Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

— Я не думаю, чтобы ее влияние могло распространяться так далеко, — проговорил Джарред, — особенно учитывая то, что она сидит здесь, как пень, и рта не раскрывает.

Девушка сильно покраснела от этих слов.

— Думаю, что это не моя вина, если я глупая, — сказала она, — и тебе не следовало бы говорить мне этого, отец. Я тут ни при чем. Была бы очень рада учиться, если бы кто-то взял на себя труд обучать меня.

И действительно, дела обстояли таким образом. Она со слезами упрашивала отца хоть немного поучить ее, но Джарред был слишком ленив для такого занятия.

— Я должен протестовать против сравнения мисс Гарнер с пнем! — воскликнул Уолтер живо. — Одно дело быть молчаливой, а другое дело быть пнем. Мисс Гарнер — великолепный слушатель. Я не думаю, чтобы смог сказать и половину того, что сейчас наговорил, не будь у меня такой благородной аудитории. У нее такой восхищенный взгляд, что-то такое необычное в ее полуоткрытых губах. Я хотел бы, чтобы вы, мисс Гарнер; позволили нарисовать вас на одной из моих картин. У меня есть великолепная идея по этому поводу, например, какой-нибудь персонаж из Боккаччо. Можно я вас буду рисовать, мисс Гарнер?

— Думаю, что она согласится, — проворчал Джарред. — Ей просто вообще больше нечего делать. Но я не знаю, понравится ли это предложение ее бабушке. Ведь у нее довольно закоренелые привычки и воззрения, и вообще она не знает ничего лучше, чем покупать и продавать разное поношенное тряпье.

Это было неплохое предложение, и Джарред, как смышленый мужчина, не имел никаких возражений. Что если его девочка, которая, несомненно, выглядит лучше, чем окружающие ее девушки, сможет очаровать этого молодого приятеля с его шестьюдесятью тысячами фунтов? Это было бы больше, чем удача. Хотя было не похоже на это. Окружение девушки было против нее. А молодой человек был таким рассудительным и спокойным и главное — проницательным по поводу интересов их семьи. Нет, даже мысленно Джарред не допускал такой возможности, глядя на неаккуратные волосы дочери, поношенное платье и на ее равнодушие. Он даже почти пожалел, что не уделял ей должною внимания. Если можно было переделывать старые скрипки, купленные у скрипачей из различных оркестров, в нечто похожее на творения Страдивари, то почему нельзя было сделать девушку более благообразной и привлекательной? Но было уже слишком поздно, шанс был упущен. Лу была неопрятна, невежественна — горная трава, а не цветок. Только идиот мог вообразить, что она сможет очаровать такого мужчину, как Уолтер Лейбэн.

— Позвольте мне поговорить со старой леди, — сказал Уолтер. — Я оставлю часть своего сердца в следующей картине, где будет изображена ваша дочь.

Девушка вспыхнула, покраснев, но ничего не сказала.

Это был приятный комплимент, совсем непохожий на те, которые она слышала от разных незнакомцев, когда ходила по улицам.

Молодой художник был поражен своим неожиданным открытием. Было что-то необычное в лице девушки, что-то большее, чем симпатичное, смазливое лицо, модель с такой внешностью он мог бы найти за восемнадцать пенсов. Если бы он только мог передать своеобразие девушки, то это могла бы оказаться как раз та картина, перед которой люди останавливаются и восклицают: «Вот это настоящее искусство!»

— Знаю! — вскрикнул художник с необычайным восторгом. — Что там Боккаччо, — он презрительно щелкнул пальцами. — Я буду рисовать вас как Ламию.

— Ламия! — повторила Луиза удивляясь.

— Кем она может быть, когда все время дома? — спросил мистер Гарнер.

— Ламия Китса, загадочная женщина, — и тут же процитировал чудесные строки поэта.

— Не вижу препятствий для вашего плана, — сказал Джарред. — Вы можете принести свои рисовальные принадлежности сюда.

— Да, конечно, — ответил Уолтер, — для мисс Гарнер было бы большим беспокойством приходить ко мне в студию, — это было сказано с таким почтением, как будто мисс Гарнер была дочерью герцога, для которой сдвинуться с места было так же трудно, как планете сойти с орбиты.

Вопрос был решен, и Уолтер пообещал себе сделать все от него зависящее для того, чтобы убедить в своей идее миссис Гарнер. Молодой человек стал взволнованно ходить по комнате, говоря о своей картине. Она должна была быть выполнена с налетом сентиментальности, в натуральный рост девушки. Героиня картины стояла перед ним, смотря на него темными восхитительными глазами, скулы и лоб были цвета слоновой кости, слегка припухлые малиновые губы изогнулись изящной дугой, распущенные черные волосы были разбросаны по плечам — женщина, которая должна быть изображена на холсте. Да, эта картина, могла бы принести ему головокружительный успех. Мир узнает, что зря пренебрегал им, ведь он был не простой дилетант-любитель в живописи, довольный своим уделом.

Ламия, или, вернее, ее образ, незамеченной вышла из комнаты, чтобы посмотреть, как там дела обстоят с ужином, а точнее — сходить в ближайшую таверну за пивом, накрыть скатертью стол, приготовить тарелку картошки и получить очередную порцию выговоров от своей бабушки.

— Я ведь могу и сама поработать, — говорила миссис Гарнер, — понаблюдать, как варится рубец, а ты можешь подняться наверх, ведь ты хочешь этого, и пофлиртовать с молодым человеком.

— Не понимаю, что ты называешь флиртом, бабушка, — пробормотала девушка тоном, который мог означать покорность или безразличие. — Я не сказала ему и пяти слов, какой же тут флирт?

— Думаю, что если бы его не было, ты бы раньше пришла помочь мне.

— Не думаю, что здесь много работы. Я же уже почистила лук и сходила за молоком, прежде чем подняться наверх.

— Вряд ли из-за отца ты оставалась бы там так долго…

— А вот и нет, — ответила девушка, гремя вилками и ножами, которые раскладывала на старенькой скатерти сомнительной свежести. — Мне всегда нравится быть с папой. Он, может, иногда ворчит, но не ругает меня.

Старая леди едва сдержалась от того, чтобы чего-нибудь не сказать резкого по этому поводу.

— Ах, — сказала она жалобным голосом, — Гарнеры всегда были неблагодарными. Я думаю, у них что в крови. Такой и твой отец. Я могу работать и работать для него, рано вставая и открывая магазин и закрывая его самым последним на нашей улице, и не услышу за это от него ни одного доброго слова, когда он не в духе. Вот и моя дочка Мэри уехала на другой конец света, когда несчастья пришли к нам, и оставила меня совсем одну.

— Тетя Мэри хотела взять тебя с собой, бабушка. Я слышала это раз двадцать от тебя, — запротестовала Лу, раскладывая по тарелкам горчицу.

— Хотела взять меня! — запричитала старая женщина. — Хорошенькое желание, когда она знала, что я не смогу перенести рейса до Маргета.