Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова

Я до сих пор удивляюсь, как Янек не сошел от них с ума. Но факт остается фактом: не сошел. Более того, блестяще сдал все экзамены, а сейчас уже и гистология позади: Янек учится на четвертом курсе, работает санитаром в нашем центре (к сожалению, в силу чисто административных причин в Чехии невозможно работать медсестрой или медбратом, учась в медицинском институте), и его уже с нетерпением ждет Доктор Славик – передавать мастерство трансплантолога. Впрочем, и пан Профессор Прохазка не отказался от мысли заполучить Янека на свою кафедру для научной работы.

Кстати, Янек не единственный, чье лицо обратилось к медицине благодаря сотрудникам нашего института. История, объединившая поэзию, любовь и внезапное совместное распитие спиртного, оказалась значительно ближе к лаборатории иммуногенетики, чем история с Янеком. Вот она.

Про любовь, поэзию и…

Дело было прошлой зимой. Стояли холода, по всей Златобашенной мело и вьюжило, а над красными крышами с утра до вечера дымили трубы каминов и котельных, выпуская в морозное небо густые белые облака. Погода, конечно, живописная и всячески литературная, но для жизни, на мой личный взгляд, плохо пригодная. Большинство коллег были того же мнения. Все-таки нелегко, когда ты привык бултыхаться сутками напролет в лабораторном фильтрованном воздухе неизменной комфортной температуры и чистоты и вдруг сталкиваешься с необходимостью время от времени нырять в снежную тьму, стучать зубами, плясать в ожидании автобуса и покупать на последние деньги дополнительную пару варежек. Словом, страдали. Но речь совсем не о том.

А о том, что однажды зимним почти-что-вечером Доктор К. вкатился к нам в лабораторию на своем любимом стуле и возвестил: “Коллеги, мне было видение. Я видел нас весело и беззаботно пропивающими зарплату в одном кабаке на Летне[15]. Думаю, с видениями не шутят, поэтому предлагаю всем завтра явиться по померещившемуся мне адресу”, – и укатил, прежде чем Солнечный Л. или я успели высказаться насчет кабаков, зарплаты и особенно видений Доктора К.

Как известно, с Доктором К. не шутят: кто сегодня не явился на вечеринку, тот завтра, к бабке не ходи, получит бан в цитометрическом компьютере на месяц. Или, того хуже, позвонит Доктор К. посреди вечера да и молвит ангельским голосом: “Я тебя, дорогой коллега, на конференцию записал. Сегодня последний день регистрации, но я успел! Кстати, без доклада регистрировать не хотели, так что не обижайся, я им сказал, что ты про нейроны можешь рассказать, что ты у нас по нейронам просто эксперт”. Тут обычно проштрафившийся несчастный начинает хватать воздух ртом и вопить: “Какие нейроны?.. Я их в последний раз на занятиях по гистологии в универе видел, да и то был с похмелья! Я дендрит от аксона не отличаю!” “А придется!” – иезуитски радостно сообщает Доктор К. и на этом обычно вешает трубку.

Исходы таких воспитательных мероприятий бывают разными. Иногда низводимый и курощаемый коллега идет к нашему завотделением Дэни и требует справедливости. Если доклад совсем не из нашей области, Дэни устраивает взбучку Доктору К., отменяет доклад и регистрацию, а за потраченное время на всех действующих лиц налагает епитимью в виде дежурств и чистки центрифуг. Но если есть хоть малейшая возможность связать заявленную Доктором К. тему с кругом наших непосредственных интересов, то Дэни говорит несчастному: “Ты, дружок, вот что, подумай-ка, как это одно к другому присобачить, потому что может ведь и правда совсем неплохо получиться, если поднапрячься!” В каком направлении напрягаться и что через чего друг с другом сопрягать – уже забота наказуемого. Доктор К. торжествует, виновный, не посетивший вечеринку, потеет и скрежещет извилинами, а погода в лаборатории временно налаживается. Надеюсь, теперь вы понимаете всю неизбежность встречи на Летне, вдохновленной видением Доктора К.

И вот на следующий день после работы коллеги постепенно начинают подтягиваться по указанному адресу, только Солнечный Л. все никак не явится. И хотя ему опаздывать слегка простительно (он не из Праги, а из соседнего крошки-городка, так что с географией столицы своей родины знаком довольно поверхностно), мы постепенно начинаем волноваться, и Доктор К. даже дважды звонит Солнечному Л., вылезая в зимние обстоятельства из подвала, где стены толщиной метра в полтора и потому сотовый сигнал не пропускают напрочь. Каждый раз трубка сообщает ему мягким психоаналитическим голосом, что, несмотря на все усилия оператора, абонент временно недоступен.

Доктор К., решив, что Солнечный Л., предатель и подлец, отключил мобильник, предлагает нам безотлагательно приступить к распитию спиртного, сплетням и веселью. И мы с энтузиазмом приступаем. И в самый разгар всего вышеозначенного раздолья, когда кабак уже полон смеха и криков, а официанты, в начале вечера поглядывавшие на нас с сомнением, теперь смотрят с глубочайшим уважением и, обращаясь к Доктору К., все чаще сбиваются на “ваша светлость”, когда уже много бутылок вина выпито и еще больше заказано, над нашими головами распахивается дверь и с победным криком “Коллеги, коллеги!” в подвал скатывается по ступенькам Солнечный Л., таща на буксире долговязую нетрезвую девицу. Девица крепко держится за его шарф, поэтому лицо у Л. слегка придушенное и странного оттенка.

– Гм, – Доктор К. встает и обходит двоицу вокруг. – Гм, – повторяет он, возвращается на свое место и усаживается, сложив руки на груди, – ну чисто индейский вождь в чешской вариации.

Девица, вначале хихикавшая, вдруг серьезнеет, глаза ее, слегка косящие от выпитого, глядят на Доктора К. – каждый из своего угла, но оба с тревогой.

– Подведем итог, – громко предлагает Доктор К., и в зале наступает гнетущая тишина. Кто-то, не выдержав, нервно хихикает, на него шикают. Л. мнется под грозным оком Доктора К., его спутница начинает отползать ему за спину, не отпуская шарфа, от этого глаза у Л. медленно выпучиваются, в оттенке лица начинает преобладать синий. – Стоп! – рявкает Доктор К. Девица замирает, роняет шарф, накреняется и хватается обеими руками за край стола. Равновесие временно восстановлено, Л. от греха подальше торопливо сматывает с шеи шарф. – Подведем итог, – повторяет Доктор К. – Наш коллега, известный своим нравственным поведением, а также своей женатостью, мало того что заставляет нас ждать более двух часов своего появления…

– Не больно-то вы ждали, – бурчит Л, с завистью глядя на бутылки и широко накрытый стол.

– Так еще и приводит с собой гостью, – невозмутимо заканчивает Доктор. – Не желаете ли объясниться, сударь?

У сударя дергается глаз. Собравшись с силами, он втягивает побольше воздуха в грудь, чтобы пуститься в объяснения, но не успевает: мадемуазель, все еще держась за край стола, принимается мычать, подвывать и вздыхать. Все прислушиваются, и вдруг становится очевидно: она пытается читать нам стихи! Озадаченный Доктор К. негромко замечает: “Ого!” Стихи, увы, оказываются скверными, но, ура, короткими. И, едва замолкает последний вздох, Солнечный Л. перехватывает у девы выступательную инициативу, торопясь и сбиваясь в ужасе, что как бы нам еще чего не зачитнули.

– Я пришел, – начинает он свой нервный рассказ, – по нужному адресу, даже карту вчера распечатал на всякий случай, – он достает из кармана потертый лист бумаги и демонстрирует всем присутствующим. – Пришел, сижу, никого не трогаю. А они там вдруг на сцене раз – и говорят: “Спасибо, что пришли, молодым поэтам очень важна ваша поддержка!” И давай хлопать. Я тут же понимаю, что зашел, видимо, не туда, но выбраться уже не могу, потому что, во-первых, занял самое хорошее место в углу, как я люблю, и оттуда выйти теперь – только по головам, а во-вторых, на сцене уже первый поэт вовсю демонстрирует потребность в поддержке. Только делает он это почему-то, выкрикивая неприличные слова и даже почти не в рифму. Знаете, коллеги, – Солнечный Л. понижает голос, – я за всю свою жизнь столько ругани не слышал, сколько там за полтора стиха.

Внимательно смотревшая мимо Л. девица вдруг всхлипывает и заявляет:

– Агггррр вх ш амнана!

– Нет! – возмущается ей в ответ Л. – Я совершенно не считаю, что Иржи Новотный – гениальный поэт! – И в негодовании машет пальцем перед девичьим лицом. – Профан и свинья – вот он кто. Извините, коллеги.

Дальнейший рассказ Солнечного Л. проводит нас по всем кругам ада, каковым современная поэзия предстает любому неподготовленному слушателю, случайно забредшему на резвилище амбициозных недогениев, буквально вчера покинувших асфальтовые поля пубертата. Почти два часа Солнечный Л. был в соседнем кабаке терзаем современной литературой! А потом на сцену взобралась Йитка – так, оказывается, зовут спутницу Л. – и со сцены она его углядела. Хотя не углядеть было сложно: во-первых, в Солнечном Л. под два метра росту, а во-вторых, он там был единственный непоэт и даже без претензии, поэтому все присутствующие его заметили и, читая, обращались через зал непосредственно к нему. Решили, что он критик или редактор какого-нибудь поэтического издания. Йитка тоже так решила. И под воздействием этой мысли, а также собственной поэзии, наполненной весьма сомнительными образами, и вина, которое за стихами лилось рекой, Йитка окончательно и бесповоротно отдала свое сердце Солнечному Л. В связи с этим она посвятила ему два экспромта и была снята со сцены собратьями по цеху, которые дожидались своей очереди почитать и перепугались, что из-за Йиткиного приступа вдохновения им не останется времени.