Журнал «Вокруг Света» №05 за 1984 год - Вокруг Света

Прыжок на полюс

В спальном мешке было тепло и уютно. Тихо постанывал ветер в трубке вентилятора. Поземка осторожно, по-мышиному скреблась в стенку палатки. Где-то потрескивал лед.

Я лежал и прислушивался к этим звукам, которые стали такими привычными за два месяца палаточной жизни на дрейфующем льду в центре Арктики. Потом взглянул на часы. Стрелки показывали восемь утра по московскому времени.

Я посмотрел на соседнюю койку, где сладко посапывал, скрывшись с головой в спальном мешке, радист Борис Рожков. Крохотное отверстие, оставленное им для дыхания, обросло пушистым венчиком инея. Красный столбик термометра, привязанного над кроватью, застыл на отметке 18. Восемнадцать градусов мороза. От одной мысли, что надо вылезать из теплого мешка, по спине побежали мурашки. Кажется, ко всему можно привыкнуть в полярной экспедиции: постоянному чувству опасности, лишениям, неудобствам палаточной жизни, к ветру и холоду. Но к утреннему подъему в промерзшей палатке — никогда!

Чтобы облегчить эту процедуру, надо было зажечь газ и дождаться, когда в палатке потеплеет. Запалив горелки, я с облегчением откинулся на койку и вытянулся в спальном мешке. На фале, протянутом под куполом палатки, висели оставленные на ночь для просушки куртки, унты, меховые носки. Подхваченные потоком нагретого воздуха, они вдруг зашевелились, закачались.

Я закрыл глаза. И вот, в какой уже раз, перед моим мысленным взором возникли скалистые берега Северной Земли. Здесь произошло мое крещение Арктикой, и какие-то невидимые узы связали меня с ней навсегда.

Мы прилетели на Северную Землю в конце марта 1949 года. Здесь, прямо на льду пролива Красной Армии, руководство высокоширотной воздушной экспедиции «Север-3» решило организовать промежуточную базу (ее так и назвали — база номер два). Для этого требовалось «совсем немногое»: подготовить взлетно-посадочную полосу, заровнять и затрамбовать снегом выбоины и колдобины, срубить торчащие льдины, завезти с Большой земли бочки с бензином, запасы продовольствия, аппаратуру, оленьи шкуры и множество других вещей.

Отсюда экипажи, отдохнув и заправив горючим самолеты, пойдут дальше, на север, к сердцу Арктики.

...Северная Земля. Еще совсем недавно она была «белым пятном» на географических картах, неким «таинственным островом» двадцатого века. В 1913 году гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, руководимая талантливым русским гидрографом Борисом Вилькицким, обнаружила к северу от мыса Челюскин неизвестную землю, названную Северной. Но на географическую карту удалось положить очертания только южного и части восточного берега. Тяжелые льды надежно оберегали загадочный архипелаг.

Спустя семнадцать лет, в конце августа 1930 года, на пологий берег невысокого островка, названного Домашним, высадилась четверка полярников: географ Георгий Алексеевич Ушаков — начальник экспедиции, геолог Николай Николаевич Урванцев, радист Василий Васильевич Ходов и охотник-промышленник Сергей Прокофьевич Журавлев. Это они дали названия безымянным островам архипелага, его мысам и заливам, горным пикам и ледникам. Это они нарекли полоску воды, отделяющую остров Комсомолец от острова Октябрьской Революции, проливом Красной Армии.

Одна из их стоянок была где-то неподалеку от того места, где приземлился наш самолет...

Разгрузив машину, мы принялись устанавливать палатки. Мороз, да еще с ветром, заставлял пошевеливаться. Палатки, привезенные нами, были тогда новинкой — отличные палатки, сконструированные инженером Сергеем Шапошниковым специально для полярной экспедиции. Он назвал их КАПШ-1 — каркасная арктическая палатка Шапошникова.

Наконец серебристые дюралюминиевые дуги и свертки тонкой прочной кирзы превратились в три аккуратных черных полушария. Баллоны с пропаном внесены внутрь, пол выложен в три слоя оленьими шкурами. Запылали газовые плитки, забулькала в чайниках вода. Теперь не страшен ни мороз, ни ветер. Вскоре каждый занялся своим делом: радисты стали налаживать радиостанцию, синоптики — устанавливать приборы, кто полез с книгой в спальный мешок, а я, натянув куртку, закинул на спину карабин (на снегу вокруг лагеря виднелись отпечатки медвежьих лап) и отправился в первый в своей жизни арктический поход... Уже потом, закрепившись на этой промежуточной базе, мы создали основную базу экспедиции «Север-3» близ самого полюса.

Приподнялась откидная дверь, и в прямоугольнике входа показался сначала один рыжий унт, затем второй. Следом протиснулась фигура в громоздком меховом реглане. Это был Василий Гаврилович Канаки — полярный аэролог и мой первый пациент, с которым, несмотря на разницу в возрасте, я успел подружиться.

— Да у тебя здесь Ташкент,— довольно сказал он, расстегивая шубу и присаживаясь на краешек кровати.— Кончай ночевать, доктор. Сегодня грешно разлеживаться. Девятое мая.

Пока я натягивал меховые брюки, свитер, суконную куртку, Канаки поставил на одну конфорку ведро со льдом, на другую — чугунную сковородку, достал из ящика несколько антрекотов, завернутых в белый пергамент, и брусок сливочного масла. Затем, обвязав шнурком буханку замерзшего хлеба, подвесил ее оттаивать над плиткой.

А я, обернув шею махровым полотенцем и сжимая в руке кусок мыла, выскочил из палатки. Холодина! Наверное, градусов тридцать. Ветер пробирает до костей. Я осторожно сгреб пушистый мягкий снег и начал неистово тереть им руки и лицо. Лицо запылало, словно обваренное кипятком. Не снижая темпа, растерся полотенцем и пулей влетел обратно в палатку.

Борис уже оделся и усердно помогая Гаврилычу накрывать на стол.

Скрип снега возвестил о приходе нового гостя. Это был Володя Щербина. Лихой летчик-истребитель в недавнем прошлом, сейчас он пересел за штурвал полярного трудяги Си-47.

— Здорово, братья славяне! С праздником! — Щербина выложил на стол крупную мороженую нельму.

За стеной снова послышался топот. Кто-то подбежал к палатке.

— Доктор дома?

— Заходи! — отозвался я.

— Давай быстрее к начальнику. Кузнецов срочно вызывает.

...Палатка штаба была недалеко, но пока я бежал до нее, меня не покидало смутное чувство тревоги: неужели что-то случилось? Здесь, в самом центре Северного Ледовитого океана, за тысячи километров от Большой земли, я был единственным врачом, и ответственность за здоровье, а может, и жизнь товарищей по экспедиции лежала на мне.

Потоптавшись у входа, чтобы перевести дух, я решительно шагнул через высокий порожек.

Штабная палатка была просторной, светлой. Вдоль стенок располагались койки-раскладушки, по три с каждой стороны.

Слева от входа стоял на коленях мужчина в толстом коричневом свитере. Перед ним на брезенте валялись детали разобранного «конваса». Одну из них он тщательно протирал белым куском фланели. Это был главный кинооператор экспедиции Марк Антонович Трояновский. Его имя стало известным еще с тридцатых годов, когда весь мир увидел кинокадры, снятые во время исторического похода ледокола «Сибиряков». Спустя пять лет он в числе первых тринадцати смельчаков высадился на дрейфующую льдину у Северного полюса, увековечив на пленке подвиг советских полярников. А сейчас вместе с Евгением Яцуном он вел кинолетопись нашей экспедиции.

Трояновский повернул ко мне голову, улыбнулся: «Привет, доктор!» — и как-то заговорщически подмигнул, что было странным для Марка, обычно сдержанного и даже суховатого. Но я вдруг сразу успокоился: не станет же Трояновский улыбаться, если случилось что-то серьезное.

В палатке много народу. На одной из раскладушек, расстегнув меховой реглан, Михаил Васильевич Водопьянов, один из первых летчиков Героев Советского Союза, что-то вполголоса оживленно рассказывал Михаилу Емельяновичу Острекину, заместителю начальника экспедиции по научной части. Присев на корточки перед газовой плиткой, колдовал над чайником штурман Вадим Петрович Падалко, которого многие побаивались за острый язык.

Начальник экспедиции Александр Алексеевич Кузнецов сидел в дальнем конце палатки, склонившись над картой. На вид ему было лет сорок пять — пятьдесят, лицо моложавое, обветренное. Кузнецов говорил, никогда не повышая голоса. Видимо, поэтому полярные летуны между собой называли его «тишайшим». Он пришел в Арктику еще в войну, командуя авиацией Северного флота, а в 1949 году его назначили начальником Главного управления Северного морского пути.

Карта Центрального полярного бассейна, лежавшая перед Кузнецовым, занимала два сдвинутых стола. Она вся была расцвечена красными флажками, квадратиками, пунктирами, перекрещивающимися линиями. Каждая из этих скромных пометок была маленьким безмолвным свидетельством человеческого подвига. Они могли рассказать о первых посадках самолетов на неизведанные льдины, о многосуточных вахтах у геомагнитных приборов и гидрологических лунок, пробитых в многометровом льду.