Вместе во имя жизни (сборник рассказов) - Юлиус Фучик

Седой господин яростно махал тростью с резиновым наконечником. Он пытался что-то крикнуть, но ему не хватало воздуха.

— Это вы… вы! — наконец, заикаясь, проговорил он. — Это ваша собака…

— Риттер Блиц, — представил своего пса Оскар Керн, — Свободный пес имперских вооруженных сил…

Старик явно испугался и опустил палку.

— Но он не имеет права… не имеет права…

Керн сочувственно улыбнулся.

— Ваша собачка, — показал он на трупик, — маленькая собачка. А Блиц этого не любит. Маленькая собачка — не собака! А теперь — вперед! Блиц, марш! Пошли, тебя ожидает прием!

Прием у барона фон Мильха прошел неудачно, хотя господин обергруппенфюрер спланировал все лучше некуда.

В комнате собрались несколько господ в коричневом, со свастикой на рукавах. Были там и автор рассказов о военной жизни, репортер, фотограф и кинооператор. Господам должны были показать кое-какие кадры — обучение Блица в собачьей школе и особенно самый торжественный момент, когда фюрер гладит пса по спине. Были подготовлены и многие другие развлечения. Гвоздем программы была Диана — чистокровная сука той же породы, что и Блиц. Случка в такой торжественный день, при активном ассистировании похотливых глаз, должна была стать незабываемым моментом создания новых, еще более сильных и прекрасных хищников для выполнения тактических задач на восточном фронте.

Однако получилось так, что Диану привели слишком рано. Блиц не был эротически настроен. Почуяв запах суки, он бросился к ней и замкнул ее морду в свои челюсти. Диана, конечно, в долгу не осталась: мгновение — и оба вцепились друг другу в глотки.

Господа повскакивали с мест, Керн тщетно пытался растащить разъяренных собак. Полетели в разные стороны аппараты и вазы, стулья и бутылки с шампанским и ликерами — в общем, в салоне барона фон Мильха был полный погром.

Когда же Керн наконец повел изрядно потрепанного Блица вниз по лестнице, Диана осталась лежать на поле боя, на персидском ковре, с перспективой пожизненной инвалидности.

Но на этом кошмары дня не кончились. По лестнице как раз поднималась фрау фон Мильх со своим длинношерстным фокстерьером; они шли с ежедневной прогулки. Фокстерьер попал разъяренному Блицу, как говорится, под руку. Одним прыжком Блиц отправил его на тот свет. А когда фрау фон Мильх с криком ужаса бросилась на Блица, пытаясь ударить его туфелькой, он отпечатал на ее икре свою безукоризненную челюсть. Привлеченные новым шумом и лаем, господа высыпали из салона. Керн не преминул воспользоваться моментом.

— Небольшая демонстрация того, — сказал он с чувством, когда господа подбежали ближе, — как Блиц работал на русском фронте. Гляньте, как феноменально он прокусил ему шею…

— Но ведь это была собака господина фон Мильха, — раздался чей-то несмелый голос.

— Он покусал уважаемую фрау фон Мильх, — произнес другой голос, и в нем прозвучала укоризна.

Герр фон Мильх, белый как мел, в лице ни кровинки, сжал челюсти и стоически улыбнулся:

— Ничего, господа, какие мелочи! — И помахал рукой вслед удаляющемуся псу: — Пока, Блиц! До свидания! — И, видя, как два господина в коричневом скорее несут, чем ведут, вверх по ступенькам обессилевшую даму, меланхолично добавил: — И у героев бывают свои прихоти, постараемся их понять!

Блиц и его проводник вскоре стали грозой для всей округи. Их прогулки превратились в экспедиции за добычей и всегда оканчивались собачьим трупом.

Улицы, по которым они проходили, были пустынны, как проходы между чумными бараками. Может быть, потому, что с улиц быстро исчезли все собаки, Блиц расширил поле своей деятельности.

У женщины пропал ребенок из коляски, которую она оставила у калитки, и никто так и не узнал, куда он делся. Подозрения можно было высказывать только шепотом, ибо никто ничего точно не знал. Но если бы этот шепот раздался одновременно из всех уст, он слился бы в страшный вопль:

— Это пес!..

И теперь мамаши стерегли своих младенцев с таким же трепетом, как владельцы собак — своих питомцев. Вот почему получилось так, что на протяжении нескольких дней Блицу ни разу не удалось ничем поживиться.

Прогулки вышли далеко за пределы района «На Шетршилке», и молва о зловещем волкодаве распространялась все быстрей.

Блиц требовал своего и давал почувствовать Керну свое неудовольствие. Иногда он строго и недовольно поглядывал на проводника, и в его взгляде можно было прочесть, что долго ждать он не намерен.

Однажды, когда они вместе возвращались с неудачной прогулки и Блиц слишком явно выражал свое недовольство, герр Керн заметил в окне одного коттеджа белого пуделя с головой, повязанной пестрым платочком, концы которого торчали в разные стороны. Герр Керн остановился и смачно выругался.

— Ты видишь, Блиц, это бесстыдство? Клянусь всеми красными карликами, этот пудель, Блиц, будет твой!

Он вышиб калитку и взлетел по ступенькам к дверям. Но напрасно он звонил, бил ногами и дергал ручку.

К его бешеным ударам вдруг присоединился бой часов на башне недалекой церкви. Они били медленно и спокойно, трагически-серьезно и умудренно; их нельзя было не услышать. Этот глубокий металлический тон успокаивал и предостерегал — он будто несся из прошлых времен прямо в будущее. И жалкое присутствие бешеных ударов Керна в этом измерении времени предстало во всей своей наготе и бессмысленности.

Герр Керн будто внезапно осознал свое безумие в этой дисгармонии мудрых колоколов и яростного стука. Он сбежал по ступенькам вниз и поспешил домой, сопровождаемый Блицем.

Оскар Керн был человеком инициативным, и голова его была набита оригинальными идеями, хотя на остроумие он претендовать никак не мог. Впрочем, и люди ограниченные и нищие духом также могут быть по-своему оригинальны.

Керн как будто что-то недопонял или неправильно понял в своей роли проводника собаки: его служебное рвение иногда проявлялось в таких нелепых идеях, которые могли зародиться лишь в мозгу, чуточку сдвинутом.

Ужас, который он распространял вокруг себя, вызвал молчаливую панику, когда однажды в квартале «На Шетршилке» на телеграфном столбе напротив коттеджа, в котором жил пес со своим товарищем, появилось некое объявление.

В бумаге выражалось удивление и неудовольствие по поводу того, что все собаки, бегавшие до сих пор по улицам самостоятельно или в сопровождении своих владельцев, внезапно исчезли. Этот обман, однако, раскрыт имперскими вооруженными силами, которыми установлено, что и сейчас имеется в наличии много собак, хотя на первый взгляд кажется, что никаких собак нет. Эти собаки спрятаны и содержатся взаперти своими владельцами. Собакам возбраняется свободное передвижение. Это безобразие более терпимо быть не может! Всем владельцам собак предлагается в течение трех суток явиться в дом номер 94 по Северо-Западной улице вместе с собаками, вопрос о которых будет решен на месте.

Воззвание было без подписи. Может быть, герр Керн внезапно испугался чего-то, а может быть, он просто забыл подписаться.

Так или иначе, но только никто не явился. Керн ждал день, ждал два. Блиц бунтовал и с яростным лаем бросался на своего господина.

На третий день кто-то постучался в двери. Это был мужчина с собакой. Собственно, не просто мужчина, а господин. Кругленький, толстенький, как бочонок, кровь с молоком, вернее сказать, с салом. Пан Войтишек. Он улыбался так широко, что щеки его растянулись и за ними показались как будто бы две другие, уже маленькие, щечки. Он нес на руках дрожащую собачку, с немыслимо тонкими ножками, похожую на смешного щенка охотничьей породы, с обезьяньей головкой, выпученными глазками и хвостиком, похожим на дождевого червяка.

— Прошу извинить меня, что я пришел к вам столь поздно, — начал пан Войтишек сладким голосом, утирая носовым платочком пот со лба, — я только-только вернулся из поездки. Читаю приказ, хватаю Лилинку на ручки и бегу — выполняю приказ, приношу свою любимицу на алтарь отечества…

— Такую дерьмовую сучку! — сплюнул Керн.

Толстячок оскорбился:

— Это прекрасная собака, только немного туговата на ухо…

— А остальные? — набросился на него Керн. — Сколько мне их ждать? Мой приказ… я что, отдавал его телеграфным столбам?

— О-о! — Господин сложил свои жирные губы трубочкой, словно хотел чмокнуть Керна. — Они не придут, сударь, я знаю, они не придут! Пан Вобецский, сосед, держит японского спаниеля, но говорит, что лучше удавит его собственными руками, нежели даст слопать германскому монстру, а пани Коутова получила в наследство великолепную борзую, голую, мексиканскую, щеночек совсем, но увезла ее в Прагу — такая шептунья она, ох, ну а пан Болеслав, у того толстая дворняга…

— Хватит! — рявкнул Керн. — Я знаю, тут все, как один, изменники!