Юность без Бога - Эдён Хорват

— Обо мне?

Усмехается.

Довольно бессмысленно.

Как будто он сейчас к чему-то прислушивается.

К чему?

Что он услыхал?

Крылья безумия?

Я спешу на выход.

Наживка

Дома опять лежит голубой конверт. Ага, клуб!

Они снова ничего не заметили — я открываю и читаю:

Восьмой отчет клуба. Вчера вечером Т. побывал в «Кристалл-кино». Выйдя из кино, он беседовал с элегантной дамой, которую там, должно быть, и повстречал. Потом они с дамой пошли на Игрекштрассе, дом номер 67. Через полчаса они появились из подъезда и расстались. Он поехал домой. Дама посмотрела ему вслед, скорчила гримасу и демонстративно сплюнула. Может быть, это была и не дама. Она высокая, светловолосая, на ней темно-зеленое пальто и красная шляпа. Больше ничего замечено не было.

Усмехаюсь.

У Т. случилось любовное приключение?! Но интересно не это. Почему она скорчила гримасу?

Конечно же, это была не дама, но почему она демонстративно сплюнула?

Пойду спрошу у нее самой.

Потому что сейчас надо проверять каждый след, каждый мимолетнейший, незначительнейший…

Если сейчас не клюнет, придется, пожалуй, ловить его сетью, сетью с мельчайшими ячейками, через которые ему бы уже не удалось ускользнуть.

Иду на Игрекштрассе, 67 и спрашиваю у экономки о светловолосой даме…

Понимает меня с полуслова:

— Фройляйн Нелли живет в семнадцатой квартире.

В доме обитают маленькие люди, добрые бюргеры. И фройляйн Нелли.

Звоню в квартиру под номером семнадцать.

Открывает блондинка:

— Привет! Давай, заходи!

Мы с ней незнакомы.

В прихожей висит зеленое пальто, на столике красная шляпа.

Это она.

Сейчас разозлится, что я пришел только за тем, чтобы ее расспросить. Значит, пообещаю ей гонорар. Нет, не рассердилась, но не доверяет. Нет, я не полицейский, мне только хотелось бы знать, почему вчера она плевала вслед молодому человеку.

— Сперва деньги! — говорит она.

Я отдаю.

Она удобно устраивается на софе, угощает сигаретой и меня.

Закуриваем.

— Прямо неохота про это рассказывать, — произносит она.

Опять замолкает.

И вдруг ее прорывает:

— Почему я сплюнула? Да потому, что это было просто мерзко! Отвратно! — Ее передергивает.

— Как так?

— Представьте, он при этом смеялся!

— Смеялся?

— Меня аж холодом обдало, и тут я рассвирепела и влепила ему пощечину. А он бросился к зеркалу и говорит: «Даже не покраснело!» Ни за что бы к этому парню больше не притронулась, но, к сожалению, придется снова иметь удовольствие…

— Снова? Кто же вас заставляет?

— Заставить себя я не позволю, или я не Нелли! Но таким образом я окажу кое-кому услугу, если еще раз пущу к себе эту гадину… придется даже сделать вид, что я в него влюбилась!

— Окажете услугу?

— Да, именно, кое-кого я таким образом отблагодарю.

— Кого же?

— Этого Нелли вам не скажет. Неизвестный господин.

— Но чего же этот неизвестный господин хочет?

Она смотрит на меня со значением и медленно выговаривает:

— Он хочет поймать рыбу.

Я подскакиваю и ору: «Что?! Рыбу?!» Она страшно пугается.

— Да что с вами? — говорит она, поспешно загасив сигарету. — Нет, нет. Ни слова вам больше Нелли не скажет. Вы просто рехнулись. Идемте, идемте! Адьё!

Иду. Ноги заплетаются, в голове сумбур.

Кто тут ловит рыбу?

Что вообще происходит?

Кто этот неизвестный господин?

В сетях

Дома меня встречает обеспокоенная хозяйка.

— Тут незнакомый господин, — говорит она. — Ждет вас уже полчаса, и, боюсь, с ним что-то не то. Он в гостиной.

Вхожу в гостиную.

Уже вечер, а он сидит впотьмах.

Зажигаю свет.

Юлий Цезарь!

— Наконец-то! — говорит он и включает свой череп. — Навострите же уши, коллега!

— В чем дело?

— Есть Рыба!

— Что?

— Да. Он уже плавает вокруг наживки, вот-вот возьмет! Пойдем, нам нужно скорее туда! Аппарат уже там, все на мази!

— Какой еще аппарат?

— Я вам все объясню!

Быстро идем по улице.

— Куда?

— В «Лилию»!

— ?

— Как бы вам это сказать, дитя мое? «Лилия» — это обычное увеселительное заведение.

Он шагает очень быстро, начинается дождь.

— Дождь — это хорошо. В дождь они быстрей клюют.

— Послушайте, — кричу я ему. — Вы что тут придумали?

— Я все рассчитал, еще тогда, когда мы сидели. Идем, идем, мы опаздываем.

— Но как вы собирались, ничего мне не сказав, поймать рыбу?

— Мне хотелось сделать вам сюрприз, доставьте мне эту радость! — И вдруг, несмотря на страшный дождь и спешку, он останавливается. Странно смотрит на меня, а потом медленно произносит:

— Вы спрашиваете, — и у меня такое ощущение, что он подчеркивает каждое слово, — вы меня спрашиваете, почему я ловлю Рыбу? Вы же сами про это мне рассказали, помните, дня два назад? Вы тогда пересели за другой столик, и я вдруг почувствовал, как вы расстроены из-за этой девочки, и мне стало ясно: я вам должен помочь. Помните, как вы сидели за столиком? Вы, кажется, писали письмо.

— Письмо?

Да, точно! Писал родителям!

Когда я, наконец, смог из себя выдавить: «Бог поможет». Меня шатает.

— Что с вами? Да вы совершенно побелели! — слышу я голос Цезаря.

— Нет, ничего!

— Вам сейчас самое время выпить шнапсу!

Наверное!

Дождь идет, воды становится все больше.

Меня колотит.

Одно короткое мгновенье я видел сеть.

Н.

Нелегко отыскать в темноте эту «Лилию».

Внутри немногим светлее.

Зато теплее, и, по крайней мере, нет дождя.

Нас встречает хозяйка:

— Дамы уже там, — и указывает на третью ложу.

— Браво! — говорит Цезарь и оборачивается ко мне. — На самом деле дамы и есть моя наживка. Некоторым образом — дождевые червяки.

В третьей ложе сидят фройляйн Нелли и толстая кельнерша.

Фройляйн Нелли сразу меня узнает, однако по привычке помалкивает.

Только кисловато улыбается.

Цезарь останавливается в растерянности.

— Где рыба? — с ходу спрашивает он.

— Не явился, — отвечает толстуха.

— Продинамил меня! — сладко улыбнувшись, поясняет Нелли.

— Она два часа прождала его у кино, — смиренно кивает Толстуха.

— Два с половиной, — поправляет Нелли, и улыбка на ее лице внезапно исчезает. — Я так рада, что этот мерзавец не пришел.

— Ну надо же! — качает головой Цезарь и представляет меня дамам. — Мой бывший коллега!

Толстуха меня разглядывает, фройляйн Нелли глядит в пустоту. Поправляет бюстгальтер.

Мы усаживаемся.

Шнапс обжигает и согревает.

Мы — единственные посетители.

Хозяйка водружает на нос очки и начинает листать газету. Наклонилась над стойкой, и, кажется, будто она зажимает руками уши.

Знать ничего не знает и знать не хочет. Каким образом обе эти дамы стали дождевыми червяками?

— Что здесь на самом деле происходит? — спрашиваю я Юлия Цезаря. Он наклоняется ближе ко мне:

— Уважаемый коллега, первоначально я не хотел посвящать вас в это дело, история ведь грязней некуда, но потом я подумал, что еще один свидетель не повредит. Мы втроем, я и дамы, хотим реконструировать преступление.

— Реконструировать?

— В известной степени.

— Но зачем?

— Мы хотели, чтобы Рыба повторил убийство. И даже по давно известной гениальной схеме. На самом деле, я хотел реконструировать все это дело в постели.

— В постели?

— Слушайте внимательно, коллега, — говорит он и включает свой череп. — Фройляйн Нелли должна была ждать его у кино, чтобы он на самом деле подумал, что она в него влюблена.

Он смеется.

А вот фройляйн Нелли не смешно. Она делает гримасу и сплевывает.

— Не плюйся тут! — зубоскалит Толстуха. — Плеваться по своему усмотрению запрещено законом.

— Закон мне позволяет… — начинает Нелли.

— Так. Только без политики, — перебивает ее Юлий Цезарь и снова оборачивается ко мне. — Тут, в этой самой ложе, нашу дорогую Рыбу нужно было напоить. Да так, чтобы он уже не смог плавать, и его можно было поймать голыми руками — тогда обе дамы прошли бы вместе с ним через заднюю потайную дверь в номер. Рыба была бы снулая. Фройляйн Нелли улеглась бы на пол и Толстуха накрыла бы ее простыней, как будто это труп. Потом Толстуха бросилась бы на Рыбу с диким криком: «Что ты наделал? Дитя человеческое, что ты наделал?!» И тут вошел бы я, говоря: «Полиция!», и объявил бы, что во хмелю он убил Нелли, так же как в свое время поступил с тем, другим, и мы бы разыграли целую сцену, я дал бы ему пару оплеух, держу пари. Коллега, он бы себя выдал! И произнеси он хоть одно словечко, я бы его выудил. Как пить дать!

Я не могу сдержать улыбки.