Школа над морем - Олесь Донченко

Пусто в школе. Только сверчок трещит, только Олег стоит у лестницы, только лунное сияние гуляет по коридору, по молчаливым просторным классам.

Олег стал подниматься по лестнице. Лез он тихо и осторожно, как будто подкрадываясь к чему-то. Вот и вход. До него уже можно достать рукой. Еще одна ступенька, еще одна. Теперь можно и посмотреть, что там такое.

И, стоя на последней перекладинке лестницы, мальчик просунул голову в отверстие.

Луна заливает чердак и освещает три черные человеческие фигуры. Они сидят полукругом, а перед ними на каком-то возвышении стоит белый высокий призрак. Фигуры не двигаются. Кругом царит могильная тишина. Но у Олега вырывается сдавленный крик, и все трое поворачивают к нему свои мертвенные, белые, как мел, лица.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой решается вопрос, чей подарок оказался лучшим

Настал день приезда матери. С раннего утра стали наведываться в хату рыбаки. Они входили, снимали шапки, важно здоровались с дедом Савелием и только тогда осматривали большую комнату, в которой сегодня вечером должен был быть банкет.

И правда, было на что посмотреть. Маленький Ивасик не узнавал своего дома. Длинный стол был застлан такой белой скатертью, точно она была соткана из снега. На столе, на подоконниках, на скамейках – всюду зеленели цветы. Будто все жители Слободки снесли в эту комнату свои фикусы, фуксии и красные махровые герани. На стенах, на дверях, над портретами Ленина, Сталина, Ворошилова заботливые руки любовно повесили вышитые полотенца. Через всю комнату – от дверей и до окон – протянулись легкие цепи, сделанные из разноцветной бумаги.

Каких только цветов здесь не было! И синий, и красный, и желтый и ярко-зеленый, как морская волна под солнцем, и серебряный, и золотой. Целый вечер вчера клеили эти цепи девчата и пели такую хорошую песню, что Ивасик запомнил ее почти вою и пел про себя тоненьким детским голоском:

Сильнее стали

Товарищ Сталин,

Душой и сердцем

Он всех сильней.

Он дал нам счастье,

Он дал нам радость ­

Нам жить и краше

И веселей.

И мы ответим

Ему работой.

Наш труд и песня ­

Ему ответ.

За жизнь, за радость,

За наше счастье,

Великий Сталин,

Тебе привет!

После обеда дед Савелий со старшим из артели поехал в город встречать мать, а в хате стали хозяйничать чужие люди. Они были везде – и на дворе, и в сенях, и в комнатах и на кухне. Они везде убирали, украшали, застилали коврами пол и скамьи, варили и пекли в печи.

Заглянул Ивасик в кухню – и удивился. И стол и длинная лавка просто гнулись под белыми паляницами. Румяные пирожки на огромных блюдах поднимались над жареными утками, фаршированными гусями и кроликами, над прозрачным дрожащим холодцом в круглых мисках, над золотою осетриной, камбалою и бычками. Отдельно на длинных подносах лежали жареные и вареные поросята. Они были как живые и держали в губах белые корешки душистого хрена. Фляжками с вином были заставлены все углы. Кадушечки с кислой капустой, с солеными арбузами, с мочеными яблоками красовались по сторонам, пузатые и важные, как паны. Шкворчали, шипели, булькали бесчисленные кастрюли. В кухне суетились в чаду и пару женщины-куховарки.

«И когда это они успели столько напечь и нажарить?» удивлялся Ивасик.

Он чувствовал себя затерявшимся среди этой суеты, среди этого количества людей. Даже Сашко – и тот не обращает на него сегодня внимания. У брата выходной день, и он не ходил в школу. Забившись в угол, он без конца читает одну и ту же бумажку.

Ивасик решает напомнить брату про условие.

- Сашуня, а у меня уже есть подарок, - говорит он. - Значит, я маму больше люблю.

- Еще увидим, - нехотя отзывается Сашко. - Вот у меня подарок, вот! - и он потрясает в воздухе бумагой.

- Вот это? Ха-ха! Так это же бумажка, да еще и исписанная. А у меня...

Но Сашко не дает ему договорить:

- Что ты понимаешь?! На этой бумаге мои стихи. Стихи к приезду матери! Куда тебе до меня!

Стихи! Вот оно что! Стихи!

Ивасик весело усмехается. Ну, теперь, конечно, победит Ивасик! Никакие стихи не устоят перед глиняным петушком и настоящим живым щеглом.

День склоняется к вечеру. Скоро должна приехать и мать. В хате уже полно гостей. Все готовятся к встрече. Все несут свои подарки знатному бригадиру – Марине Чайке.

Ивасик встречает каждый подарок ревнивым взглядом. Тетка Секлетея принесла теплый платок, Одарка – глиняный горшок, украшенный узорами, столяр Иван Карпович - столик, раскрашенный синим и зеленым. Только дед Гурий не показывает своего подарка. Он принес что-то большое, старательно завернутое в газеты. Ивасик боится: а что, если у деда Гурия такой подарок, что лучше всех на свете? Что, если он придумал что-нибудь лучше и глиняного петушка и живого щегленка?

Ивасик выбирает удобную минуту и чуть-чуть надрывает газету. Теперь-то он все знает! В газете завернут ковер. Ну что такое ковер против щегленка? Против глиняного петушка? Да еще какого петушка! Не простого, а такого, что свистит, если только подуть ему в дырочку.

Очень смутили Ивасика подарки от артели: блестящие туфли и новенький патефон. Туфли не страшны – они не умеют петь, как щегол, и не свистят, как в них ни дуй. А вот патефон – другое дело! Патефон поет и даже очень громко; пожалуй, он поет громче, чем щегол. И вдобавок он поет самые разные песни, а щегол знай щебечет только одну свою.

Чем дальше, тем больше хмурился Ивасик. Маленькое сердце болело. Было ясно, что не его подарок будет теперь самым лучшим. Нет, не его. Больше всего обрадуется мама патефону. Одинокий и загрустивший мальчуган совсем затерялся в человеческом потоке. Никто даже и внимания не обращал на него, будто не было его здесь, будто это не его мать получила славный орден. Все смеются, шумят, вынимают подарки, готовятся к встрече. А про него, про Ивасика, и забыли: Все забыли! И самый лучший подарок – это, конечно, патефон, а на глиняного петушка, а на щегла мама, верно, даже и не посмотрит. Горячие слезы подступают к глазам. Ивасик отворачивается к стене и тихонько плачет, забившись в угол. Но и этого никто не видит. Никто его не окликнет, никто не утешит. Мальчуган забивается в чуланчик, в свой «зверинец». Тут нет незнакомых людей – здесь живет в клетке его любимый щегленок, Ивасик гладит руками клетку и нежно прощается со своим любимцем.

- Щегольчик! Прощай, щегольчик! - приговаривает мальчик и не может освободиться от тоски. Что уж тут говорить: лучше всех подарков – патефон! Каждому видно.

Гром рукоплесканий известил о приезде матери. Как засуетились, как бросились к ней навстречу! Ивасик остался сзади всех, притиснутый к стене. А мать уже сажали за стол, приветствовали, ставили перед ней подарки. Но мамины глаза еще с самого порога искали кого-то. Они искали, оглядывались о сторонам, и наконец мама не выдержала и спросила громко:

- А где же мои сыны? Где Ивасик? Где Сашко?

И уже совсем громко, во весь голос, позвала:

- Ивасик, где ты?

Даже тревога зазвенела в ее голосе.

- Где ты, мой маленький сыночек?

И тогда все сразу вспомнили про Ивасика. Все сразу стали его звать и искать, но мальчуган отозвался сам:

- Здесь я, мама, в уголочке.

И сразу расступились все гости и мама милая, милая мама, сразу очутилась возле него. Она ласкала и целовала сына, а он гладил ладошками ее щеки и счастливо усмехался. Тогда с другой стороны из толпы вынырнул и Сашко.

- Мама, мамуся, я стихи тебе написал, - говорил он, целуя мать.

И в ту же минуту опомнился и Ивасик.

- Постойте! Я сейчас! - крикнул он и побежал в чуланчик.

Из чуланчика он вернулся неся в одной руке клетку с щегленком, а в другой – глиняного петушка.

- Мама – это тебе, - сказал он важно, подавая подарки.

Староста артели поставил перед матерью патефон, но та, будто и не видела его – она взяла клетку и петушка, она прикоснулась к петушку губами и глиняный петушок громко свистнул, свистнул на всю комнату.

- Вот кто приготовил мне самый лучший подарок ! – весело сказала мать и еще раз дунула в петушка. – Какой хороший петушок! А щегол-то, какой чудесный!

Она обнимала и клетке с щегленком, и Ивасика, и Сашка. И тогда Сашко вышел вперед, развернул бумагу и начал читать:

О мама! Вновь твое лицо

Смеется нежно мне.

И орден твой

Зовет меня,

Зовет меня к борьбе.

Он на минуту остановился, взволнованно, радостно, и потом закончил громко и уверенно:

Как ты,

Работать буду, не сдаваясь,

И быть отличником везде –

В ученье, в школе и в труде ­

Тебе я, мама, обещаю.

Твое лицо передо мной

Веселой, светлой, золотою

Опять улыбкою горит.

Как не гордиться мне тобою

И как тебя мне не любить?

И снова моря шум согласный

В соленых водах сеть твоя...

К труду и к радости меня

Зовет твой орден, орден красный!

Раскрасневшийся и взволнованный Сашко передал матери стихи. Грянули рукоплескания. Хлопали так, что даже в окнах задрожали стекла, все видели, как по щеке матери покатилась блестящая, прозрачная слеза.