История средних веков - Николай Алексеевич Осокин

Женские образы в германской мифологии не имеют такой определенности назначения, как мужские, и мало, по своей спутанности, напоминают идеальных богинь Гесиода и Гомера. Все они так или иначе близки Водану; все покровительствуют браку, семейной жизни, плодородию; все обладают лучшими семейными добродетелями, и добрые, и злые. Если жена злого Локи, Сигуна, собирает яд в особую чашу, оберегая своего супруга, то еще больше подвигов ради семьи совершают богини светлого ряда. Они умели с давних пор внушить тевтонам уважение к женщине, издавна получившей у древних германцев общественную самостоятельность и сделавшейся после, в феодальную и рыцарскую эпоху, предметом особого культа и поклонения. Несомненно, что рыцарство германцев выросло на готовой мифической и героической почве, питаясь тем живым материалом, который с самых ранних времен проник в общенародное сознание. Все германские богини так или иначе близки Водану. Верховный бог делит свои ласки между Нертой (землей) и Фригг. Последняя восседает рядом с супругом на золотом престоле, не питая ревности к богине земли. Ее другое имя Фрия. Богиня Фрейя (от имени которой Якоб Гримм производит немецкое Frau) также подательница счастья и радости. Драгоценное ожерелье придает этой Афродите германцев особую привлекательность. Но еще более чувственно прекрасна прелестнейшая из богинь, любящая погружаться в прохладные волны озер и рек, Холъда. Она обитает подводою во дворце, украшенном золотом, окруженном душами еще неродившихся на земле младенцев, тогда как злая Лель, наполовину черная, наполовину белая, царица подземного мира, источника горя, охраняет ад (Хель). Она дочь злого Локи и великанши Ангрбоды. Окруженная всеми атрибутами зла, убийства, крови, разрушения, Хель несет гибель всякому, кто переступит порог ее дома.

Всем этим богам и богиням древние германцы не строили храмов, но в глубине своих священных лесов они создавали им жертвенники, на которых в их честь закалывали рогатый скот и редко лошадей и людей; последних только для умилостивления разгневанного божества. Тацит упоминает о таких жертвоприношениях, как об исключениях. Так, когда началась война между хаттами и гермундурами, то каждая сторона обещала в случае победы совершить кровавое человеческое жертвоприношение. Победители исполнили клятву, заклав всех пленников вместе с лошадьми. Но обыкновенно в благодарность богам приносили плоды полей как на общественных, так и на частных семейных жертвенниках.

Теогония германцев соприкасается с волшебным героическим миром, в котором рядом с воинственными героями, их величаво гордыми женами, валькириями и другими чистыми в своем целомудрии девами, обладающими даром пророчества, поэзии и врачевания, мы встречаем тысячи маленьких грациозных эльфов, гномов, радостной толпой окружающих своего царя в блестящей короне из алмазов и изумрудов, горбатых карликов, охраняющих подземные клады, неуклюжих, могучих силой, но слабых духом великанов, домовых духов, этих ларов и пенатов древних, добрых и злых никсов, живущих в реках и озерах. Они хотят жить по-человечески, эти духи; они для того нарочно сближаются с людьми, обращаются к ним за врачебными и другими советами, берут от них жен, справляют свадьбы вместе с людьми, думают не без опасения о будущей жизни, интересуясь у людей, получат ли они помещение в Вальхалле или в аду.

Культ и жрецы. У древних германцев не было привилегированного жреческого сословия, наподобие друидов древних кельтов. Каждый отец семьи, по избранию и по способностям, мог совершать общественное служение, приносить жертвы от народа, произносить предсказания на основании гаданий, производимых в священных рощах, по ржанию и храпу особых белых лошадей или по другим приметам. Германский жрец, древний Ewort, сперва имел назначение блюсти (поздн. warten) порядок при общественном богослужении в судебных собраниях. Он был столько же духовным, сколько светским лицом, сопровождая в то же время войско (Heer) в походах, наказывая во время войны преступников по заслугам. В семьях каждый домохозяин мог приносить жертвы, молиться и гадать о будущем. Долгое время гораздо большее значение, сравнительно с жрецами, имели народные пророчицы, энтузиастки, благородные поборницы древнегерманской свободы. Они предсказывали по разным, им только известным приметам, но руководствовались всегда духом любви к народу. Римские классические писатели с невольным почтением взирают на этих героинь, говоря о подвигах Ауринии, Веледы, Ганны, подвизавшихся во время первых варварских нашествий на римские границы. Несомненно, под их могущественным влиянием находились сами жрецы, руководствовавшиеся их указаниями и желаниями. Надо полагать, что с течением времени власть жрецов усилилась, окрепла, сливаясь иногда, в отдельных случаях, с административным главенством над тем или другим народом тевтонского племени.

Долгое время германцы не признавали другой власти, кроме жреческой. Повиновение служителям религии не считалось нарушением свободы. Но миновал теократический период, и германцы вступили в период монархический. По крайней мере, писатели V в. не видят у германцев республиканского образа правления; всюду, у всех германских народов, преобладает правление деспотическое. Наряду с этой властью существует некое подобие сената и знати, в зависимости от которой находится король и которая ограничивает его.

Мир римский и мир германский. Агломерация германских племен издавна, целые столетия, жила дружно с римским государством. При таких условиях в IV в. новой эры борьба двух миров, римского и германского, обещала окончиться мирным путем. Давно уже германцы целыми тысячами служили в римских легионах, заимствовали у римлян их цивилизацию и распространяли ее среди своих соплеменников. Это было сближение двух противоположных элементов, между которыми не осталось ничего связующего, кроме воспоминания дальнего родства, общего происхождения, общего, но слишком отдаленного пребывания в долинах Тибета. Такое мирное сближение римлян с германцами, происходившими от одного общего арийского (индоевропейского) корня, было очень полезным для распространения римской цивилизации. Историки того времени представляют германцев народом свежим, бодрым, готовым к восприятию новых идей. Вторя им, немецкие историки новых времен говорят о состоянии обоих народов, в котором они находились в тот решающий момент: «Там, то есть у римлян, запустение целых округов; здесь же, то есть у германцев, массы народов, земледелие которых с каждым годом стесняется. Там возрастающий упадок воинской славы; здесь бодрая, веселая отвага в бою. Там широкая формальная образованность; здесь беспредельное стремление к ней и охота к ее восприятию. Там монархия, умирающая от своего могущества, развившая у себя систему рабства, здесь крепкое чувство свободы и проявляющееся уже стремление к соисканию политического могущества и самостоятельности. Там церковь, основанная на глубоких нравственных началах, способная нравственно воспитать человека, но не имеющая нравственно дельных людей и оттого слишком уже склонная проклинать и презирать; здесь, напротив, сильное, девственное племя, неудержимое в страстях, жаждавшее от церкви учения и готовое в свою очередь обновить ее своими свежими силами»[13].

Христианство могло бы стать той силой, которая была призвана