Пробуждение - Михаил Герасимов

— С ними вы сами познакомились, — добавил Каринский. — Есть еще один офицер, о котором я хочу сказать несколько слов. Это штабс-ротмистр Муромцев — начальник команды пеших разведчиков, офицер  выдающихся способностей. У него помощником поручик Гусаков — Георгиевский кавалер и скромнейший герой. Наконец, нельзя обойти молчанием нашего полкового адъютанта штабс-ротмистра Булгакова: умница, блестящий организатор, далеко пойдет. Вы сами могли убедиться в его способностях: вы еще не приехали, а вам уже готовили квартиры, я знал ваше имя и отчество, вашу службу и вообще все, что занесено в послужной список. У нас свято соблюдается такой обычай: завтра вы представитесь ротмистру Белавину официально на занятиях и нанесете ему визит на квартире. То же самое проделаете в отношении остальных командиров батальонов, полкового адъютанта и священника, а также всех командиров сотен нашего батальона. Обычай наш очень хороший и отлично помогает узнать друг друга в неофициальной обстановке. Но в то же время это до некоторой степени экзамен. Я уверен, вы с честью выдержите его.

Каринский рассказал мне много другого: о занятиях в сотнях, стрельбе, проводимых саперных работах, сказал, что мне предстоит в ближайшие дни вести полковую сборную команду на работы.

— Это далековато, но вам дадут коня, — успокоил меня Константин Павлович, не подозревая, что я ездил верхом только в детстве.

Было около полуночи, когда я вернулся в свою халупу. Разувшись, выставил сапоги за занавеску и немедленно уснул.

В четвертой сотне

Проснулся оттого, что кто-то дергал меня за ногу. Я открыл глаза: Валюк теребил мою ногу и спокойно, но почему-то громким шепотом твердил: «Ваше благородие! Ваше благородие!» «Мое благородие» наконец спросило:

— Ты разве не видишь, что я не сплю?

— Так точно, — отвечал, растерявшись от неожиданности, Валюк.

— Далеко ли отсюда занимается сотня? — спросил я, приступая к завтраку.

— За деревней зараз, ваше благородие!

Я прикинул в уме: идти десять минут, знакомство с сотней десять минут. Могу выйти за полчаса, и на все хватит с лихвой.

Сотня действительно занималась почти у окраины деревни. Предупрежденный фельдфебель, или по-пограничному старший вахмистр, построил сотню в две шеренги и что-то объяснял. Увидев меня, он зычно крикнул:

— Сотня, равняйсь! Смирно! Равнение на-право!

Приняв рапорт Перекатова (фамилии старшего вахмистра и взводных командиров я узнал у Валюка), я прошел к середине сотни, наблюдая, провожают ли меня глазами солдаты правого фланга, и, остановившись, поздоровался:

— Здорово, братцы!

Сотня дружно ответила:

— Здравия желаем, ваше благородие!

Ответ был хорош, первые два взвода провожали меня глазами. Я остался доволен: видна подготовка  взводных и их работа. Дойдя до самого левофлангового ряда, я отошел в сторону и подал команду «Вольно» сопровождавшему меня старшему вахмистру. По его команде сотня приняла положение «вольно» строго по уставу.

Я решил, что будет неплохо, если сам представлюсь сотне. В уставе об этом ничего не говорилось, а следовательно, и не запрещалось.

Подойдя снова к середине сотни, я сказал:

— Братцы! Я назначен в четвертую сотню младшим офицером. Моя фамилия Герасимов. Зовут Михаил Никанорович. Я из города Иваново-Вознесенска. До того как стать офицером, служил в Новогеоргиевской крепостной артиллерии канониром, бомбардир-наводчиком и младшим унтер-офицером. Видел, как вы меня встречали. Отмечаю хорошую строевую выучку. Надеюсь, и по стрелковому делу, и по другим вопросам будет не хуже. Должен предупредить, что вашего строя «пеший по-конному» я не знаю. Буду учиться у старшего вахмистра Перекатова, а также у взводных командиров Беляева, Черторыя, Остапченко и Моргунова. Все.

Старший вахмистр даже вспотел от неожиданности. Приложив руку к папахе, он сказал:

— Будьте благонадежны, ваше благородие.

Моя речь, думается, помогла мне быстро освоиться с сотней, а это в боевой обстановке я считал главным.

Перекатов, почтительно наклонившись ко мне, доложил:

— Идут их благородие командир сотни.

Я и сам увидел выходившего из деревни Каринского, но делал выдержку: так поступал наш фельдфебель в артиллерии, и мне это нравилось.

Когда Каринский подошел на положенное расстояние, я подал надлежащие команды и отрапортовал штабс-ротмистру о состоянии сотни.

После команды «Приступить к занятиям» взводные развели солдат, а Каринский пригласил меня пройти с ним по взводам. Занятия были по стрелковому делу: прицеливание, спуск курка и перезаряжание. Применялись выставленные на сокращенные расстояния маленькие самодельные мишеньки.

Отделенные, как и взводные, были опытные и занятия проводили хорошо. Высокий, усатый и черноволосый  Перекатов дважды ранен, имел два Георгия и четыре медали. Все взводные и часть отделенных — тоже Георгиевские кавалеры, есть и рядовые, награжденные Георгиевскими крестами и медалями.

— Народ хороший, — говорил Константин Павлович, — но нужно их держать в руках, нужен глаз да глаз. Перекатов — дельный старший вахмистр, но привык единолично командовать сотней: я по некоторым причинам частенько отсутствую. Придется вам, Михаил Никанорович, основную тяжесть командования взять на себя. Берите, так сказать, бразды правления в свои руки. А теперь пойдемте, я представлю вас ротмистру Белавину.

Бразды правления сотней я взял в свои руки, как это рекомендовал мне Каринский, а сам на спичках и других подручных средствах овладевал строем «пеший по-конному».

Прошло несколько дней. Моя учеба продвигалась вперед. Неожиданно мне пришлось держать экзамен. Однажды в воскресенье утром вблизи роты появился генерал с адъютантом.

— Это, ваше благородие, командир бригады генерал-майор Крынкин, — доложил явно испуганный Перекатов. — Они обязательно будут строй смотреть.

— Как же быть, Перекатов? — теперь уж несколько забеспокоился и я.

— Вы, ваше благородие, подавайте команды, а уж мы выполним.

Быстро построив сотню, я отрапортовал генералу.

— Вы недавно прибыли, прапорщик?

— Так точно, ваше превосходительство, только неделю назад, — отвечал я, рассчитывая, что буду избавлен от строевого учения.

— Не только, а уже неделю, — подчеркнул генерал. — Вот и отлично. Покажите мне, прапорщик, ломку фронта.

«Что это за штука?» — спросил я сам себя, а генералу ответил:

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

Подойдя к сотне, я сказал вопросительно смотревшему на меня Перекатову:

— Ломку фронта приказал. Что это такое? 

Перекатов укоризненно посмотрел на меня, как будто я виноват, что не знаю, что такое ломка фронта.

— Командуйте, ваше благородие, «Вперед», потом «Правым плечом», а мы постараемся.

Я подал команду для движения вперед «Справа по шести». Когда колонна вытянулась, скомандовал «Прямо» и направился в хвост колонны к Перекатову.

— Прапорщик! Не отходите от меня, — прокричал мне генерал.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — козырнул я.

Несмотря на мое поистине тяжелое положение, я все же старался припомнить: а ведь я видел где-то этого генерала; он таким же высоким голосом командовал тогда. Позвольте! Да ведь это же было в Новогеоргиевске на параде. И фамилия генерала вовсе не Крынкин, а Кренке — он был там начальником сектора обороны. «Солдатский вестник» сообщил, что Кренке немец и сбежал к своим вместе с планами обороны. А он вот здесь, хоть в настоящее время я предпочел бы, чтобы «солдатский вестник» не ошибся. Ничего не поделаешь. Подойти к Перекатову хитрый генерал мне не давал. И я решил дать сотне отойти подальше, а потом вернуть назад и повторить все вновь. Так и сделал. Когда генерал начал уже подозрительно посматривать на меня, я, собравшись с силами, скомандовал: «Правое плечо вперед, марш», а затем «Прямо». Сотня шла хорошо. Я повторил маневр еще раз.

Кренке, язвительно ухмыляясь, спросил:

— И еще раз повторите?

— Так точно, ваше превосходительство, — с готовностью отвечал я.

— Ну хватит. Остановите сотню.

Генерал подошел к сотне.

— Спасибо, братцы, за службу: ходите хорошо!

— Рады стараться, ваше превосходительство.

Больше генерал ничего не сказал, молча подал мне руку и ушел. Я удивился, что его не сопровождал командир полка. Оказалось, генерал Карпов не любил Кренке, считал его младше себя по службе и никаких знаков внимания ему не оказывал. Кренке в свою очередь никогда не обедал в полку, что считалось выражением неудовольствия. 

Проходили дни, недели.

Каринский бывал в сотне не чаще двух-трех раз в неделю. Я заходил к нему по вечерам, только когда он меня приглашал. Неизменно был небольшой концерт, который Каринский исполнял с большим воодушевлением, я слушал с неменьшим удовольствием. Пили чай, обменивались впечатлениями. Но ни разу разговор не подымался о том, где проводит свое время командир согни.