Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

Она сидела в один из таких вечеров на каминной решетке и временами прилежно штопала, а временами приостанавливала свою работу и сидела с натянутым на руки носком, поглядывая на огонь и погружаясь в мечтания — маленькая фигурка с черными волосами, спадающими на лоб, одетая в странное платье, первоначальный цвет которого был скрыт грязными пятнами, подобно тому, как Джарред переделывал палитру одной картины в другую.

Конечно, Луиза казалась жалкой, но было в ней что-то своеобразное, что напоминало некоторые сюжеты Дисона Филипа. Она носила алый платок, повязанный на шее, который оживлял ее серую одежду, в глазах отражался огонь, свет от которого освещал слегка бледную кожу на лице, полные красные губы. И присутствовал на лице какой-то след меланхолии, слишком выраженной для такой молодой девушки, хотя бы даже она и жила на Войси-стрит.

Джарред курил свою трубку, предаваясь безделию после очередного склеивания и лакировки скрипка, что он считал тяжелой работой. Он был доволен тем, что его дочь может сидеть и смотреть на его огонь, однако Джарред вовсе не собирался каким-либо образом развлекать ее.

— Что там с ужином? — спросил он, переставая курить.

— Думаю, что сегодня у нас будет рубец, папа.

— Думаю! Ты не должна думать об этом. Рубец это или нет. Ты не можешь думать об этом.

— Я извиняюсь, папа, — ответила девушка кротко, — это рубец. Я ходила за ним сама!

— Надеюсь, что ты взяла хорошую порцию, с жиром, а то та худосочная дрянь, которую мне иногда дает твоя бабушка, ничуть не лучше вареной кожи. Гм! Кажется, звонят во входную дверь. Кто это может быть так поздно?

— Наверное, к бабушке пришли, — предположила девушка.

— Очень может быть.

Тем не менее мистер Гарнер оживился, отложил скрипку в ящик стола, осмотрел комнату и решив, что она готова к приему гостя, вернулся к креслу.

— Посмотри, кто это, Лу, — сказал, он.

Но прежде, чем девушка смогла встать, гостя узнали по знакомым легким и стремительным шагам, раздававшимся на лестнице, и по бархатному тенору, что-то напевающему.

— Это мистер Лейбэн, папа.

— Да, мне не очень нравится его голландская манера исполнения рисунка, — сказал Джарред, взглядом показывая на угол, где стояло три или четыре холста без рамок.

Появился мистер Лейбэн в своей незаменимой бархатной куртке с зажженной сигарой между кончиков пальцев, все еще напевая, то сбавляя, то увеличивая силу голоса, и, пропев финальную строчку, приветствовал Джарреда кивком головы.

— Ну, мой уважаемый реставратор, что вы сейчас делали? Склеивали скрипку или доводили картину до полного совершенства Рафаэля? Приветствую вас, мисс Гарнер. Я вижу, что вы, Джарред, еще не брались за мои рисунки? — сказал он, оглядывая тускло освещенную комнату, поскольку хозяин дома после своей работы приворачивал газ в лампе. — Скорее, это всего лишь пробы, но думаю, они не плохи, если я не обманывался гением Джана Стина.

— Вряд ли вы могли обманываться, — сказал Джарред, улыбаясь своей благовидной цыганской улыбкой, — маловероятно, чтобы вы могли быть похожи на некоторых дельцов в Сити — маклеров, воздвигающих свои виллы в Талс-хилле и Клэпхэне с виноградными и ананасовыми садами и желающих купить Тициана или Верениза по цене пять фунтов за квадратный фут.

— Пожалуй, я немного более разборчив во вкусах, чем ваши джентльмены в Сити. Так любой из них может быть обманут. Я думаю, что-то есть все-таки в этом голландском холсте. Я приобрел его у торговца на Лонг-эйке, там была пара свежих зелено-голубых пейзажей, висящих у окна, и небольшая картина Джана Стина в углу, заваленная китайскими безделушками. «Сколько вы хотите за эту картинку», — спросил я. «Семь фунтов», — ответил он. «Даю вам пять», — говорю я ему. «Да, но рама тоже стоит денег», — продолжал он, делая замечание, на которое ссылается любой продавец, если вы предлагаете ему свою цену. «Даю только пять и предлагаю вам сделать выбор». Конечно, он уступил мне. Думаю, этот продавец был рад получить и пять фунтов. Включите газ посильнее, Гарнер, давайте посмотрим на картину.

С того момента, как фортуна улыбнулась мистеру Лейбэну, он понемногу стал заниматься собирательством и украшал стены своего жилища теми сокровищами искусства, которые он приобретал во время своих странствий и большую часть которых отдавал Джарреду для реставрации. Однако он был сдержан в своих делах, являясь достаточно благоразумным молодым человеком, несмотря на врожденную жизнерадостность, Уолтер не был похож на тех молодых людей, для которых отсутствие фортуны означало неизбежный крах в жизни. Однако он потратил на живопись три или четыре сотни фунтов, и особым предметом его гордости были различные холсты, которые он обнаруживал в самых дальних углах магазинов, и которые, как он считал, были весьма талантливо написаны и оригинальны.

Джарред знал пристрастие мистера Лейбэна и за каждую картину, проходящую через его руки, получал тридцать шиллингов. Можно было предположить, что Гарнер говорил только хорошее о его приобретениях и лишь изредка для большей достоверности и искренности высказывал некоторые сомнения по их поводу.

Газ был открыт до предела, и мистер Гарнер принес маленькую, картину и положил ее на свет, к шторой тут же наклонились Уолтер Лейбэн и Лу. Девушка в какой-то мере росла в мире картин и могла даже разбираться в них. Эта бронзоволикая Мадонна — работа Мурилло, старец с бледным лицом — наверное, Гайде, особенно, если на картине у человека были большие глаза. Таких овец никто не рисовал, кроме Омми Эйнека; непонятные картинки с богатой цветовой палитрой были работой Сальватора Роузеуса и так далее. Джан Стин обычно рисовал одно и то же, типа — старая женщина чистит овощи, а другая женщина смотрит на нее; на столе стоят глиняная миска, или две, бутылка, стакан и на заднем плане видна полуоткрытая дверь в комнату.

— По-моему, — сказал Уолтер, разглядывая картину с любовью и любопытством, подобно тому, как Колумб смотрел на берега Америки, — эта картина говорит сама за себя. Если бы я нуждался в деньгах, то не побоялся бы отнести эту работу в Национальную галерею. Это должно стоить никак не меньше семисот пятидесяти фунтов.

— Я бы не удивился, будь оно так на самом деле, — сказал Джарред, и затем они оба начали в мельчайших подробностях обсуждать картину.

— Да, некоторые детали этого произведения придают ему очарование, — произнес Уолтер Лейбэн, — ведь нет ничего прекрасного в самой женщине, чистящей лук.

— Нет, — ответил Джарред, — если бы я был миллионером, как вы, я бы не стал собирать этих старых женщин, даже если они нарисованы Джан Стином, Остэсом или Броверсом. Тогда бы я угасил свои стены красотой. Например, Гайде, картины которого у тебя есть. Я говорю это не потому, что продаю их. У меня просто есть желание разбогатеть и повесить такие картины у себя над камином. Я бы мог сидеть и часами смотреть на них, и чувствовать себя при этом счастливейшим человеком.