Лубянка. Подвиги и трагедии - Николай Лузан

Однако политический результат «шахтинского дела» вряд ли в полной мере мог удовлетворить Сталина. Он показал, что не все еще подвластно его воле. Одиннадцать осужденных из пятидесяти трех — это не то, на что он, видимо, рассчитывал. «Засоренность» партии и органов троцкистами и зиновьевцами мешала вождю в проведении его линии на построение социализма в стране.

Прошло совсем немного времени, и следующий процесс над «вредителями», «саботажниками» и «контрреволюционерами», проходившими по так называемому «делу Промпартии», на этот раз оказался весьма близок к сценарию главного режиссера — Сталина. Свыше двух тысяч осужденных инженерно‑технических работников, «пытавшихся сорвать выполнение плана первой пятилетки», стали убедительным доказательством его теории обострения классовой борьбы в условиях активного строительства социализма.

На этот раз ОГПУ не подкачало и наглядно продемонстрировало свои неограниченные возможности в борьбе с политическими противниками и инакомыслящими. Теперь Сталин мог не сомневаться в исходе схватки с такими политическими тяжеловесами, как Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Радек, Рютин, Бухарин и другие, время от времени продолжавшими выступать против его подходов к проведению индустриализации и коллективизации в стране. С 1935 года один за другим в стране разворачиваются все более масштабные судебные процессы над участниками «Московского центра», «Ленинградского центра», «Троцкистко‑зиновьевского террористического центра».

Испытанные бойцы революции, прошедшие через сито царской охранки и каторгу, после нескольких месяцев пребывания во внутренней тюрьме на Лубянке «сознались» в преступлениях, которых не совершали. В ходе судебного процесса лидеры Зиновьев и Каменев в очередной раз раскаялись, признали себя виновными и были приговорены к 10 и 5 годам тюремного заключения. Такие приговоры, несмотря на тяжкие обвинения в террористической деятельности, многим могли показаться слишком мягкими. Но все самое страшное как для левой оппозиции в лице ее лидеров Зиновьева и Рютина, так и правой — Бухарина — было еще впереди.

После очередного, июльского 1936 года, пленума Политбюро ЦК ВКП (б) направило в партийные организации секретный циркуляр. В нем говорилось:

«Теперь, когда стало ясно, что троцкистско‑зиновьевские выродки объединяют на борьбу против Советской власти всех самых озлобленных и заклятых врагов нашей страны — шпионов, провокаторов, саботажников, белогвардейцев, кулаков и т. п., теперь, когда стерлись все различия между этими элементами с одной стороны и троцкистами и зиновьевцами с другой, все наши партийные организации, все члены партии должны понять, что бдительность коммунистов требуется на любом участке и в любом положении. Неотъемлемым качеством большевика в современных условиях должно быть умение распознать врагов партии, как бы хорошо они ни маскировались».

После этого участь Зиновьева, Каменева и тысяч их сторонников была предрешена. 19 августа 1936 года над ними начался очередной судебный процесс, на этот раз закончившийся смертными приговорами.

Теперь, когда с политическими оппонентами было покончено, настал черед тех, кто выбивал признательные показания и заставлял публично каяться прошлых кумиров партийной массы в самых чудовищных преступлениях. Главные исполнители идей вождя — Ягода и его ближайшее окружение, — сделав свое дело, стали лишними и опасными свидетелями.

29 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности наркома НКВД СССР и, по сложившейся тогда практике, «подвесили» министром связи. Прошло еще пять месяцев, и 18 марта 1937 года на собрании руководящего состава НКВД новый нарком Н. Ежов объявил о раскрытии очередного грандиозного «заговора», и не где‑нибудь, а в боевом отряде партии — органах НКВД. В его организации был обвинен не кто иной, как сам Ягода, оказавшийся «агентом царской охранки и давним шпионом германской разведки». Он же был «виновен» в организации убийства С. Кирова и отравлении пролетарского писателя М. Горького. На это сообщение присутствовавшие в зале ответили вялыми аплодисментами, так как многие из них, и не без оснований, полагали, что вскоре сами окажутся в числе «заговорщиков».

Спустя неделю, 23 марта 1937 года, Ягоду арестовали и предъявили обвинение «в организации шпионской, диверсионно‑террористической деятельности правотроцкистским блоком», а через год расстреляли. Вслед за ним Ежов принялся зачищать центральный аппарат, республиканские, краевые и областные управления НКВД. В результате Большого террора к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были либо расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома М. Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21 человек.

Авторы историко‑документального сборника «Лубянка» приводят следующие данные по зачистке в органах государственной безопасности:

«За период с 1 октября 1936 года по 1 января 1939 года по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава при общей численности в 24 500 составила 5898 человек. Из них: арестовано — 1373, уволено вовсе и в запас — 3048, переведено в другие организации — 1324 (значительная часть из них в дальнейшем по сложившейся тогда практике были арестованы. — Прим. авт.), умерло — 153. Количество арестованных по руководящим должностям соответственно составило: нач. УНКВД, наркомы, их замы и помы — 59; нач. отделов УГБ, их замы и помы — 98; нач. ОКРО, ГО РО, их замы и помы — 23; нач. райгоротделений — 194; нач. отделений, их замы и помы — 157; нач. оперпунктов 6‑го отдела — 29».

Последний и один из самых страшных «укосов» по числу жертв и своим последствиям имел место незадолго до войны. Верный сталинский нарком Ежов и его подручные в июле 1938 года раскрыли еще один «заговор» — на этот раз в Красной армии. Известные герои Гражданской войны и видные военачальники М. Тухачевский, В. Блюхер, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир и другие, как выяснилось, «вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно‑фашистский переворот». Вслед за ними были уничтожены 75 из 80 членов Реввоенсовета и несколько десятков тысяч командиров рангом ниже.

Накануне войны Красная армия оказалась обезглавленной. Она понесла такие потери, от которых любая другая страна вряд ли бы оправилась[24]. В частности, в ноябре 1938 года на Военном совете при наркоме обороны до нового руководящего состава Красной армии было доведено, что «из Красной армии вычистили 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК».

Одновременно с разоблачением главных заговорщиков в Москве и Ленинграде в республиках, краях и областях, подобно тифозным вшам на теле тяжелобольного, десятками множились свои «параллельные» и «резервные», «левые» и «правые» заговоры. Ретивые первые секретари и начальники управлений НКВД, демонстрируя свою преданность вождю, стремились перещеголять друг друга в достижении чудовищных показателей по количеству уничтоженных и осужденных «врагов народа».

Деятельность и судьба одного из наиболее одиозных исполнителей сталинской теории перманентных заговоров — комиссара государственной безопасности 3‑го ранга, кавалера ордена Ленина, «Почетного работника ВЧК — ГПУ» Г. Люшкова может служить наглядным примером той безжалостной борьбы за власть и того самопожирания, что имели место в те годы в партии и органах государственной безопасности.

Его путь в революцию и послужной список типичны для того времени. Родился Люшков в 1900 году в Одессе, в семье портного. В пятнадцать лет закончил шесть классов казенного училища и, возможно, так же как и отец, всю жизнь шил бы толстовки и косоворотки на чужое плечо, если бы не грянувшая революция. С первого дня юный Генрих безоглядно окунулся в ее кипящий омут и вскоре вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы белогвардейскими войсками ушел в подполье, был арестован, но бежал из‑под стражи и пробился к частям Красной армии в городе Николаеве. Службу начал рядовым, но природный ум, хватка и ораторские способности не остались незамеченными командирами, и в феврале 1919 года его назначили на должность политработника 1‑го Николаевского советского полка. Спустя десять месяцев, в декабре 1919 года, Люшков уже возглавил политотдел 2‑й бригады 57‑й стрелковой дивизии, и здесь на него обратили внимание особисты. В его судьбе происходит резкий поворот: в июне 1920 года он переходит на службу в особый отдел ВЧК по 57‑й дивизии. С этого момента вся дальнейшая жизнь Люшкова будет связана с органами государственной безопасности.

К 1924 году он сменил одиннадцать рядовых должностей и помотался по многим уездным городкам юго‑западной Украины, пока судьба не свела с М. Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, он, как и Люшков, поднялся на гребне революционной войны. Но его карьера складывалась более удачно: к моменту их встречи Леплевский уже занимал высокую должность в ГПУ Украины и был награжден орденом Красного Знамени. Они быстро сработались.