Полумрак - Алексей Котаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Красный свет сигнальных ламп не дал понять сразу, что происходит. И лишь вывалившись на платформу в первых рядах я увидел это…
– Молись заново, – Ванька дотянулся до моего плеча. Его голос дрожал, как и он сам. Люди начали выбредать из вагона, обтекая нас.
– И за меня помолись, Семыч, – толкнул меня кто-то в спину. Аккуратно так, будто рука утопающего погладила.
– И за меня…
– Да, Семыч, – встал рядом мой бывший одноклассник. – И за меня помолись. Хоть я в это и не верю, но ты помолись.
Это все было странным с самого начала. Я думал нам не повезло забиться всем в один вагон. Но вагон был не один. Все были полными. И не спроста. Столько людей сюда послать… Словно это не случайность все, а продуманный план.
Вот это все, что происходит перед моими глазами, пока я раскрываю свой рот от ужаса. Цепенящего ужаса.
Гул сирены не прекращался ни на минуту. В воздухе стоял рев и скрежет. Ворота открывались и тут же закрывались. Желтые куртки влетали в маленький зазор между стальными створками и падали на холодный пол.
Нету тут привычного гробового спокойствия.
Я быстро смекнул. Понял сразу, даже через рев и скрежет в помещении. Если все учебники истории – правда, то это новый демонический застой.
Наблюдая, как желтые куртки заносят своих раненных товарищей, я думал лишь о том, что там, за воротами. Раненых становилось все больше. Ворота открывались и закрывались, наплевав на расписание.
Между стальными плитками начала скапливаться кровь, вырисовывая красную сетку под ногами. Я шел и не слышал своих шагов. Всюду крики и ругань. А еще стоны.
Стоны раненых и пожранных людей не замолкали ни на секунду. Прочные желтые куртки на многих были порваны в лоскуты и окрашены в несвойственный им цвет. Оторванные конечности ремнями привязывали к людям, чтобы хоть как-то попытаться восстановить их. Тут рука. Тут нога. Тут чье-то тело и голова на нем. Кровь не хлещет. Застыла в жилах.
Мертвых складывали отдельно, предварительно сняв с них целую экипировку. В итоге получалась гора голых мужчин, покусанных, перепачканных. В пыли и земле.
– Так! – крикнул интендант в рупор, чтобы донести свои слова через всевозможный шум. – Медосмотра не будет. Все в оружейную и к воротам. И не глазейте по сторонам!
– Как медосмотра не будет? – шептались вокруг. – А если мы не готовы? Если больны?
Я видел, как подкашиваются ноги у многих. После увиденного уже не хочется ступать за ворота. Я тоже не хочу. После всех этих тел, после всей крови, что прилипла к подошве ботинок и оставляет следы. Я не хочу.
– Че встал? – толкнул меня работник буферной. – Дуй в оружейку! Там сегодня быстро.
И слова не дал вставить. Ему хорошо, он тут на постоянке. Вот тут, за воротами.
– Эй! – раздался знакомый женский голос. – Дайте мне этого, нужна помощь!
Лиза прибежала из толпы, выхватила меня и уволокла прочь. Работник пожал плечами.
Раз медику понадобился я, то видимо неспроста.
– Ты че здесь делаешь? – прошипел я, ведомый к ровным рядам раненых.
– Дежурство, че еще то? – Лиза явно была не в настроении. – Помогай! Подержи его, пока я лоскут сделаю!
– Да какое, блядь, дежурство! У тебя смена кончилась! Вали отсюда! – я прижал ноги какого-то парня. Его наш разговор совсем не волновал. У бедолаги были проблемы посерьезнее. У него там голени нет, всю отожрали.
Кровь хлещет во все стороны, а Лиза, перепачкавшись в ней по локоть еще и умудряется орудовать маленькой иглой.
– Какой ты, блядь, наивный! Моя смена ни хрена не закончилась! – она дрожащим голосом кричала на меня, соревнуясь с сиреной. – И я, блядь, понятия не имею, когда это случится!
– Что ты… – к горлу подступила рвота, когда я взглянул на подрезанную, аккуратно отпиленную голень. – Господи! Что ты делаешь?
– Лоскут ему пришиваю! Я всю смену только это и делаю, блядь! Я долбанный фельдшер!
– Вот черт! Да не брыкайся ты! – крикнул я через плечо, пока Лиза прямо перед моими глазами протягивала тонкую черную нить от одного куска кожи до другого. Я всякого повидал, но чтоб вблизи. Такое. – Блядь!
– Да что ты все орешь то! Просто молчи и помогай!
И я вдруг задумался. А потом сказал это вслух. – Зачем?
Вопрос прозвучал глупо и убого, не передавая всего, что я хотел уточнить, но Лиза поняла.
– Не хочу, чтоб тебя потом также зашивать пришлось!
– Эй! Эй! – я схватил ее за плечи. – Хорошь! Хватит! Успокойся!
Она и вправду на секунду остановилась. Смотрела на свои руки, на которых свежая кровь перемешалась с хлопьями засохшей и тяжело дышала. И вдруг она заплакала. Не выдержала.
Я бы и сам не выдержал. Я тут не больше минуты, а меня уже воротит от того, что я увидел. И это меня, того, кто самолично разделывает на части животных. А каково ей? Слабой маленькой девушке.
Парень перестал стонать и брыкаться. Потерял сознание от боли. Я смотрю на все это и мне становится страшно. Неужели сегодня Бог покинул нас? Оставил на съедение демонам.
– Ты прав, – она вдруг сделала узел и обрезала нитку. – Сними с него жгут. У меня руки скользкие.
Я надавил пластиковую защелку, и эластичная лента разлетелась в стороны.
– Подожди. Отдышись, – я вновь положил руки ей на плечи. – Смена кончилась. Тебя скоро сменят. Пойдешь, помоешься и постарайся уснуть. Выпей на крайняк…
Я говорил это все, и сам мечтал сделать так же. Я уже весь перепачкан кровью, мне уже плохо от происходящего. А сколько она в таком темпе орудует? Час? Два? Или может так с начала смены?
– В середине смены… Повалили раненые. До хрена просто. Я, блядь, только и успевала, что жгуты перестегивать. А потом сунули инструмент. Я… Я не хочу так. Не хочу, чтоб работа такая… – Лиза заплакала и упала мне на грудь. – Где твой Бог? За что он так с ними всеми? Почему я должна в этой крови плавать?
Я обнял ее. Обнял посреди этого ужаса. Крики, стоны. Всюду снуют люди с оружием. Под потолком носится кран балка, перенося раненых. Вагоны загружают телами и отправляют в черноту тоннеля. Весь пол в крови. Все медики в крови. Хирурги в прорезиненных плащах носятся со своими ножовками от одного к другому. В одной руке скальпель, в другой пила.
У кого укусы – сразу отпускают, говорят идти своими ногами в больницу. У кого зашить рану нужно – тоже. Клеем польют и готово. Тоже пусть дома к