Уик-энд - Роберт Ладлэм

Больше ее там не было. А Джек Таунсенд продолжал болтать и болтать, громко излагая незабываемые воспоминания молодости.

Вошли двое негров в кожаных куртках, с бусами на шеях и остановились в нескольких футах от них.

В те времена они здесь не показывались.

Приятные были времена…

Тремьян выпил четвертую порцию одним глотком. Таунсенд все не прекращал болтовни.

Он должен позвонить Джою! Его снова охватила паника. Может быть, Джою удастся двумя словами разрешить загадку Остермана.

— Что с тобой, Дик? Ты выглядишь взволнованным.

— Да Господи, я в первый раз за столько лет очутился здесь. — Тремьян с трудом ворочал языком и понимал это. — Я должен звякнуть в одно место. Извини.

Таунсенд придержал Тремьяна за руку. Теперь он говорил тихо и спокойно.

— Ты хочешь позвонить Кардоне?

— Что?

— Я спрашиваю тебя — ты хочешь позвонить Кардоне?

— Ты… О чем ты, черт побери?

— Спокойно. Я друг Блэкстоуна. Не звони Кардоне. Ни при каких обстоятельствах. Это все равно, что забить гвоздь в свой собственный гроб. Ты понимаешь?

— Я ничего не понимаю! Кто ты? Кто такой Блэкстоун? — Тремьян пытался говорить шепотом, но его голос разносился по залу.

— Давай будем исходить из того, что Кардоне может представлять опасность. Мы не доверяем ему. Мы в нем не уверены. Больше, чем мы не доверяем Остерманам.

— О чем ты говоришь?

— Они могут работать на пару. И теперь тебе придется рассчитывать только на самого себя. Успокойся и подумай, как тебе поступать дальше. Мы будем держать с тобой связь… Но мистер Блэкстоун уже сказал тебе об этом, не так ли?

Затем Таунсенд сделал странную вещь. Вынув купюру из бумажника, он положил ее на стол перед Тремьяном. И, направившись к стеклянной двери, он бросил только два слова:

— Возьми это.

На столе лежала сотня.

Это что же — плата за сделанное?

Речь не идет о плате, подумал Тремьян. Это всего лишь символ.

Награда. Какая-то награда.

Когда Фассет вошел в номер мотеля, над столиком уже стояли, склонившись, двое, изучая разбросанные бумаги и схемы. Одним был Гровер. Имя второго было Коль. Фассет снял свою панаму и солнечные очки, положил их на бюро.

— Все в порядке? — спросил Гровер.

— Да. Точно по схеме. Если только Тремьян не напьется в «Билтморе».

— В таком случае, — сказал Коль, не отрываясь от дорожной карты штата Нью-Джерси, — дружелюбный коп, который не откажется от взятки, исправит ситуацию. И он доберется до дома.

— Ты поставил людей по обе стороны моста?

— И в туннелях. Порой он использует Линкольн-туннель и едет по Парк-уэй. Со всеми точками связь по радио. — Коль сделал отметку на исчерканном листе бумаги, лежащем поверх карты.

Зазвонил телефон. Гровер подошел к столику у кровати и взял трубку.

— Гровер… Да? Да, мы дважды все проверили, и я уверен, что мы услышим о нем, если он… Не беспокойтесь по этому поводу. Отлично. Будь на связи. — Гровер положил трубку и выпрямился.

— В чем дело? — Фассет снял свой белый смокинг из Палм-Бича и начал закатывать рукава.

— Это расчетчик из Лос-Анджелеса. Остерман уже покинул свою студию, и его засекли в Миллхолланде, но минут двадцать тому назад они его потеряли. Они считают, что он может созвониться с Кардоне или Тремьяном.

Коль бросил взгляд на стол.

— Час по нашему времени — это примерно десять в Калифорнии?

— Да.

— Плохо. Кардоне в своей машине, а Тремьян бродит по улицам. Никого не поймать…

— А я понимаю, о чем они сейчас думают, — вмешался Фассет. — Сегодня днем Тремьян упорно старался встретиться с Кардоне.

— Мы учитываем это, Ларри, — сказал Коль. — Если они договорятся о встрече, мы перехватим их.

— Да, я знаю. Хотя рискованно.

Коль засмеялся, беря со стола свои расчеты.

— Ты планируй, мы будем контролировать. Вот тут все проезжие дороги, ведущие к «Ремню».

— Джордж забыл сделать копию, а все остальные у людей на местах. На командном пункте всегда должна быть карта поля боя.

— Mea culpa. Моя вина. До двух часов я был на брифинге, едва успел на рейс в шесть тридцать. Я забыл и бритву, и свою зубную щетку, и Бог знает что еще.

Телефон снова зазвонил, и Гровер опять снял трубку. Он пристально смотрел на Фассета.

— …Понимаю… минутку. — Он отвел телефон от уха и сказал присутствующим: — Наш второй водитель сцепился с Кардоне.

— Ничего серьезного?

— Нет, нет. Как настоящий американец, тот хотел выскочить из машины и, видимо, попробовать свои силы в боксе. Но ничего не произошло.

— Прикажи ему возвращаться в Вашингтон. Пусть он покинет этот район.

— Возвращайтесь, Джим, в округ Колумбия… Конечно, как вам удобнее. Увидимся на базе. — Положив трубку, Гровер вернулся к карточному столику.

— Что там у Джима? Почему ты сказал «как вам удобнее»?

— Он оставит «роллс» в Мэриленде. Он считает, что Кардоне запомнил номер.

— Отлично. А что насчет семьи Цезаря?

— Наилучшим образом, — вмешался Коль. — Они ждут не дождутся известий о Джузеппе Амбруццио Кардионе. Что отец, что сын.

— Что это значит? — Гровер поднес зажигалку к сигарете.

— Старик Цезарь двенадцать раз пострадал от рэкета. Его старший сын работает у Генерального прокурора и относится к мафии просто с фанатичной ненавистью.

— Отмывает старые семейные грешки?

— Что-то вроде.

Фассет подошел к окну и посмотрел на просторы южной части Центрального парка. Повернувшись к своим напарникам, он заговорил тихим голосом, но удовлетворение, которое он не мог скрыть, заставило их улыбнуться.

— Теперь все в порядке. Мы вздрючили каждого из них. Все они растеряны и напуганы. Никто из них не знает, что делать и с кем посоветоваться. Теперь нам остается только сидеть и ждать. Дадим им двадцать четыре часа. А потом в зрительном зале гаснет свет… Выбора у «Омеги» нет. Ей придется делать первый ход.

Среда. Десять пятнадцать утра

Таннер очутился в своем офисе в одиннадцатом часу. Он с большим трудом заставил себя выехать из дома, но понимал, что Фассет был прав. Сев, он рассеянно посмотрел на груду почты, завалившей весь стол. С ним хотели увидеться. С ним желали переговорить, никто не мог принять простейшего решения без его одобрительной реплики.

Сняв трубку, он набрал номер в Нью-Джерси.

— Алло? Эллис?

— Да, дорогой. Ты что-то забыл?

— Нет… нет. Просто стало скучно без тебя. Чем ты занимаешься?

В доме на Орчард-драйв — в Сэддл-Уолли, Нью-Джерси, Эллис улыбнулась, испытав прилив теплоты.

— Чем я занимаюсь?.. Ну, в соответствии с указаниями великого Хана, наблюдаю, как твой сын чистит подвал. И так же, как повелел великий Хан, его дочь проводит жаркое июльское утро, читая обязательную литературу. Как иначе она попадет в Беркли, ведь ей уже двенадцать лет?

Таннер понял, на что сетует его жена. Когда она сама была девочкой, летние месяцы были для нее временем одиночества и тоски. И теперь Эллис хотела, чтобы у Джаннет остались о них совсем другие воспоминания.

— Ну, ладно, пусть она не переутомляется. Позови каких-нибудь ребят.

— Так я и хотела. Но позвонила Ненси Лумис и зовет Джаннет к ним на ленч…

— Эллис… Я не очень жажду встречаться с Лумисами хотя бы несколько дней…

— Почему?

Джон припомнил какую-то из встреч с Джимом Лумисом в ежедневном экспрессе в восемь двадцать.

— Джим доводит меня до белого каления своими разговорами о бизнесе. И вокруг него крутится куча какой-то подозрительной публики. Так что я хотел бы воздержаться от этой встречи до будущей недели…

— А что говорит Джой?

— Он ничего не знает. Лумис не хочет, чтобы Джой знал. Думаю, боится конкуренции.

— Только я не понимаю, как это все связано с приглашением Джаннет на ленч…

— Просто чтобы не было осложнений. Мы не располагаем такими деньгами, которыми оперирует он.

— Аминь!

— И… слушай, сделай мне одолжение. Держись сегодня поближе к телефону.

Эллис Таннер уставилась на трубку, которую сжимала в руке.

— Почему?

— У меня нет времени сейчас тебе обо всем рассказать, но я жду очень важный звонок… То, о чем мы с тобой говорили…

Улыбнувшись, Эллис тут же невольно понизила голос.

— Кто-то тебе что-то предложил?

— Вполне возможно. И они могут позвонить домой.

— Ох, Джон. Это потрясающе!

— Да… Это может быть интересно. — Внезапно он почувствовал, что ему до боли трудно говорить с ней. — Позвоню попозже.

— Звучит восхитительно, дорогой мой. Я включу сигнал на такую громкость, что его будет слышно и в Нью-Йорке.

— Я еще позвоню тебе попозже.

— И тогда расскажешь подробнее…