Домашняя работа. - Галина Гончарова

Взгляд малявки выражал сомнение.

— Давай так. Мы попробуем. А не понравится — выгнать мальчика всегда успеем. Хорошо?

Мири кивнула.

Лиля довольно улыбнулась.

Пусть.

Во — первых, дети всегда лучше учатся в небольшой компании. Дух соперничества, если его правильно поддерживать — это сила.

Во — вторых, она ни разу не врала насчет тренировок. Приемы надо отрабатывать на равном тебе сопернике. Мири девочка крупная, а мальчишка мелкий. Так что нормально.

И самое главное. Третье. Пусть Мири привыкает общаться с разными людьми. Будь она трижды графиня — неважно! Здесь люди делятся на господ и холопов — и это страшная инерция мышления. А если у Мири ее не будет — она сможет многого добиться.

Пусть учится относиться к людям по — человечески. И судить по их личным качествам, а не по происхождению. Да и вирмане скоро приедут. А Лиле хотелось бы, чтобы они остались. Лучший способ привязать к себе родителей — это дети. Пусть дети вирман учатся вместе с Мири, дерутся, играют…. Когда‑нибудь малышке понадобятся свои люди. И их не придется далеко искать.

Одним словом, ребенка Лиля убедила. А еще через час — полтора в дверь библиотеки, где она упорно записывала все, что помнит из фармакологии, постучался пастер.

— Ваше сиятельство?

— Да, пастер. Проходите.

Лиля быстро перевернула свиток и теперь на нем красовалась история какой‑то святой…

— Я пришел поблагодарить вас за прием.

— Эмма вас устроила?

— Да, ваше сиятельство. Хотя должен заметить — это необычно. Управляющий…

— Вы же знаете, пастер. Эдора загрызли волки. А замены ему до сих пор нет. Эмма же прекрасно справляется.

— Но она — женщина.

— и я тоже, пастер. Но может быть именно женщины, с их искренним желанием помочь всем страждущим и нуждающимся — и нужны в этом мире? Альдонай создал мужчин и женщин так, что мужчины должны оберегать дом, воевать, защищать… а женщины обязаны сделать так, чтобы мужчина возвращался домой с радостью. Вот мы с Эммой и стараемся… я понимаю, что это непривычно, но у нас просто нет выбора. Никто за нас ничего не сделает…

— Ваше сиятельство, а вирмане? Пираты, безбожники?

Лиля возвела глаза к небу.

— Да, пастер. Я знаю это. но я полагала, что вы сможете привести их души к свету. Подумайте сами — если бы я их не наняла, они бы так и закоснели в грехе. А сейчас у вас есть шанс спасительно подействовать на их души.

И вспомнился неподражаемый Ширвиндт.

'- …спасительно подействовать на его душу…

— на ЧТО подействовать?

— На душу, Альфред!'[2]

Тоска грызанула с такой силой, что на глаза аж слезы навернулись. Пастер встревоженно вскинулся.

— Ваше сиятельство?

— Нет — нет…. Все в порядке… ах, пастер… какое несчастье — этот пожар. Как хорошо, что вы у нас есть… раньше я вас не ценила по достоинству, а вот когда случается несчастье, когда лишаешься ребенка…

Вместо ответа пастер осенил себя знаком Альдоная.

Лиля повторила за ним и принялась читать одну из молитв, которые хранились еще в памяти Лилиан. Молитва, кстати, так и называлась — Об облегчении страданий человеческих.

Пастер наблюдал за тем, как она молилась — и лицо его разглаживалось с каждым словом.

Лиля заметила это и закрепила положительный эффект еще двумя молитвами.

Так держать…

Наконец пастер сотворил знак Альдоная — и Лиля поднялась с колен. А то ж! Не молиться ведь на ногах? Хотя ушибленные во время драки с убийцей колени ныли нещадно. Ну да ладно. Перетерпим.

Хотя во взгляде мужчины оставались еще сомнения. Ну да. решительность, домоправительница, вирмане по дому бегают… И Лиля решила добавить.

— Прошу вас разделить мою скромную трапезу.

Судя по удивленной гримасе на лице пастера — он не ожидал от графини такой скромности. Овсянка, в которую она не положила ни меда, ни варенья, кусок сыра и стакан воды. Холодной, колодезной…

Есть все равно не хотелось.

Температура все‑таки поднялась. Немного, но неприятно.

Самому пастеру подали и мясо, и грибы, и яйца…

Несколько минут он смотрел на Лилю, а потом разродился.

— Дочь моя, вы проявляете похвальную умеренность…

Лиля опустила глазки еще раз… может, проще и не поднимать? Точно не споткнешься…

— Пастер, я не могу объедаться, когда на моих землях от голода умирают дети. Это страшно.

— Это…

— Это тоже после потери ребенка. Я должна вести благочестивый образ жизни — тогда меня простят за мои прежние грехи.

Глаза стали уже теплее. Так держать.

— Пастер, вы ведь не будете возражать, если Марк будет учиться вместе с Мири?

— да, разумеется.

Еще бы ты возражал. Такая халява! Образование тут на вес брюликов!

— И в том числе учиться защищать себя.

— Ваше сиятельство?

Лиля сделала постное лицо. И рассказала про убийцу.

Пастер охал. Ахал.

Ужасался. И под конец разродился.

— Ваше сиятельство, как же вы спаслись?!

— Божьим чудом, не иначе. Но ведь могли покушаться и на Мири! А девочка беззащитна! А мальчик тем более должен уметь защитить себя. Пусть занимаются вместе. Вирмане их поучат.

Сейчас этот постулат прокатил без возражений. Еще бы, на фоне таких новостей.

Лиля подумала, не закинуть ли удочку на тему своих целительских способностей и Альдоная… мало ли, вернется муж — а она под крылышко церкви, но потом решила обождать.

Так она — графиня. Какая — никакая, а не быдло.

А вот если она попадет под патронаж церкви…

Титула там нету. Зато есть большие проблемы. На тему подчинения. И все, что она сделает, отойдет церкви. А в монастырь ей не хочется. Да и монастыри теми еще гадюшниками были в средние века. Проверять так это здесь или нет — Лиле определенно не хотелось.

Так что мы постоим в сторонке. Главное — не забывать напоминать, что все ее идеи — это откровения свыше. А не сниже.

Так что Лиля хлопала глазками. Она уверяла пастера, что выжила только чудом. Что детям должно быть интересно вместе и учителя будут только рады учить двоих.

Что хорошо бы устроить молельню в Иртоне — тут уж лед окончательно растаял — и пастер разулыбался ей. Конечно, он должен приглядывать за постройкой нового храма, но Лиля заверила его, что до конца стройки они поживут в замке. А еще она выделит карету, чтобы уважаемый пастер ездил каждый день туда и обратно. Ей‑то здесь все равно ездить некуда, к чему карета?

Вовсе даже она не нужна.

Так что пастера умаслили по полной программе. К концу завтрака он, кажется, уже был готов признать Лилю любимой женой Альдоная.