Протокол - Жан-Мари Густав Леклезио

Чем ближе подходил Адам, тем громче звучал возбужденный гомон толпы. Он перегнулся через перила и заметил желтый надувной плот и двух снимающих костюмы водолазов.

Тело, судя по всему, выловили не так давно: на лестнице, ведущей с пляжа на дорогу, еще стояли не смытые дождем лужи морской воды. В одной из луж плавали обрывки тонких водорослей. Когда появился Адам, его молча пропустили вперед — он так долго пробыл под дождем, что сам напоминал утопленника.

И Адам увидел лежавшее прямо на щебенке нечто, похожее на кучу тряпья, нелепое, утратившее всякую связь и с землей, и с водой. Эта мерзкая амфибия был мужчина без возраста, просто мужчина. Единственной дико смешной особенностью было то, что покойник промок до нитки и лежал мокрым под дождем. Море потрудилось над телом. Еще несколько часов, и он бы стал похож на рыбу. Руки раздулись и посинели, одна нога была босая, другая обутая, вокруг нее обмотались пучки бурой тины. Из вытянутой, мокрой, просоленной морем одежды торчала голова на вялой шее, а вот мертвое лицо выглядело на удивление подвижным; все его части производили чуждое жизни движение; вода раздувала щеки, глаза и ноздри шевелились под ударами дождевых капель. За несколько часов этот честный сорокалетний работяга стал жидким человеком. Соленая вода все растворила. Кости превратились в студень, волосы — в морские водоросли, зубы — в мелкие камешки, рот — в актинию, широко раскрытые помутневшие глаза смотрели вверх, в небо, с которого потоками лился дождь. Под ребрами из смешанного с паром воздуха образовывались жабровидные пузыри. Босая нога протезом торчала из штанины, морские глубины оставили след на коже, и она была то ли маслянистой, то ли серой, могло показаться, что между пальцами начали расти плавники. Это был гигантский головастик, случайно сверзившийся с горы; лужи воды в торфяных ямах одиноко плескались под порывами ветра.

Когда один из спасателей повернул голову утопленника, изо рта изверглась рвота.

Один из зевак ойкнул.

Оживление толпы спало; люди словно окаменели, застыв под льющимся на головы дождем. Только спасатели продолжали суетиться, хлестали мертвеца по щекам, негромко переговаривались, передавая друг другу бутылки со спиртным.

Утопленник в одиночестве лежал на земле с открытыми остекленевшими глазами, готовый к воображаемой вспышке или рывку, который станет первым шагом на пути к возрождению. Дождь поливал посиневшую плоть, хлюпая по коже, как по луже.

Потом все происходило очень быстро; достали белые носилки; спасатели раздвинули толпу и понесли это странное, разнородное, серое тело к «скорой помощи». Хлопнули дверцы. Раздался гул голосов, зеваки сомкнули ряды, и машина поехала в город, увозя свой неаппетитный груз; над дорогой, которая еще несколько часов будет пустовать, витал, перебивая запах дождя, аромат морской воды. Щебенка медленно впитывала оставленную колесом лужу, у всех вокруг было тяжело на душе, а мертвое тело спокойно избавлялось от смехотворного воспоминания. Оно по каплям истекало из умов людей, которые даже не пытались его удержать, представляя путешествие по моргам и общим могилам. Он превратился в этакого белого архангела в сверкающих доспехах. Он стал наконец победителем, единственным и вечным. Его рука в голубой перчатке повелительно указывала на море, место своего рождения. Берег и полоса замусоренного прибоя звали в свои объятия. Сирены в форме пустых флаконов из-под бриллиантина, сардины без головы, канистры и медали с геральдическими лилиями хриплыми голосами запели призывную песнь; мы должны спуститься по непросохшей лестнице и, не снимая одежды, войти в волны. Мы пересечем полосу воды в пятнах мазута, где плавают апельсиновая кожура и пробки от бутылок, и камнем пойдем ко дну, опустимся на тину и упокоимся с миром, а мелкие рыбешки будут заплывать в наши открытые рты.

Потом люди в костюмах морских чудовищ спустятся за нами, подцепят крюками за шеи, выволокут на свет дня и повезут на «скорой помощи» в морг и в рай.

* * *

L. Если хоть раз видел на обочине дороги свеженького утопленника, все остальное — туфта. Особенно если понял, почему люди иногда тонут. Остальное не важно. Идет ли дождь или светит солнце, ребенок утонул, мужчина или голая женщина в бриллиантовом колье — один черт. Это всего лишь декорация из вечной драмы.

А вот если не понял… Если отвлекаешься на детали — они вроде как придают событию «взаправдашнюю» фактуру, являясь между тем не более чем инсценировкой, — можно много чего наговорить. Они останавливаются, выходят из машин и с ходу вступают в игру. Не смотрят, а сочиняют. Жалуются. Присоединяются к одному мнению или к другому. Сочиняют и пишут стихи.

Он спрашивает, откуда на вещах эта подземная пыль. Заполняющая пространство между пружинами и винтиками гранитная крошка.

сковывает плоские поверхности, говорит он.он все еще жаждет скуки и вкуса: зола.он вслушивается. стоит оставить егов ожидании первосвященского наслаждения.он ждет, чтобы все формы напомнили ему забытый обет: он словно ждет войны.может, он ошибаетсяи Война — вовсе не Дарительница Мужестваа КамнедробительницаМожет, это Она Крошит ГранитМожет, это Она Творит Архитвердую ПыльМиллиметровые ЦарапиныОн спрашиваетОн хочет Он ждетОн считает на пальцахи собирается для прыжка

он — да — ЛЮБИТтвердую пыльпотому и не знаетчто существует песок,то, что зовется пескомто, что зовется золой& желтые листья и навози ненастная землясланцы & другие зернада. все это.зовущееся мягкой пылью.

И уж конечно (поскольку пишущий творит свою судьбу), они мало-помалу приобщаются к тем, кто утопил бедолагу.

Один из них, по фамилии Кристберг, говорит: «Что стряслось?»

«Несчастный случай», — отвечает его жена Жюли.

«Видали, как раздулся? Верно, долго пробыл под водой. Говорят, два дня…» — сообщает рыбак Симонен.

«Известно, кто он?» — спрашивает Кристберг.

Между тем все они толкутся на одном и том же месте. Стоят вокруг грязной лужи морской воды. — Словно давешний человек, утопленник, начал скукоживаться и превратился в крошечное, едва различимое взглядом насекомое, плавающее посреди этой самой лужи.

«Мужчина или женщина?» — интересуется Жюли.

«Видел я в прошлом году одного такого же. Практически здесь же. Нет, пожалуй, чуть подальше. Там, за рестораном. Одна женщина все ходила по пляжу и спрашивала. Вы не видели Гийома? Спрашивала всех и каждого, и все отвечали нет. Но она продолжала спрашивать. А потом кто-то что-то заметил в волнах, недалеко от берега. Один тип, отличный пловец, прыгнул в воду. И нашел. Гийома. Это был — это был мальчик, лет эдак двенадцати, как сейчас помню.

Когда мужик вытащил его на берег, видок у ребенка, скажу я вам, был тот еще. Его положили на гальку, и он был весь синюшный. Хотели было помешать матери подойти, но не успели, она прорвалась. Увидела его и давай переворачивать туда-сюда, плачет, кричит:

О Гийом! Гийом!

Вертела она его, вертела, у него изо рта и хлынуло. Желчь, молочные струпы и все такое прочее. И литры морской воды. Вот ведь странность, он же был мертвый», — рассказал мужчина по фамилии Геро.

«Так что все-таки случилось?» — снова спросил Кристберг.

«Да вроде кто-то утонул», — шепотом ответила его жена.

«Думаете, он умер?» — поинтересовался Бозьо.

«Да как же не умер, когда два дня прошло», — откликнулся Жозеф Жакино.

«Они всегда блюют, когда их переворачивают. Наглотались морской воды под завязку и при малейшей встряске отдают все назад. Дрянное дело смерть», — запечалился Хозняк.

«А массаж, а уколы в сердце? Говорят, человека можно спасти даже через несколько дней», — удивился Бозьо.

«Вы что, верите во всю эту чушь?» — возмутилась Симона Фрер.

«Уж и не знаю», — покачал головой Бозьо.

«Чего только не бывает, — сказал Хозняк, — я».

«Я видел одного типа, но там все по-другому было. Его сбила машина. Богом клянусь, два колеса переехали тело; одно — там, где шея, другое по ногам. И вот ведь что странно — на коже остается след протекторов. Так вот, я и говорю, его можно было хоть всего исколоть, ничего бы не вышло. Кровищи было море, даже по сточным канавам текла. А еще у него глаза вылезли наружу. Ну чистый кот, побывавший под колесами», — объяснил мужчина с тростью, звавшийся мсье Антонен.

«Они этого три часа искали, — сказал Веран. — Обшарили все побережье. А здесь возились три часа. Целых три часа, не меньше. Я все видел, с самого начала, потому что гулял вдоль моря. Случайно увидел».

«Стало быть, знали, что он исчез?» — спросил Геро.