Вместе во имя жизни (сборник рассказов) - Юлиус Фучик

Но после того как привезли из Пльзеня этих пятерых немцев, жителей нашего села, которые бежали от Советской Армии, ни одного приличного слова уже не срывалось с моих губ, потому что я постоянно пребывал в трансе. Мы не могли от них ничего добиться, и я был убежден, что мы напрасно теряем время.

У нас есть братская могила, где похоронены двенадцать человек — мужчины, женщины, дети. Немцы расстреляли их, заняв село после отступления повстанческой армии. Среди убитых была моя сестра, помогавшая партизанам, которую кто-то предал. Тогда эти пятеро сотрудничали с фашистами, и только они могли донести или хотя бы знать, кто донес немцам на наших людей. Но при допросах мы не могли вытянуть из них ни слова. Зная, что их ждет справедливое возмездие, они хныкали и уверяли, что не виновны, а когда я вызывал их на допрос, они дрожали от страха — так им хотелось жить. Но при этом они смотрели на меня зверем. Несколько раз мы слышали, как они говорят между собой на языке, который не поймет даже восточный мудрец, но на допросах продолжали молчать как рыбы.

Этот случай настолько засел мне в голову, что постепенно я перестал замечать, где нахожусь и что делаю. Стоило мне встретить на улице какого-нибудь знакомого, как он задавал мне вопрос о немцах. Я сразу начинал поносить и его, и его предков, которые жили в прошлом веке. Махнет он рукой и отойдет, а я только спустя некоторое время замечаю, что стою один на улице.

Не лучше было и дома. Однажды вечером, когда жена заикнулась об этих немцах, я так заорал на нее, что она, смертельно обидевшись, ушла к родителям.

Нет, так дело не пойдет. С этим надо кончать. Даже в лютый холод и в голод, пережитые в горах, голова моя была в порядке, а сейчас, уже при свободе, эти пятеро немцев морочат меня!

«Ну что ж, — подумал я, — попробуем по-другому! По-немецки!»

Взглянул на часы. Так, уже час ночи, а моих еще нет! Где же они? Я думал о своих людях, которым приказал в час быть здесь, а они, волки ленивые, все не идут.

Я вскочил из-за стола, обежал его несколько раз, чтобы унять злость, и тут услышал шаги. В кабинет вошли двое с автоматами и Грегор с двумя фонарями.

— Черт бы вас побрал! Где вы торчите так долго? Пошли! — закричал я на них и увидел, как один из вошедших достал часы, чтоб доказать мне, что они не опоздали.

Я подталкивал их к двери. Вот мы уже спешим к немцам и, мешая друг другу, возимся с замком. Выругавшись, я прогнал их от дверей и вошел к немцам первым. Грегор светил из-за моей спины фонарями.

На соломе лежали пятеро, и я заметил, что они даже не пошевелились при нашем появлении.

— Встать! — заорал я.

Услышав мой голос, они задвигались. Все пятеро встали передо мною, опустив головы.

Грегор осветил одного из них. Свет фонаря выхватил из темноты часть лица с перебитым где-то носом — может, в какой-нибудь пивной в Германии или во время эсэсовских учений.

Это был Мейер, пан и бог в селе, когда туда вошли фашисты. Много крови он попортил мне!

— Вперед! — снова закричал я и махнул рукой в сторону двери. — Здесь, на земле, вы были на три четверти богами, так там, в раю, найдете эту недостающую четверть! Грегор, дай им лопаты!

Грегор уже принес лопаты и раздал их каждому. Мы двинулись — впереди Грегор с фонарями, за ним — немцы с лопатами, последними — я и автоматчики.

Так, цепочкой, мы вышли на тропку, ведущую лугом к горе. Мы шли как на казнь. Всех, в том числе и нас, обуял ужас и страх перед близким будущим.

Я глядел на немцев и думал: «Сейчас увидим! Или я вас, или вы меня!»

Пятеро впереди шагали так, будто кто их толкал под ребра, и в свете фонаря Грегора, с лопатами на плечах, они дергались как марионетки. Мои охранники шли спокойно и решительно, с автоматами наготове, и только у меня — чтобы всех этих немцев черти побрали! — при приближении к горе забегали по коже мурашки. Но отступать уже было поздно. Председатель национального комитета запретил их расстреливать, а я и не думал в них стрелять. Однако посмотрим, как они поведут себя на краю могилы!

— Стой, Грегор! — крикнул я.

Потом я приказал им рыть ямы размером метр на два. Они сгрудились как бараны, уставившись в землю.

— Приступайте! — махнул я им. — Как вы наших! Мейер, вы первый с краю, остальные за вами! Начинайте! Так! Если бы вы сознались, то могли бы еще лет двадцать гнить где-нибудь в тюрьме или лагере. Давайте-давайте, Мейер! Вы отличились, расправляясь с нашими! Раз-два! Как часы! По-немецки!

Я ходил вокруг, выливая на них все, что накипело у меня на душе. Они махали лопатами, как заведенные. Время от времени то один, то другой вдруг замирал, пока я окриком не заставлял его заняться делом.

«Да, оказывается, страшно так близко увидеть смерть», — думал я, глядя на Мейера, которого трясло как в лихорадке.

— Ну что, Мейер? Трудно, да? Теперь понимаете, каково было тем, кого вы сюда приводили? Давайте-давайте! Некогда мне с вами болтать! — кричал я на него. Подойдя к нему вплотную, я хотел подтолкнуть его, но он вдруг свалился на дно ямы.

Я опешил от неожиданности. Потом услышал какое-то бормотание. Мейер что-то говорил, но я смог разобрать только отдельные слова.

По его заросшему лицу текли слезы, он невнятно мямлил:

— Это мы… это мы… господин начальник… Это я убил этих людей… Мы пятеро…

— А, пан Мейер! — Меня вдруг оставило страшное напряжение, и я спрыгнул в яму. — Так это вы? — Я чувствовал огромное облегчение оттого, что заставил ею заговорить. Все-таки я добился своего!

Я крикнул остальным, чтобы они подошли к яме Мейера и услышали, что он говорит. Но после первых же его слов они набросились на него с криками, что все это ложь. Они кричали, боясь смерти, сначала на Мейера, а потом и на меня. Мы насилу оторвали их от Мейера, потом отогнали каждого к своей яме.

Мейер остался один и глядел на нас, стуча зубами.

— Ну что? — обратился я к тем четверым. — Что смотрите на меня? Будете признаваться или нет?

Они молчали, а я вновь заставил их копать.

— Мейер! — крикнул я громко, чтобы слышали остальные. — Вылезайте! Закапывайте! — Я указал ему на глину, выросшую холмом возле ямы.

Он оперся о края ямы и выбрался из нее. Потом яростно накинулся на выкопанную глину, швыряя ее назад в яму, дыша тяжело и со свистом, чувствуя, как удаляется от него костлявая смерть-старуха. Он быстро устал, воткнул лопату в землю и некоторое время отдыхал. Потом снова схватился за лопату.

— Ну, Мейер, — сказал я громко. — Не спешите. Вас никто не торопит.

Я говорил это, глядя на остальных. Они молча наблюдали, как исчезает его яма. Я поставил их перед выбором: или взять лопату, или заговорить.

Я решил еще раз пощекотать им нервы.

— Что стоите? — крикнул я тому, кто стоял ближе всех к Мейеру, — Копайте! Копайте!

Мейер уже кончал со своей ямой. Его сосед не мог отвести от нее глаз. Я подтолкнул его, и тогда он, стуча зубами, признался, что и он вместе с Майером расстреливал наших.

— Ага, и вы тоже! — В моих жилах вскипела кровь. — А что остальные? — повернулся я к ним. До сих пор молчавшие, они один за другим стали сознаваться.

— Ладно. Все подробности запишем на месте. А сейчас закапывайте! Быстро! Раз-два!

Они налегли на лопаты и начали забрасывать ямы землей.

Я уже не кричал. Молча стоял рядом, дожидаясь, когда они закончат свою работу. Потом отдал приказ возвращаться. Да, это большая разница — идти навстречу смерти и возвращаться невредимым.

Вернувшись, я записал их показания. В эту ночь я впервые спал спокойно.

Утром мы отправили их в районный центр и передали в руки народного суда.

После этого я снова почувствовал себя человеком. Я серьезно поговорил с женой, и она вернулась домой.

А через две недели за кружкой пива я рассказывал своим друзьям, что со мной случилось, кто были эти немцы и как мне удалось с ними справиться.

Мирослава Томанова

Дорога любви

Станек пересек двор. Вокруг тьма: фронт проходил недалеко от Киева, налеты продолжались, и светомаскировку не отменяли. Особенно строго предписывалось выполнять ее бригаде, разместившейся в бывшем артиллерийском училище неподалеку от Печерской лавры и нового моста, который немцы все время бомбили.

Едва Станек вошел в здание штаба, как на плечи его опустились руки Рабаса с такой силой, что он пошатнулся.

— Ну, иди-ка сюда, иди! А то из-за своих проводов не увидишь Москвы! Ты в составе делегации, дружище. Я тоже! — Рабас, не останавливаясь ни на мгновение, выпаливал все новости: — Смотр отменяется! Никаких парадов! Президент в Киев не приедет. Свобода и пятнадцать избранных повезут бригадное Знамя к нему в Москву. Ты не очень замерз? Так слушай, это тебя согреет! Торжественный акт вручения будет происходить в нашем посольстве, мы получим там медали для всех награжденных, а твою президент приколет тебе сам. Ты не оттаял? Тогда слушай еще! За русскими наградами пойдем прямо в Кремль! — Голос. Рабаса гремел, а у Станека тряслись руки. — Что ты на меня уставился? Понимаешь, какая это для нас честь?!