Первый/последний (СИ) - Ру Тори

Вопреки традиции, в школе такие экземпляры меня не буллили и даже предусмотрительно обходили за метр, но солидарность со всеми травимыми фриками все же наличествует в моей черной душонке.

Раз этот жлоб может покорить любую девчонку, пусть отвалит от Эрики. Она нужна мне.

Она нужна мне...

У нас с Макаром разные весовые категории и, чтобы нейтрализовать этого Тарзана на минималках, мне пришлось в середине учебного дня сгонять домой и разжиться убойными таблетками Князя «от запора».

Я подсыпал их в кофе двойной дозой — как жлоб и просил, и через час его унесло в неизвестность.

Контроль над ситуацией перешел в мои руки, но общение с Эрикой обернулось для меня открытием гребаной Америки. Оказалось, что за ледяной неприступной внешностью пряталась добрая, веселая, немного рассеянная девчонка. Ее взгляд транслировал то настороженность, то боль, то страх...

У меня что-то екнуло. До зуда в сердце захотелось ее развеселить.

Если бы я спросил у Князя, что за чертовщина со мной творится, он бы наверняка завернул, что это сострадание. Моя добрая сущность, не знающая покоя, или что-то в этом роде. Но он с пяти вечера отмечает дэрэ роковой красотки Дуси, разведенки с первого этажа, так что меня некому убеждать в моем исключительном милосердии.

Погасив абажур и натыкаясь в потемках на стулья, шаркаю к дивану и принимаю горизонт. Неуловимая слабость все еще плавает в теле, но сегодня с ней можно договориться. Закрываю глаза, и перед ними вспыхивает теплый яркий день в буйстве полинявшей зелени и очень красивая улыбка Эрики. Она... нежная и пробуждает желание расшибиться в лепешку, но пообещать, что все будет окей.

Я отвешиваю себе пару пощечин, но картинка не выключается.

С ней классно. Это в разы упрощает поставленную Кнопкой задачу. Я исполню любую просьбу, которую Эрика завтра озвучит, и мне не придется себя ломать.

Коротко жужжит телефон, прищурившись, осторожно разлепляю веки и тяжко вздыхаю.

Энджи.

«Тебе полегчало?» — беспокоится ма, и я бессовестно вру:

«Еще нет».

С садистским удовольствием нажимаю на «отправить» и накрываю голову подушкой.

***

Будильник срабатывает в семь ноль-ноль. Несколько минут поторговавшись с собой, отбрасываю тонкое одеяло и плетусь в ванную. У дверей собралась очередь из соседа-художника, престарелой склочной самогонщицы Насти и заспанной Юльки — та затаскивает меня в свои владения, проверяет руки и дает добро на полноценную жизнь:

— Зажило как на собаке, страдалец! Но не вздумай повторять. Я больше не буду тратить на тебя бинты, понял?

Я потерял слишком много времени, поэтому, на ходу вытирая полотенцем башку, влетаю в комнату, влезаю во вчерашний мрачный шмот и напяливаю пыльные вэнсы. В мозгах молоточком стучит навязчивая мысль, что этот дуболом Макар все же смог оторвать зад от толчка и уже дежурит во дворе Эрики.

Я бегу к ней через весь район — легкие горят, ветер свистит в ушах, прохожие шарахаются и орут что-то обидное вслед. Пульс задает ритм, мышцы, которые я очень долго не пускал в дело, приходят в тонус, бешеная энергия курсирует по ним разрядами тока. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать от восторга, веки жжет от слез.

Заруливаю в ее старый двор, уперевшись ладонями в колени, успокаиваю дыхалку и сажусь на спинку сломанной деревянной лавочки. Спустя пять минут из подъезда показывается Эрика — в умопомрачительном мини, обтягивающей синей блузке и с дурацким шелковым бантом на шее. Я приветливо скалюсь, и в ее взгляде читается шок.

— Влад? Что ты тут делаешь?

— Заменяю твоего Базза Лайтера.

Она смеется, и я прихожу в неописуемый восторг просто оттого, что ей весело.

— Что ты надумала? — я слишком явно обозначаю свой шкурный интерес, но она держит интригу:

— Не так быстро. Я все скажу, но позже. Я и сама пока не пойму, что можно от тебя поиметь.

Уязвленно, но покорно киваю, забираю у нее рюкзак и вешаю на свободное плечо.

***

У монументальных колонн университетского крыльца обретается староста и ее верная паства — они увлеченно беседуют о науке, но наше появление встречают гробовой тишиной — в ней ясно слышится хаотичное вращение заржавевших шестеренок в их головах.

Я сопровождаю Эрику через холл, несу какой-то бред, но тут звонит Энджи, и я, извинившись, отстаю и быстро отхожу к окну.

— Ты же где-то шляешься, я слышу шум. Просто ответь, как ты себя чувствуешь? — ноет Анжела, вытягивая силы и выжигая всю мою радость, и я огрызаюсь:

— Да говорю же: хреново! Князь дал жаропонижающее, я решил в кои-то веки появиться в универе.

— Поняла, — мямлит она. — Раз так, выздоравливай. Я уезжаю до следующей субботы, но в выходные буду ждать тебя дома.

— Твоими молитвами. Спасибо, ма.

Мне удалось благополучно заболтать Энджи, и я врываюсь в аудиторию победителем, но с досадой обнаруживаю, что гамадрил Елистратов жив-здоров и опять заигрывает с Эрикой. Холодная ярость бьет кулаком между глаз.

— А что, чувак, твой понос перешел в словесный? — Я нависаю над партой Эрики и оскаливаюсь коронной отмороженной ухмылкой. Макар офигевает и мрачно пялится, но его примитивный ум не может сложить два и два. Девочка прыскает в кулак, и в ее синих глазах загорается бес. Я как будто пьянею.

Детка, мы на одной волне...

Пусть Макар и дурак, но интуитивно просекает, что между нами в его отсутствие что-то произошло, и нехило озадачивается.

— Л-ладно, Москва. Пообщаемся позже, — он медленно собирает манатки и переползает на другой ряд. Я сажусь на свое место — в метре от Эрики, перехватываю ее взгляд и отправляю воздушный поцелуй. Она вспыхивает и закусывает пухлую розовую губу.

Видеть, как она оттаивает, прикольно. Я не пил и не жрал антидепрессанты, но эмоции на небывалом подъеме, в голове проясняется, в теле пульсирует неуемная энергия.

Пожилая преподавательница рисует на доске «самолетики» проводок, а я, подперев ладонью подбородок, долго и пристально пялюсь на Эрику — на блестящие волосы, длинные ресницы и светлый пушок на щеке, и в конце концов она демонстрирует мне средний палец.

После звонка я цепляю ее под ручку и, под враждебные взгляды соучеников, тащу в буфет.

— Что будешь? Я угощаю.

— Что за аттракцион неслыханной щедрости? — Она явно растеряна, но выбирает сок и салат, и я покупаю себе точно такой же.

Еда тут довольно тошнотная, но после многих тонн дошиков и дешманского пива, употребленных в гостях у Князя, мой организм способен усвоить любой адский трэш.

Расставляю салаты на столе, пытаюсь изобразить из салфеток, стаканов и вилок подобие сервировки, отодвигаю стул и приглашаю Эрику к трапезе. Она пораженно вглядывается в меня, словно ищет подвох или ставит диагноз, но я сажусь напротив, скрестив руки, произношу молитву и приступаю к еде.

— Погоди, не ешь! — подрывается она и бледнеет. Аппетит пропадает.

— Отравлено? В чем проблема?

— Там грибы, — уточняет Эрика и вжимает голову в плечи.

— Обожаю грибы! — объявляю я, но в душе поднимается горькая муть. С ней что-то не так. Сломленность, вечный напряг, скованность в каждом жесте... Мы на одной волне, вот только... какая эта волна?..

Неподалеку топчется Макар — глыбой возвышается над витриной, грустно втыкает в меню и предостерегает дамочек, желающих выпить кофе:

— Не берите эту бурду, я вчера здесь что-то подхватил!

— Шли вторые сутки, объект по-прежнему ничего не заподозрил... — мурлычу себе под нос, Эрика откладывает вилку, смотрит на него и на меня, в синем взгляде вспыхивает подозрение и... понимание.

— Только не говори, что это твоих рук дело! Не-е-ет! Нет, Влад!

Жую шампиньон и храню загадочное безмолвие, Эрика, едва успев прикрыть рот салфеткой, закашливается и звонко хохочет.

***

Мы прогуливаем последнюю пару — сидим на лавочке в курилке и, подставив лица теплому солнцу, просто молчим. С ней комфортно молчать.

Из огромного окна балетного класса доносятся звуки фортепиано, девочки в черных обтягивающих трико, облокотившись на станок, отдыхают от изнурительных занятий и надменно пялятся на нас. Под такими уничижительными взорами я успеваю почувствовать себя земляным червяком, Эрика, поерзав, громко и внятно матерится. Не ожидал от нее такого речевого оборота и в голос ржу.