И в аду есть герои - Вадим Панов

– Я жду! – нетерпеливо напомнил ключник.

Ктулху сделал шаг в стену и, чувствуя, как его тело растворяется в ониксовой твердыне, инстинктивно закрыл глаза. Он не любил это ощущение. Он боялся его. Погонщик рабов опасался, что однажды его тело навсегда останется растворенным в черных камнях замка, как это случилось с Ситри, и ветер будет играть с его стонами.

– Зря ты боишься отдать себя замку, – услышал Ктулху тихий смешок Носящего Желтую Маску ключника. – Ситри благодарит судьбу за то, что Великий Господин уготовил ему именно такую участь. В противном случае ветер играл бы не с его стонами, а с воплями ужаса.

Погонщик рабов вздрогнул: как он мог забыть, что, растворяясь в замке Кадаф, он открывает для его обитателей все свои мысли и страхи!

– Великий Господин мудр в своей ненависти к нам, – пробормотал Ктулху и торопливо опустился на колени. – Прими мою покорность, Носящий Желтую Маску, посмейся над моим скудоумием и просвети, если сочтешь нужным, о причинах моего пробуждения.

В былые времена ключник замка не удостаивался таких почестей, но здесь, в Глубоком Бестиарии, в отсутствие Азаг-Тота, он был верховным иерархом Кадаф, имеющим право казнить и миловать по своему усмотрению. Так повелел Великий Господин.

Носящий Желтую Маску принял погонщика рабов на открытой террасе Спаккской башни, названной так в честь горы Спакк, на которой Великому Господину сошло Озарение. Ключник, внимательно глядя на преклоненного Ктулху, стоял у балюстрады, и его маска, которой враги Гипербореи пугали своих детей, ничуть не изменилась с тех пор, как погонщик рабов видел ее последний раз. Она полностью закрывала лицо ключника и имела лишь два небольших выреза для глаз. Два абсолютно черных выреза. А о том, что скрывал Носящий Желтую Маску под тяжелым пурпурным плащом и массивным золотым шлемом, не знал никто. Кроме Великого Господина.

– Поднимись.

Ктулху с готовностью выполнил распоряжение.

– Мне показалось, что ты устал, погонщик рабов.

– Я устал не быть погонщиком, – медленно, взвешивая каждое слово, ответил Ктулху. – Моя кровь бурлит и…

– Прибереги словеса для Господина, – бесстрастно оборвал его Носящий Желтую Маску. – Он любит, когда ты мелешь языком.

– Прости меня.

Носящий Желтую Маску отвернулся и несколько мучительно долгих мгновений смотрел на черную поверхность Бестиария:

– Как тебе понравилось быть пылью, погонщик?

Ктулху яростно скрипнул зубами, но взял себя в руки и постарался ответить с максимально сдержанной язвительностью:

– Это было не так скучно, как пялиться на мраморное небо все это время.

– Великий Господин опасался, что обратная трансформация может привести к изменению его воинов, но я вижу, что этого не произошло, – с прежней бесстрастностью произнес ключник. – По крайней мере, ты остался таким же кретином, что и раньше.

Помимо маски, не изменилось и то, что она скрывала: ближайший помощник Азаг-Тота был высокомерен и презрителен, как и тысячи лет назад.

– Мудрость не всегда является залогом долгой жизни, – туманно ответил Ктулху, но тут же прикусил язык: Ситри тоже враждовал с Носящим Желтую Маску, и теперь его боевые заслуги вплавлены в черные стены замка Кадаф.

– Тем не менее, погонщик, я решил даровать тебе шанс послужить Великому Господину, – продолжил ключник, не обратив внимания на дерзость Ктулху. – При должной расторопности ты сможешь даже стать героем.

– Что я должен сделать?

– Отправиться на Землю.

– А-ха! – резко выдохнул Ктулху. – Ты смог открыть врата?

– В этом случае героем был бы я, – невозмутимо ответил Носящий Желтую Маску. – Врата откроются извне.

– Великий Господин вернулся? – с надеждой поинтересовался погонщик рабов.

– Нет. – Золотой шлем ключника качнулся. – Господин по-прежнему томится в плену.

– В плену?!!!

– Со времени гибели Гипербореи прошло очень много времени, – пояснил Носящий Желтую Маску. – Об основных событиях я расскажу тебе после, а сейчас главное. Я видел грядущее: будут открыты младшие врата – врата Нанна. Причем очень ненадолго. – Ключник помолчал. – Из всех старших иерархов Кадаф через эту щель сможешь выскользнуть только ты.

– Затем я открою следующие врата, – подхватил Ктулху, – и тогда…

– Если получится, – кивнул Носящий Желтую Маску, – но в этом я не уверен. Грядущее слишком изменчиво. В любом случае ты должен будешь сделать следующее…

Это была типовая трехкомнатная квартира в белом панельном доме, одном из тех, что сотнями строили в Москве в семидесятых годах, не очень-то заботясь о том, как будут выглядеть безликие коробки на улицах столицы. Как и большая часть этих памятников массовой застройки, дом на Гольяновской медленно умирал. Некогда белые панели потемнели от времени, стекла в подъезде заменили кусками фанеры, а сам подъезд навсегда пропитался дивной в своей отвратительности смесью запахов грязи, испорченных продуктов и мочи. Причем за последний ингредиент отвечали не только собаки, которых нерадивые хозяева не успевали вовремя вывести на прогулку, и облюбовавшая подвал многочисленная колония бродячих кошек, но также прыщавые подростки, постоянно упивающиеся пивом на площадке последнего этажа, и бомжи, периодически забегающие в гостеприимно открытые двери. Но заселявший дом конгломерат случайных людей относился ко всему этому с уникальным безразличием. Некоторые, потому что расценивали свое пребывание на Гольяновской как временный факт, короткий этап перед переселением в более престижные районы, а другие, хозяева собак и родители подростков, только умилялись, глядя на облегчившееся животное или на разрисованный логотипами футбольных клубов лифт. Лифт, кстати, в этом году поджигали уже три раза.

Но когда-то, когда дом только отправлялся в свое печальное плавание, семье Пономаревых остро завидовали: трехкомнатная квартира почти в центре столицы! Комнаты не смежные! Санузел раздельный! А кухня целых восемь метров! Пономарев-папа, служивший экономистом на военном заводе, гордо надувал щеки, Пономарева-мама, кассир в большом универмаге, трясла хрустящим перманентом и на вопрос, как им удалось получить такое богатство, лишь закатывала глазки. Не рассказывать же, в самом деле, о крупной сумме, плавно перетекшей из сумочки мадам Пономаревой в карман заместителя председателя райисполкома, крупного партийного и хозяйственного деятеля городского масштаба?

Вероника была единственной дочерью пронырливых Пономаревых. Любимой. Ненаглядной. Был, правда, один неприятный момент: высокая черноволосая девушка с узким лицом, темными глазами и довольно длинным, прямым носом, была абсолютно не похожа ни на полного, щекастого отца, ни на светло-русую, курносую мать. В свое время это послужило поводом для грандиозного семейного скандала, но, на счастье, мадам Пономарева вовремя вспомнила о своей бабушке, которая тоже отличалась от остальных членов семьи. Извлеченная из старых альбомов фотография подтвердила полное, можно даже сказать, уникальное сходство Вероники с прабабушкой, и семейная лодка Пономаревых отправилась в дальнейшее плавание. Пономарев-папа, отбросивший мысли об адюльтере, принялся безоглядно баловать единственную дочь, которая, не зная ни в чем отказа, прекрасно научилась этим пользоваться. Вероникина комната была самой большой в квартире, Вероникины интересы – самыми главными, Вероникины желания – обязательными к исполнению. Пономаревы не спрашивали, куда она исчезает по ночам, и закрывали глаза на то, что вот уже третий год Вероника не может покинуть второй курс не самого престижного московского института.