Потерянное прошлое - Уоррен Мерфи

Он слышал, как Беатрис что-то делает возле бара, а потом – это стало для него сильнейшим шоком, вроде землетрясения, – он почувствовал, как ведерко ледяной воды выплеснулось ему на спину.

– Пошли наверх, – приказала Беатрис. – У нас много работы.

– Рубин говорит, она очень сильная женщина, – сказала фея из бара.

– Ага, – согласился Барри.

Иногда даже проект по строительству тысячи коттеджей не стоил того, чтобы ради него работать на Доломо.

В огромном конференц-зале в южной части здания, где супруги Доломо часто проводили совещания с руководителями своих подразделений, Беатрис выглядела почти счастливой.

Барри вытер себя бумажными полотенцами.

– Мне нужна правда. Если оценивать в баллах от одного до десяти, то каковы наши шансы выиграть дело в апелляционном суде?

– Мы по-прежнему можем признать свою вину в деле о мошенничестве.

– Я тебя не об этом спрашиваю.

– Никаких шансов.

– Тогда, – угрожающе произнесла Беатрис Доломо, – мы начинаем играть жестко.

– А аллигаторы в бассейнах и угрозы президенту – это что, значит играть мягко?

– Я хочу сказать, что мы будем фехтовать без наконечников на рапирах, Барри.

– За такое фехтование людей отправляют в газовые камеры, Беатрис. Почему бы не сократить себе расходы и убытки и не спастись бегством? У вас по-прежнему уйма денег, особенно если вы продадите это поместье, в котором вам теперь нет особой нужды. Попробуйте оценить преимущества реальных денег – если вы продадите поместье, то сможете до конца своих дней избавиться от угрозы тюремного заключения. Никакой больше религии, просто чудесная, мирная, хорошо обеспеченная пенсия.

– Два-три года такой жизни, и что дальше, Барри? Нет, никаких компромиссов. Я не затем выбралась из грязного вонючего чердака и вытащила за собой Рубина, чтобы так легко сдаваться. Ты что, думаешь, Рубин – великий гений? Он был всего-навсего бездарным писателем-фантастом. Одним из многих. Он верил в Братство Сильных. Он пытался помочь людям, когда его основал. Можешь ты это понять? Он на самом деле верил, что люди могут избавиться от головной боли, если сумеют отыскать в своей жизни такой момент, память о котором так крепко вцепилась в них, что они не могут от нее избавиться. Мне пришлось осадить его, когда он начал лечить рак, а то бы его пациенты представили нам такой счет, что нам бы с ними никогда не расплатиться. Нет, мистер Глидден, я не собираюсь подавать никаких ходатайств.

– Так что же вы собираетесь делать?

– Идти дальше – вперед и вперед.

– Вы уже пытались убить журналиста и угрожали президенту. Куда еще дальше?

– Если ваши угрозы не осуществляются, то вам никто не будет верить, – заявила Беатрис.

Сегодня губы у нее были накрашены фиолетовой помадой, а на веках лежали фиолетовые тени. На ней была белая крестьянская блузка с вышитыми цветами. Она была похожа на, пожилую женщину, потерявшую собственную одежду и одолжившую наряд у своей двенадцатилетней дочери.

Барри прекрасно понимал, почему Беатрис одевается так скверно. Просто ни у кого не хватало мужества объяснить ей, как ужасно она выглядит.

Беатрис посмотрела на часы.

– Мы не можем ждать вечно, – сказала она, подошла к двери и визгливо крикнула в коридор: – Приведите Рубина! Нам надоело его искать.

– Он пишет юбилейную речь, с которой он обратится к преданным, – донесся в ответ мужской голос. Голос принадлежал кому-то из телохранителей.

– Пусть воспользуется прошлогодней. Скажите ему, пусть воспользуется прошлогодней! – проорала миссис Доломо.

– Он говорит, так нельзя. Это новая речь, в ней он будет говорить о преследовании праведников.

– Дай ему пинка под зад и преследуй до тех пор, пока не добежит до конференц-зала! – крикнула миссис Доломо и вернулась к столу, за которым сидел Барри Глидден, отчаянно пытавшийся придумать, как бы ему половчее порвать отношения со своими клиентами. Он знал, что надвигается.

– Барри, мы хотим заставить президента заплатить за это. Мы хотим заставить Америку заплатить за это. Вердикт о нашей виновности был навязан этой продажной судебной системе с самого верха. Всю свою жизнь я питала слишком большое уважение к властям. Так вот, Барри, отныне этому настал конец. Президент уйдет. Начнем с самого верха.

– Миссис Доломо, как член коллегии адвокатов я не имею право слушать подобные речи, не сообщая об этом властям. Я юрист, я приносил клятву. Поэтому я хотел бы вам посоветовать держать подобные планы при себе. Я остаюсь в стороне.

– Вы не в стороне, вы – в самой гуще, Барри, – заявила миссис Доломо.

– Я плохо разбираюсь в подобных делах. Я всего лишь юрист.

– Научишься. Рубин!

– Он сейчас придет, миссис Доломо, – отозвался телохранитель.

Кто-то семенил по коридору. Оказалось, это Рубин. Он вошел в зал. Сигарета свисала у него изо рта как раз под таким углом, чтобы из глаз потекли слезы. Он не брился два дня и был одет в банный халат. Откуда-то из-под халата доносилось легкое позвякивание, словно терлись друг о друга пластмассовые детали – это звенели таблетки Рубина. Он положил их на стол, при этом руки у него дрожали.

– Хотите послушать речь для посвященных? Она просто прекрасна, – сказал Рубин.

– Нет, – отказалась Беатрис.

– Нет, правду сказать, – вторил ей Барри.

– Речь посвящена преследованиям верующих за их религиозные убеждения. По-моему, это лучшее, что я написал.

– Есть дело. Рубин, – оборвала его Беатрис.

– Она имеет особый смысл в свете нашего осуждения и апелляции. Нашим отделениям она понравится.

– Нет, – сказала Беатрис.

– Если строго следовать закону, то я не должен здесь находиться, – заявил Барри. – Желаю вам всяческих успехов в вашем предприятии.

– “Преданные братья и сестры!” – начал зачитывать свою речь Рубин, положив руку на плечо Барри и тем заставив его сесть. – “Времена испытаний не впервые наступают в этом мире. Каждому из нас приходится сталкиваться с ними в нашей повседневной жизни. Они – лишь мелкие препятствия на широкой дороге, ведущей к просветлению, лишь крохотные камешки под ногами у вас, если вы знаете, куда идете. Но они могут стать и огромными валунами, если вам не известна ваша цель и вы стоите на месте. Ваша вера освободила вас. Никогда не позволяйте вашей новообретенной силе уступать перед незначительными испытаниями. Знайте, что все препятствия носят лишь временный характер и что все вы – дети великой вселенской силы добра, пронизывающей собой все живые существа. Вы победите. Да пребудет с вами великая сила добра”.

Рубин стер слезу с левого глаза рукавом халата.

– Ты закончил? – спросила его Беатрис. Рубин кивнул, судорожно сглотнув. Он был глубоко тронут.

– Очень хорошо. Рубин. Я вышлю вам счет. А сейчас я ухожу, – сказал Барри.

– Мы еще не разработали план, как мы расквитаемся с президентом, – остановила его Беатрис. – Сядь, Рубин. Президент не принимает нас всерьез. Что предпримем в связи с этим?

– Я не знаю, каким образом можно пронести аллигатора в Белый Дом. Нам придется придумать что-нибудь иное. Что вы думаете о моей речи? Вам не кажется, что она лучше, чем прощальная речь короля Аларкина, с которой он обратился к возлюбившим его наемникам-дромоидам?

– Она великолепна. Рубин.

– Как официально практикующий адвокат я буду вынужден сообщить властям о любых ваших планах, если они будут носить преступный характер.

– Не волнуйся, Барри. С этим проблем не будет. Помоги нам сейчас, и я гарантирую, что у тебя будет полная возможность сообщить властям обо всем, что ты знаешь.

– Вы говорили, что и свидетель по делу о крокодиле изменит свои показания.

– Ошибка вышла. У президента. Итак, как нам добраться до этого ублюдка?

– Никак, – заявил Глидден. – Его постоянно окружают телохранители. Их еще называют Секретной Службой, и они готовы ко всему.

– Не ко всему. Только на моем веку один президент был убит и один ранен, – сказала Беатрис.

– У них есть электронные сенсоры. У них есть люди, готовые заслонить президента своим телом. У них есть все, что позволит им вас сцапать. А потом они посадят вас в тюрьму очень и очень надолго. На куда более долгий срок, чем за шутку с крокодилом. Так вот, Беатрис Доломо.

Барри Глидден почувствовал, как у него внутри все воспламеняется от гнева. Пальцы его нервно барабанили по столу. Она зашла слишком далеко, и он знал, что он сделает, чтобы остановить ее. Как только он, благонадежный официально практикующий юрист, выйдет отсюда, он тут же сообщит кому надо о планах, угрожающих безопасности президента Соединенных Штатов. И при этом откажется от гонорара. Впервые за всю свою славную карьеру он будет жить, следуя той торжественной присяге, которую он принес многие годы тому назад, когда получал диплом юриста в Калифорнийском Университете в Лос-Анджелесе. И тогда, когда супруги Доломо окажутся надежно запертыми, он сделает свой ход, приобретет обширные просторы их поместья и вернет своих детей из Швейцарии.