Вместе во имя жизни (сборник рассказов) - Юлиус Фучик

Станек впотьмах нацарапал что-то на листке, вырванном из блокнота.

— Леош! Передай это Яне!

Наконец тронулась машина Станека и Рабаса.

Кто-то сказал Яне, что Станек искал ее в женском общежитии. Девушки шептались здесь о том, что и медсестра Павла едет с делегацией в Москву как представительница женщин, первых женщин-солдат со времени гуситских войн. Яна показалась в дверях. Ее спросили:

— Не ревнуешь к Павле? Она тоже едет.

Какая-то девушка вздохнула:

— С милым в Москву — это была бы сказка.

Яна выбежала. Двор был пуст. Она пошла к отцу, в диспетчерскую. В коридоре ее поджидал Леош.

— Яничка! У меня кое-что для вас есть! — Он протянул листок. — Не горюйте, Яничка! Зато выспитесь хорошенько. Рождество будете встречать вместе. — Увидел, как затряслись ее плечи. — А в этом году у нас будет веселое рождество. Получим особые пайки, я принесу елку под самый потолок.

Она прочитала записку и медленно направилась в диспетчерскую.

— Нашли вы друг друга?

— Нет.

Яна пожелала отцу спокойной ночи. Ложась спать, она слышала отдаленный грохот орудий и думала, как было бы хорошо, если бы она могла поехать в Москву вместе с Иржи. Долго не могла уснуть. «Рождество будете встречать вместе», — сказал Леош. Но и эта мысль не приносила покоя.

На фронте не соблюдают рождественских традиций: мир людям доброй воли. Бригаду не оставили поджидать возвращения делегации. Перед праздниками ее подняли по тревоге, выделили участок обороны и определили задачу — не допустить проникновения врага в Киевскую область с юга и юго-востока.

Первый эшелон штаба бригады стоял под открытым небом, если, конечно, не считать жалкого укрытия — растерзанного соснового лесочка. Офицеры штаба сидели — кто устроился на вещмешке под деревом, кто на вывороченных корнях, кто на подножке машины. Карты раскладывали на коленях, цветными карандашами царапали влажную бумагу при свете фонариков.

Галирж приказал связному принести ему раскладушку и спальный мешок. Потом залез в него, чтобы согреться.

Связной с винтовкой на ремне прохаживался в некотором отдалении. Из окопа торчала антенна, виднелись спины радистов. Из-за орудийного грохота и стрельбы почти ничего не было слышно. Радисты с трудом ловили зашифрованные донесения. Слово… ничего, опять слово… и вновь пусто.

Галирж до боли вытягивал шею в их сторону.

Первому эшелону штаба завидовать не приходилось, В тот момент, когда он снялся со старого места расположения и переходил на новое, первый батальон неожиданно остановился. Штаб должен был остановиться на полпути и выжидать, пока батальон опять двинется вперед.

Из окопа выскочил радист. Наконец-то! Галирж с карманным фонарем наносил на карту полученные данные. Первый батальон отброшен контратакой назад. Из-за этого у русских оголился левый фланг. И надо же этому случиться, когда полковник в Москве! Сейчас они тут как потерпевшие кораблекрушение! Лишь случайно доходяг до них куцые донесения, которые нельзя уточнить вопросом по телефону. Разве можно так руководить боем? И чего стоят эти сообщения? Пока долетят с грехом пополам по радио, успевают устареть.

Все-таки Галирж сделал кое-какие выводы и послал через связного свое предложение оперативному отделу. Опять забрался в мешок. Время от времени вздрагивал от одиночных выстрелов. Не взрыв ли это? Нет, только кажется.

Вокроуглицкий, обведя глазами все вокруг, выискал в полутьме раскладушку Галиржа. Ветки затрещали под его ногами, и через минуту он склонился над Галиржем:

— Ты выбрал подходящее время и место для отдыха. Со всеми удобствами! Прямо «Парк-отель».

— Завидуешь?

— Нет, Джонни. Ни капли. Смешно. «Парк-отель»? Офицер нежится, словно в «Парк-отеле», во время вражеской атаки?

— Послушай, Ота! — сказал Галирж. — Этот твой «Парк-отель» — очередная шутка? Что-то вроде а-ля пикник?

— Мы не на похоронах, почему бы не пошутить?

— Мне бы твою молодость, твое здоровье… — ворчал на Вокроуглицкого Галирж из своего мехового мешка, обтянутого парашютным шелком. — Получить воспаление почек и загнуться на фронте не от пули, а от болезни?!

— Грейся-грейся, чтобы этого не случилось… Но время ли сейчас валяться?

Связной неутомимо делал вокруг Галиржа круги, охраняя его. Но слова Оты «Время ли сейчас валяться?» разрушили у Галиржа ощущение безопасности. Он напряженно вслушивался в звуки ночи. Ему показалось, что орудийный грохот приближается. «Но тогда, значит, это не наша батарея, а немецкие снаряды. И я не могу распознать, выстрел это или взрыв. Оглох от вечного грохота! Хорошенький сувенирчик я привезу отсюда! — Он тяжело вздохнул, потом успокоил сам себя: — Нет. Это потому, что голова спрятана в мех». Он приподнялся.

— Где ты был так долго? — спросил он Вокроуглицкого.

— Выполнял твой приказ. Добывал сведения.

— Есть хоть что-нибудь?

— Штаб получил с передовой приятное донесение. — Галирж насторожился. — Батальон Рабаса, отличные там ребята. Поторчим здесь самое большее два часа, пока там все стихнет, а потом спокойно переберемся на новое место, — подбадривал поручик.

Его беспечность действовала Галиржу на нервы.

— Я без связи как слепой, но, по-моему, все обстоит иначе: без крови не обойдется.

— Прошу тебя, Джонни, не надо кровавых видений.

Вокроуглицкий сострадательно смотрел на Галиржа, вертевшегося в спальном мешке на узенькой раскладушке.

Снова донеслись взрывы.

— Извини, дорогой, — сказал Вокроуглицкий. — В двух шагах отсюда есть отличная воронка. Я пойду туда. Здесь слишком продувает.

Новое месторасположение штаба — это прежде всего организация связи. Она уже была налажена, и вдруг неожиданное перемещение батальона Рабаса нарушило сеть.

Связисты бросились ее восстанавливать, двигаясь за батальоном с катушками. Снаряды рвали кабели. Телефонисты исправляли повреждения, проверяли слышимость. Ремонтные группы и те, кто тянул кабели, не могли со всем справиться. Работа штаба была парализована, штаб требовал скорейшей связи, сроки на установку были даны очень жесткие, и преемник Калаша, Ержабек, вынужден был подключить к работе и обслуживающий персонал пункта связи. Но он не мог решить, кого взять. Посылать Яну ему не хотелось.

Яна это заметила. Быстро натянула на спину катушку, взяла ящик с телефоном:

— Куда идти?

На самый трудный участок, ко второму батальону, Ержабек послал Цельнера. Яну — на менее опасный: восстановить линию к предполагаемому месту расположения КП, к «Альбатросу».

Галирж лежал, вытянувшись во весь рост, в своем теплом мешке. Неожиданно у него возникло отвратительное ощущение, будто он лежит не на раскладушке, а на операционном столе. Это ощущение переходило в страх — он распластан на смертном ложе. Галирж встал, позвал Оту.

Вокроуглицкий медлил — не хотелось мазаться в мокрой глине и снегу, выбираясь из воронки. Но Галирж позвал снова, настойчивее. Ота неохотно пошел к нему.

Над искореженными деревьями поднялся сноп огненных языков. Сосняк задрожал и исчез в клочьях удушливого дыма. Галирж упал, спрятал голову в запорошенный снегом куст. Вокроуглицкий увидел лежащего на земле Галиржа.

— Джонни! — крикнул он испуганно.

— Где ты? — не поднимая головы, отозвался Галирж.

— Я здесь, — ответил Вокроуглицкий, — но хотел бы не быть здесь.

Он быстро разобрался в создавшейся ситуации. «Немцы поняли, что наши пушки ведут огонь по их батарее, и стали бить сюда. Ну и свистопляска! Черт побери эти кровавые видения Джонни!»

— А куда ты, собственно говоря… — Сказать «идешь» он не мог, а «ползешь» не хотел.

— К тебе. Закурить, — солгал капитан.

Немцы накрывали в сосняке квадрат за квадратом. Взрывы, взрывы, взрывы. В воронке Галирж и Вокроуглицкий держались вместе.

— Ты здесь в таком дерьме, Джонни, — сказал Вокроуглицкий, — а Станек, наверное, сейчас в Большом театре.

Галирж молчал, делая вид, что эта тема его не волнует, но зависть точила его.

«Наше посольство! Я тут должен при каждом выстреле кланяться до земли да сидеть в воронке в грязи. А Станеку президент будет вручать награду». Галирж ухватился за обнажившийся корень сосны, чтобы не скатиться на дно воронки, где стояла вода.

— Как ты думаешь, Джонни, Станек после войны уйдет из армии или нет?

Галирж глубоко затянулся:

— Ирка непрактичный, он определенно сядет за парту в консерватории.

— Значит, ты полагаешь…

— Погоди! Музицирование — вот как он представляет свою жизнь, но он знает также, что наша главная забота будет состоять в том, чтобы сохранить мир, а для этого нужна армия — сильная, хорошо организованная. Ирка это принимает близко к сердцу, так близко, что может отказаться от своей мечты и остаться в армии.