Современная дРама (СИ) - Томченко Анна

— Егермейстер? — выдохнула чистое пламя. — Ты чокнулся? Это же алкоголь!

— Зато ты перестала трястись…

В логике этому бумагомарателю не откажешь. Вернув ему фляжку, я стала отсчитывать овец до взлёта, но тут прилетел новый сюрприз, в виде книги плюхнувшейся на колени. Я прочитала название и скепсиса во взгляд добавила. Вася с вызовом сложил руки на груди.

— Сильмаррион? Серьезно? Я не люблю Толкина…

— Я тебе не предлагаю перечитать «Возвращение короля». Открой девятнадцатую главу «Берен и Лютиэн». Эта история про человеческого мужчину и эльфийку, и их борьбу за свою любовь.

Что примечательно, это было написано по истории любви писателя и его жены. Очень интересный рассказ…

Сейчас меня бесило в Спиридонове, что он говорил загадками. У всего может быть двойное дно и если он рекомендует к прочтению этот рассказ, значит я должна до чего-то догадаться. Хмыкнув своим мыслям, я раскрыла книгу. Что-то одно подействовало: либо Егерь, либо мои седативные таблетки, потому что во время взлёта я почти не задыхалась, так словила некоторые треволнения. А потом история действительно увлекла.

По прилету нас ждало такси до Ялты. Я разместилась на заднем сидении, водителем. Вася составил компанию, а Алена расположилась спереди. Дорога укачивала и вскоре я поняла, что бьюсь головой о стекло. Скатилась ниже, чтобы откинуться на подголовник, но так пригрелась, что не заметила, как сползла на плечо писателя. Пробуждение вышло фееричным: неудачное касание меня по носу, и я со всей силы и испуга врезаюсь лбом в подбородок Васи. Отчаянно слышатся сдавленные матюги по поводу прикушенного языка. Хотела броситься извиняться, но вспомнила, что это не я конечности распустила и забила на вежливость.

После регистрации в гостинице, где и будет проходить мероприятие, я обнаружила, что помощнице писателя выделен номер на втором этаже, а наши с Васей-на третьем, как раз друг напротив друга. Неловко потоптавшись у входа, я буркнула, что собираюсь погулять вечером, Спиридонов предложил свою компанию.

За закрытой дверью я блаженно выдохнула. Скинула кеды, куртку и рухнула в постель. Придремала. Потом капитально заснула. А по пробуждении завалилась в ванну.

Зима в Ялте это как наша осень на пороге ноября. Местами что-то противно сморкается с неба, растекается по асфальту и с непривычки раздражает. Особенно, если ты на каблуках. И в юбке.

После ужина мы погуляли по территории отеля. Вася репетировал свою речь, я делала вид, что слушаю. Какой черт дёрнул меня не спуститься по ступеням в парке, а пойти по поребрику, высотой по колено человека, до сих пор не знаю. Но я чопорно выстукивала каблучками, плиссированная юбка кокетливо играла на ветру, а Спиридонов упрямо держал меня за руку, чтобы я не сверзилась. На его жалкие попытки уговорить меня слезть, я реагировала с показным равнодушием. А зря.

Каблуки это орудия пыток. Изощренных. И иначе как «цырлами» я их не называю. Но, если мужская логика бьется о женскую фантазию, то об мою она давно расшибла лоб. Ибо только я могу, с изяществом дровосека на шпильках, рассекать, а потом неудачно поскользнувшись, рухнуть в кусты можжевельника, победно задрав ноги, как пиратский стяг. То, что во время падения я чуть не вывихнула Спиридонову запястье, меня немного отрезвило и, перестав голосить на одной мерзкой ноте, я осознала, что валяюсь в тонкой кожаной куртке на влажном газоне, а чертовы туфли венчают макушки кустов. Вася впопыхах раздвинул их. Кусты! Кусты раздвинул, а не ноги! И озадаченно заметил:

— Надо же… Вот оказывается как рвутся чулочно-носочные у девушек…

Он перевёл взгляд на ноги в колготках, которые пустили стрелку. Я посчитала, что его дырявые носки отомщены, и вцепилась в протянутую ладонь с проворством пиявки, что липнет к заду собирателя клюквы.

Дранные колготки, отбитый зад и изгвазданная куртка сделали этот вечер. Я спешно распрощалась с писателем и скрылась в номере, попеременно матеря то туфли, то себя за неуклюжесть и желание вырядиться. Вырядилась? Молодец! Иди треники вытаскивай.

Последующие два дня я каталась по Ялте. Пила местное вино, закусывала фруктами и почти наслаждалась жизнью, не смотря на минус на градуснике и отмерзшие уши. Шапки для слабаков, девкам подавай один хардкор! И сопли… По вечерам виделась с Васей, в основном за ужином, где он был мрачен и неразговорчив. На попытки социализации, он отворачивался, а потом попросил:

— Алис, ты вот просто говори. Без разницы о чем. Говори, а я послушаю.

И я говорила. Мозоль на языке набила, воду из кувшина выхлестала, довела до стресса гвоздики, что стояли в вазе, по середине стола, тем что двигала их туда-сюда, стараясь поймать взгляд собеседника. Тот молчал и благодарно улыбался, как идиот. Грешным делом подумалось, что его на этом съезде тайком лупят, да по голове, вот и выглядит писатель, как тень отца Гамлета.

Но в последний день Спиридонов вернулся. Это были свободные от его работы сутки, и меня потащили в Ласточкино Гнездо. Вася решил заменить экскурсовода, потому что рассказывал все от основания этого места до нынешних владельцев. Потом была прогулка по городу, покупка сувениров, которые я откатывалась брать, потому что у меня итак холодильник скоро сверзиться на пол от количества магнитов. А с наступлением темноты мы добрались до какого-то очень знаменитого парка, что по-зимнему изобиловал освещением. И тут писатель решил меня морально добить, читая стихи, с счастью не свои, а Бродского.

Сухое левантинское лицо,

упрятанное оспинками в бачки,

когда он ищет сигарету в пачке,

на безымянном тусклое кольцо

внезапно преломляет двести ватт,

и мой хрусталик вспышки не выносит;

я жмурюсь — и тогда он произносит,

глотая дым при этом, «виноват». Январь в Крыму. На черноморский брег

зима приходит как бы для забавы:

не в состояньи удержаться снег

на лезвиях и остриях атавы.

Пустуют ресторации. Дымят

ихтиозавры грязные на рейде,

и прелых лавров слышен аромат.

«Налить вам этой мерзости?» «Налейте». Итак — улыбка, сумерки, графин.

Вдали буфетчик, стискивая руки,

дает круги, как молодой дельфин

вокруг хамсой заполненной фелюги.

Квадрат окна. В горшках — желтофиоль.

Снежинки, проносящиеся мимо…

Остановись, мгновенье! Ты не столь

прекрасно, сколько ты неповторимо.

Он читал медленно, с оттяжкой. Хриплым баритоном и, не поднимая глаз на меня. Медленно шёл по алее и читал, словно не для кого-то, а просто так. Он отводил взгляд в пустоту. Я тихонько, боясь спугнуть, шагала рядом. В тайне, все же радуясь, что стих не про любовь, а просто…

Было чувство, будто бы я подсмотрела что-то личное…

— Я дурак, да? — он печально улыбнулся.

— Было красиво…

Я смутилась от собственных слов.

И мы пошли в тишине.

Возле дверей номера, оба замялись и когда я хотела закрыть дверь, Вася облокотился на косяк и немного грустно спросил:

— На чай не пригласишь?

Я невольно усмехнулась и покачала головой. Не знаю, что я сделала не так, но милый писатель поджал губы и заставил меня шагнуть внутрь комнаты. Хлопнул дверью:

— Алис, чего тебе не хватает?

В голосе обида, непонимание.

Я не рассчитав расстояния, уперлась ногами в ковать и присела от неожиданности.

— Нет, я понимаю… — он снял очки. — Все понимаю… Зачем тебе поэт алкоголик…

— Вась… — мне не дали договорить.

— Но твою ж мать, Алис, чем-то я теперь не хорош? Я выбрался, стал лучше. Перед тобой не заика, который боится глаза поднять. Я за этот год зубами рвал себе место под солнцем, пробирался все выше… И все что я получаю, это усмешку… Чего тебе, мать твою, не хватает?

Он нависал надо мной и я не узнавала этого человека. Какие новые грани, какая экспрессия. Он подавлял меня. И мне бы встать, один раз как следует рявкнуть или по морде отхлестать, но я сижу и жду продолжения концерта. Вася дёргается, вытаскивает кошелёк…