, что мне работать?

Сейчас он скажет: «Ты — маленький, ничего для тебя не найдется». Только этого не хватало!.. Клим напрягся, приподнялся на цыпочки.

Но завхоз вдруг улыбнулся и стукнул себя по лбу.

— Есть дело! Самое ответственное. Пойдём.

Он повернулся и зашагал прямо по коричневым лужам, разбрызгивая воду своими крепкими солдатскими ботинками.

Клим старался не отставать и тоже шлепал по лужам босыми ногами; брызги так и отлетали далеко в стороны.

По пути встретилась большущая белая курица, окруженная пушистыми цыплятами. Николай Тимофеевич хлопнул ладонями.

— Кыш, Снегурка! Не то раздавим.

— Кыш, Снегурка! — повторил Клим и тоже хлопнул в ладоши.

На лужайке между старыми разлапистыми елями стоял бревенчатый домик с вывеской над крыльцом: «Контора птицефермы». Из его окон слышалось щелканье счетов. Николай Тимофеевич обошел дом и отворил заднюю дверь.

— Это моя штаб-квартира. Заходи.

Клим увидел на стене охотничье ружье-двустволку; под ним стояла койка, застеленная суконным одеялом, а на полу, раскинув лапы и оскалив морду, лежала медвежья шкура.

— Дядя Николай Тимофеевич, это вы сами застрелили медведя?

— Сам, конечно. — Николай Тимофеевич засмеялся, взял из вазочки на столе два сдобных сухаря и подал их Климу.

Какой он большой и сильный! И красивый. Хотя гимнастерка на нем без погон и на рукаве — заплатка.

«Когда вырасту, стану завхозом птицефермы», — решил Клим и тоже засмеялся. Уж очень хорошо ему было в этой комнате с интересным названием штаб-квартира: на столе у раскрытого окна, придавленные камешками, шелестели бумаги, лежали охотничьи патроны и трубка с изогнутым мундштуком, стояла фотография в рамке, — на ней Николай Тимофеевич выглядел ещё красивее: из-под фуражки выбивается чуб, гимнастерка новая, с погонами, и на них четыре звездочки. Ага! Значит, капитаны могут быть также и завхозами птицеферм…

— А ну, смотри сюда. — Николай Тимофеевич вынул из шкафчика банку с краской и кисть. — У нас, понимаешь, ведерки малость поржавели. Подновить их надо бы. Пригодятся ещё корма разносить. Справишься? Пошли.

Из чуланчика, сколоченного под одной из старых елей, Николай Тимофеевич вытащил стопку ведер, поломанный кухонный нож, бидончик с керосином и тряпки. Все это он разложил на полянке.

— Значит, будешь действовать так: ржавчину удалить начисто, промыть керосином и тогда уж красить. И чтобы к четырнадцати ноль-ноль все было готово.

— Будет готово к четырнадцати ноль-ноль, товарищ капитан!

— Выполняйте.

Николай Тимофеевич ушел, а Клим спрятал в карман трусов оба сухаря и принялся за работу.

Дело пошло отлично: нож легко соскребал ржавчину, а ветерок тут же уносил её; пока высыхал керосин, Клим скоблил следующее ведро, а после брался за кисть.

Здесь начиналось самое интересное. Клим водил кистью и напевал в такт:

Четырнадцать ноль-ноль!Закончить все изволь.Четырнадцать, четырнадцать ноль-ноль!

Солнце так и отражалось в свежей масляной краске, а ведра — из старых, обшарпанных — превращались в нарядные, словно их только что принесли из хозяйственного магазина. Вот уже три штуки висят на ветке ели и сохнут, совсем готовые. Капитан будет доволен.

Клим выпрямился, посмотрел в окошко штаб-квартиры. Николай Тимофеевич сидел за столом и что-то писал.

На лужайку доносился птичий гомон и стук молотков, которыми ребята сколачивали ящики. Издали было видно, как птичницам помогают девочки; они тоже нацепили фартуки и понадевали резиновые сапоги. Все работают, и Клим не отстает. Он снова взялся за кисть.

Четырнадцать ноль-ноль,Закончить все изволь.В четырнадцать, в четырнадцать ноль-ноль!

Из кустов вышла белая курица и принялась копаться в траве. Клим вспомнил про сухари, достал их, искрошил в ладонях.

— Цып, цып! Поди сюда, Снегурка.

Курица подошла. Но не совсем. Она вытянула шею и выжидательно глядела на Клима.

Он бросил ей всю горстку.

Снегурка клюнула только один раз, а потом закудахтала. Из кустов появились цыплята, с громким писком набросились на крошки и, отталкивая друг друга, вмиг расклевали их.

Курица опять посмотрела на Клима. Он показал ей пустые ладони.

— Нет у меня больше.

Должно быть, Снегурка поняла. Она повертела головой и увела цыплят в кусты; только один из них, самый желтенький и пушистый, задержался, подбирая остатки сухаря.

И тут на мгновенье что-то заслонило солнце, по траве скользнула быстрая тень…

Но ещё быстрее метнулась к цыпленку Снегурка — прикрыла его своим телом. В ту же секунду с неба упал коршун.

Клим с испуга присел на корточки, выставил перед собой локоть. «Скорее прочь отсюда, бежать, пока не поздно…» — пронеслось у него в голове.

Снегурка отчаянно квохтала, била крыльями, изо всех сил старалась клюнуть коршуна, а тот все больше подминал её под себя.

«Не испугалась, защищает своего детеныша. А ты…» Клим выпрямился, взмахнул ведерком.

— Кыш! Кыш, гадина!..

Коршун перестал терзать курицу, повернул голову и вперил в Клима глаза — злые, с краснинкой, как две мокрые черничины. Секунду мальчик и коршун смотрели друг на друга — мурашки побежали у Клима по спине, он уже готов был убежать, но вместо этого размахнулся и запустил в коршуна ведром.

Хищник отпустил свою жертву, взлетел над поляной, и тут грохнул выстрел… Клим подпрыгнул и упал на спину. Он увидел, как коршун перевернулся в воздухе, беспорядочно захлопал крыльями и свалился в кусты.

Выстрел ещё звенел в ушах Клима, когда он опомнился и посмотрел на Снегурку. Цыпленок вылез из-под неё и, как ни в чем не бывало, ковырялся в траве, а она лежала на боку, и кровь капала из ранки на её белой спине.

Отовсюду на лужайку сбегались люди. Появилась и Катя Малинина со своей санитарной сумкой.

Клим ощупал на боку фляжку, вскочил.

— Давай вату, Катя! Держи Снегурку крепче!..

Он промывал ранку отваром зверобоя до тех пор, пока фляжка не опустела. Потом подбежал к одной ели, к другой — ага! Вот она блестит на коре, желтая и прозрачная, как разбрызганное желе; Клим выхватил ножик, подцепил на лезвие как можно больше смолы, вернулся к Снегурке и залепил всю ранку.