Чертог Шести - Борис Самуилович Казачков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пример 30. 6 соната, III ч., фрагм.
Всё вместе производит едва ли не юмористическое впечатление, и даёт хороший повод для органного «чудения». Оно, впрочем, уже зафиксировано в нотах, так что органисту, в данном случае, лучше бы думать не об «условностях записи», а играть, как написано. Гештальт «оттрясения праха» тем более ценен, что он рассыпан по всей части, подобно тому как Бах поступает, откликаясь на что-либо в музыке с текстом.
И всё-таки, в дополнение к этому великолепному виде́нию (так надо назвать это, как говорят, «наблюдение» – говорят неправильно – ибо наблюдают то, что́ есть, а видят то, чего нельзя наблюдать пока не увидишь, не сотворишь своего) – в дополнение Кизер представит ещё некоторые, уже действительно, «наблюдения», которые, как он надеется, обогатят означенный гештальт, придав ему широту и многозначность.
Во-первых, главная тема финала VI сонаты содержит то же число нот, что и тема 1 ч. I, финала V, и 1 ч. VI же сонат: 18. Эта преемственность сонатного универсума от I сонаты к последним двум Нового Завета наилучшим образом характеризует единство музыкальной идеи суперцикла и единство его надтекста: Бог, сотворивший мiр, творит его заново в христианстве. Кроме означенных евангельских «оттрясений», в главной теме финала надо выделить ещё раскрытую кверху триаду Божества (см. I сонату): т. 2, от второй до четвёртой шестнадцатые: соль, си, ре. В своей малости это чрезвычайно важный штрих в единстве гештальта всего суперцикла: проведена единая смысловая линия от I и до VI сонаты! Чуть дальше, ещё до появления второй темы, слышатся «воздыхания Духа неизреченные» (Рим. 8, см. выше), «перешедшие» сюда, в финал, из 2 части (первый раз т. 8, дискант):
Пример 31 а
(т. 10, альт):
Пример 31 б
и т.д.
В середине (в разработочной стадии) эти «воздыхания неизреченные», выходя на первый план, характеристически заостряют сам тематический рельеф. Какая проникновенная психологичность! В этом неуклонном движении финала всего сонатного суперцикла – движения как бы в продолженном времени – в безконечности – в жизнь вечную – в этом неуклонном движении реки Апостольской в Океан Божества – слышатся эти воздыхания Духа, биения сердца во внутренней молитве, в непрестанно возносимом, вместе с дыханием, обращении к Богу, Иисусу Христу – Ich ruf zu dir, Herr Jesu Christ28. Кизер не побоится сказать: если бы могла существовать музыкальная иллюстрация к учению Святых Отцов, учителей и наставников Церкви, о сочетании «внутреннего делания», т.е., молитвы, с «послушанием», т.е., продолжением этого делания во внешней деятельности, труде христианина – то вот, эта музыкальная иллюстрация перед вами!
Река Апостольская, принимая в себя всё новые и новые реки и речушки, струит свои могучие воды в Океан Божества – финал суперцикла звучит и звучит в нашем молящемся сердце – чтобы со всеми верными втечь в неимеющий конца и края Океан Жизни вечной, где будет звучать непрестанно –
во славу Божию!
Аминь.
***
Я – писатель, а не исследователь. Я строю свой мiр! И я начинаю свой труд с молитвы к Богу. А Бах – это вторично.
Роберт Кизер.
Так единственный раз за всё время их общения взрычал Робби Кизер, когда Оливер Кин стал допытываться, откуда всё-таки у Кизера такая уверенность в его домыслах и как это он, Кизер, приписывает Баху то, что́, по всей вероятности, и в голову ему не всходило?
Да, да! Каждый «чудит», то есть занимается не своим делом в своём деле. Оливер «чудил» на органе. И когда «чудил», вряд ли серьёзно задумывался, а сообразуется ли это с исторической достоверностью? Конечно, он хорошо представлял себе, «где», в каком чертоге он чудит. Но это представление всегда ведь за сценой, и, как сказал один неудавшийся художник: «циркач, когда ходит по канату, не вспоминает, чему его учили, а если вспомнит – полетит вниз». Кизер «чудит», то есть занимается не своим делом, в «чертоге слов». Да, он вроде бы занимается музыкой, но вдруг оставляет своё дело, бросается с надёжного теплохода и пускается вплавь, или на утлом судёнышке, на свой страх и риск – в безбрежные волны бушующего Pangestalt.
Личность – вне времени – трансцендентна. И этой своей трансцендентностью она во все времена обращена к современности, а по существу – к вневременной вечности – или же наоборот – к этому вот мгновению времени, слитку безконечности, где время, умирая, встречается с вечностью. А обращаясь к этому мгновению умирающего времени, Личность обращается к Своему Другому, к душе, личности самого интерпретатора, который есть тот же поэт-Творец!
И вот, в этом-то и состоит «чудение» Кизера. Да, он начинает с какого-то «предмета», с музыки. Но долго на этом не застревает, а переходит сразу к музыкальному гештальту, ко Всецелому в музыке, к Музыке, от Которой совсем уж недалеко до всеобщих основ Сущего, от Которой крылья Ума простираются уже к Самому Создателю и Учредителю Своему – к Богу.
Гештальт, и музыкальный тоже, есть этот слиток мгновенной безконечности, встречающейся с вечностью, с основой всех вещей, со Словом, создавшим мiр и всё в нём.» В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Всё через Него начало быть…» (Ио. 1, 1, 3.)
Гештальт есть в музыке Всё – и тема, и композиция, и гештальт, и надтекст. Гештальт есть весь мiр, и музыкальный гештальт есть в этом мiровом гештальте не «часть», нет! а всё тот же Всецелый Гештальт, в Котором, однако, занимающиеся музыкой музицирующие, сочиняющие, рассуждающие занимаются не своим делом, выходят, говоря простонародно, «за рамки своего ремесла», дерзают войти в безбрежные воды и волны Умного Моря, коему Властелин и Хозяин Бог, и – хочет того пловец или нет – он окажется вдруг не в горьких и солёных – в сладких водах Крещения, которые
