Вечер страшных предсказаний - Мила Серебрякова

   – И как это сделать?

   – Детка, не забывай, я же мастер скандалов. Генерал хаоса! Маршал интриг!

   – Генералиссимус идиотизма, – задумчиво молвила Ната, занятая своими мыслями. Последующие полчаса она пребывала в ванной комнате, из которой вышла, когда в гости к Копейкиным – с очередным дружеским визитом – пожаловал Павел Баранов.

   – Ката, действуем по следующей схеме: сначала приглашаем Пашку на кухню, пьем чай имило беседуем. А потом я начну его провоцировать. Наталья! Куда ты запропастилась? Ната!

   – Я туточки, в ванной сижу.

   – Дура! Иди, открывай дверь. Ката, сервируй стол. А я… Я пойду обновлю макияж.

   Павел Петрович пришел не с пустыми руками. На этот раз пенсионер принес коробку пончиков.

   – Вы же любите сладкое, – шелестел он, глядя на Катарину. – Пончики свежайшие, я их час назад купил. Они еще горячие были.

   – Не хотите ли чаю? – Катка чувствовала себя несколько неловко.

   – Не откажусь, – кивнул Баранов. – А где самая прелестная женщина этого дома? Почему ее не видно?

   – Я здесь. – Розалия появилась в коридоре во всей своей красе, а именно: в красной мини-юбке, красных туфлях на тринадцатисантиметровой шпильке, вишневой блузке а-ля «распутницы зажигают» и иссиня-черном парике, крупные кудри которого доставали до лопаток.

   – Здравствуй, котик, – прохрипела свекровь, растянув кроваво-красные губы в улыбке.

   У бедного Павла Петровича сделалось такое выражение лица, будто он стоит на железнодорожных путях, а ему навстречу на бешеной скорости мчится товарняк.

   Справившись с минутным потрясением – судя по всему, оно было самым сильным в его жизни, – Баранов отлепил одеревеневший язык от неба и промямлил:

   – Роза, ты настоящая шалава… вернее, королева. Тебе самое место в притоне… то есть на престоле.

   Свекровь сникла:

   – Тебе нравится мой прикид? Ты не уходишь домой?

   – Готов смотреть на тебя часами.

   На кухне, отодвинув от себя чашку, Розалия начала операцию «Провокация». Томно вздохнув, она заметила:

   – Обожаю носить короткие юбки. Чем короче, тем лучше.

   Баранов впился зубами в пончик.

   – Они тебе идут. У тебя такие красивые ножки, грех скрывать их под длинными одеяниями.

   Ката усмехнулась и переглянулась с Наткой.

   Розалия не унималась:

   – А туфли! Я не мыслю жизни без шпилек. Ты только посмотри на эти каблуки. Даже двадцатилетние девицы не дефилируют на таких.

   – Они сами не знают, что теряют.

   – И крашусь я вызывающе. Смотри, как сильно подведены глаза. Видишь? Видишь, яспрашиваю?

   – В твоих бездонных глазах я готов утонуть.

   Свекровь начала терять самоконтроль. Окажись они с Барановым на берегу реки, Розалия, не раздумывая, утопила бы старика.

   – Паша, раньше ты меня… недолюбливал.

   – Был слепцом.

   – Ты задыхался от аромата моего парфюма.

   – Теперь не могу им надышаться.

   – Тебя раздражало цоканье каблуками.

   – А сейчас не перестаю им наслаждаться.

   – Я матерюсь как сапожник! – На шее Розалии выступили красные пятна.

   – И в этом твоя изюминка.

   – Я дочь гламура! – выдвинула свекровь железный аргумент.

   Баранов, люто ненавидящий это словцо и все, с ним связанное, подавил тяжкий вздох:

   – Родителей не выбирают.

   Станиславовна вскочила и выбежала из кухни.

   – Куда это она? – Павел Петрович посмотрел ей вслед и причмокнул языком: – Эх, и как яраньше не замечал ее красоты? Такая женщина! Катка, я должен спросить у тебя совета.

   – Хотите написать на Розалию жалобу?

   – Что ты, что ты, – Павел замахал руками, – как можно? На таких красоток не жалобы пишут, им стихи посвящают. Я о другом хочу спросить. Видишь ли, в свете последнихсобытий я несколько изменился. И помогла мне Розалия. Она искрится молодостью и задором… И я подумал… гм, может быть, у нас с ней что-нибудь получится, а? Ты как считаешь?

   Хорошо, что Наташка успела поставить на стол чашку, в противном случае последняя с треском упала бы на пол.

   Ката не верила ушам, а Баранов, не видя замешательства Копейкиной, продолжал:

   – Скажи, как, по-твоему, Розалия согласится пойти со мной на ужин в дом ветеранов?

   Наталья сползла со стула и тихо захихикала, а Катка лишний раз убедилась, что существуют женщины, способные укладывать мужиков штабелями. Вне зависимости от возраста, статуса и вероисповедания.

 //-- * * * --//

   Накормив отца гороховым супом и солянкой, Дарья посмотрела на часы.

   Половина восьмого. Теперь не мешало бы уложить пьяного родителя спать, чтобы кприходу с работы матери папаша дрых крепким сном. Сегодня необходимо проделать все быстро, скандалы, которые обычно закатывал пьяный Виктор Николаевич, могли нарушить планы Гришковой.

   Дашутка прекрасно знала, как правильно разговаривать с отцом, на какую кнопочку нажать и за какой рычажок дернуть. Поэтому, убрав со стола пустые тарелки, девушка достала изхолодильника початую бутылку водки и, наполнив рюмку, протянула ее Виктору Николаевичу.

   – Выпей, пап, лучше спать будешь.

   Лицо Гришкова просветлело. Он улыбнулся пьяной улыбкой и, издав тихое «эх», залпом осушил емкость.

   – Уважила отца, Дашутка. Спасибки тебе. У нас ведь сегодня на заводе ЧП произошло. Да-а! Михалычу на ногу труба упала. Ой-е, как он орал. Его в больницу забрали. А Сергеич сказал…

   – Пап, пошли, я провожу тебя в спальню. Я уже и кровать расстелила.

   – Ну давай, потопали. Ты только мамке не говори, что я выпивши пришел, а то она опять ругаться начнет.

   – Не скажу. Ты, главное, ложись и спи, мама ни о чем не узнает.

   – Дашка, какая ты у меня молодчина. Когда ты родилась, я матери сразу сказал: «Она вырастет папиной дочкой».

   Опасный момент. Если отец начинал вспоминать былые времена – а вспоминал он их всякий раз, когда принимал на грудь, – то время останавливалось. Он мог говорить часами. О детстве, юности, знакомстве с матерью, рождении дочери и далее по списку.

   – Помнишь, у тебя в детстве был белый медвежонок? – вопрошал Виктор Николаевич.

   – Помню, пап.

   – Нам его дядя Саша на свадьбу подарил. Хороший был медвежонок. Кстати, где онсейчас?

   – Уже лет десять как на помойке.

   – Да? Выбросили? – в голосе Гришкова промелькнули нотки отчаяния. – Жаль. Ты вот послушай меня, я в молодости хотел стать моряком. Мы с Виталькой Деминым и Андрюхой Каратаевым мечтали о…

   – Пап, раздевайся и ложись. Мама скоро придет.

   – Да, да, – засуетился Гришков. – Ты иди, я сам справлюсь.

   Минут через десять, удостоверившись, что родитель спит, Даша прошла к себе в комнатуи, сев на кровать, уставилась на циферблат наручных часиков.

   В восемь пришла мать. Грохнув в прихожей две сумки, она обеспокоенно спросила:

   – Отец дома?

   – Спит.

   – Опять пьяный?

   – Мам, все в порядке, я его накормила, он не скандалил.

   Тамара Эдуардовна юркнула в ванную, а Дашутка начала разбирать сумки с продуктами.

   – Фу! – простонала Гришкова-старшая, плюхнувшись на табурет. – Устала как собака. Руки отваливаются.

   – Сейчас супа налью.

   – Нет, дочур, не надо. Не хочу есть, чайку попью и тоже спать лягу. Завтра в пять утра вставать. – Тамара провела рукой по лбу и замотала головой: – Целый день на ногах, какбелка в колесе.

   Дарья зевнула:

   – Сегодня еще день такой, сама еле стою. Глаза слипаются.

   Без четверти девять Тамара Эдуардовна вышла из ванной и, пожелав дочери спокойнойночи, скрылась в спальне.

А ровно в девять Дарья на цыпочках вышла вкоридор, облачилась в верхнюю одежду и щелкнула замком. Ее отлучка из дома осталась незамеченной.

   До метро девушка доехала на маршрутном такси. В полупустом вагоне, вооружившись газеткой, погрузилась в чтение, едва не проехав нужную остановку.

   Билет на электричку был куплен за две минуты до появления поезда. Пока все складывалось на удивление удачно. Дарья даже заподозрила неладное.

   – Только бы и там повезло, – шептала девушка, вглядываясь в темноту улицы.

   Тридцать пять минут спустя Гришкова стояла на перроне. Большая часть пути преодолена,осталась самая малость.

   Тормознув «Ауди», девушка открыла дверцу, просунула голову в салон и поинтересовалась:

   – До Стельково сколько возьмете?

   За рулем иномарки сидел симпатичный парень, на вид чуть старше самой Гришковой.

   – Стельково? – удивился он. – Что-то не соображу, это где?

   – Монастырь знаете?

   – Ну?

   – А остановка Стельково следующая.

   – А-а-а, усек. Запрыгивай.

   – Ты не сказал, сколько?